– Такеши, сейчас же закрой чертово окно! – рявкнул он на меня так сердито, что мои руки молниеносно исполнили его приказание. – И прекратить балаган! – эти слова уже относились всей, ненавистной ему, компании во главе с водителем. Мы не в цирке, в конце то концов, – подытожил он, гордо выпячивая подбородок. Весь его кипящий, но гордый вид несомненно намекал на ликование в душе, связанное с тем, что ему в итоге удалось одержать над всеми нами победу, снова вернув удушающую атмосферу.

– С годами мы играем все в те же игры, что и в детстве, господин Хикару. Меняется лишь уровень их сложности, – не глядя на своего оппонента, спокойным, но, в то же время, изменившимся до неузнаваемости голосом, молвил Дэву-сан.

– Да неужели? – саркастически парировал чичи.

– Могу вас в этом уверить, – продолжал, все с тем же пугающе новым голосом, шофер, – можете не сомневаться.

Отец от возмущения передернулся. В таком тоне с ним никто не позволял себе так разговаривать. Он резко посмотрел на свою цуму с целью распознать ее реакцию на дерзость со стороны гайкокудзина. Она демонстративно отвернулась к окну. Оставшись раздосадованным, он обвел глазами нас с братом и вперился в шофера. Ни я, ни Кеиджи не смели поднять головы, боясь попасть под раздачу. С одной стороны, я, как сын своего отца должен быть на его стороне, но врожденное чувство справедливости не позволяло мне идти против совести.

– Взять хотя бы ваших родителей, – флегматично продолжал новоявленный враг моего чичи. – Давая вам имя после вашего рождения, они просто играли в орлянку, чтобы выбрать из двух. Ваша матушка хотела назвать вас Хадзиме, а ваш отец – то, что вы сейчас носите. Несомненно, более проницательной оказалась женщина, распознав в вашем характере начальственные черты. Хадзиме – значит начальник либо надзиратель. Думаю, вам и так это известно. Впрочем, судьбе, этой даме себе на уме, была угодна, по одной ей понятной причине, победа мужчины. Я вам так скажу: даже у самого известного падшего ангела света по больше будет, чем в вас. – Отец после этих слов хотел было возразить, но его «враг» ему не дал. – Вам, наверняка, кто-то объяснил в свое время значение имени Хикару: светлый или сияющий. Если вы и сияете, то тьмой, которую норовите во что бы то ни стало распространить вокруг себя.

– Да как вы смеете? – пунцовый от возмущения, чеканя каждое слово, выпалил отец, привстав с места. – Кем вы себя считаете? Небось, возомнили себя Цуру? – Наш водитель никак не реагировал, сосредоточившись на дороге. А глаза чичи все больше воспламенялись огнем. – Так нагло лукавить, да еще с правдоподобными деталями, будто был свидетелем при всех событиях, – не унимался он. – Возмутительно! Большей наглости я в жизни не встречал! – с этими словами он сел, видимо довольный, что со стороны водителя не поступают никаких возражений.

В течение пятнадцати минут мы ехали в полной тишине. Слышны были только гул мотора нашего транспортного средства, да сильные удары, все еще продолжающегося, дождя об его корпус. Каждый из нас делал вид, будто разглядывает за окнами что-то в высшей степени интересное. Один чичи с нахмуренными бровями разглядывал нас и хмыкал время от времени в сторону водителя.

– Одна из главнейших жизненно важных истин заключается в знании самому себе цены, господин «сияющий», – внезапно громогласно начал Дэву-сан, повернувшись и глядя в глаза моего отца. Мы все от неожиданности чуть не взмыли к потолку. Он повернулся всем телом, следовательно, ни руль, ни переключатель передач, ни педали акселератора и тормоза больше не подчинялись ничьим приказам. – И поскольку от этого зависит непосредственное отношение к тебе тех, кого ты считаешь близкими людьми, – он возвышает голос, произнеся последние два слова и делает паузу, потом, все еще глядя на своего противника, продолжает на повышенных тонах, – то и оценка твоя должна быть соответствующей, то есть, отражать твою истинную сущность.

Я уверен, как и нас всех, чичи больше пугало происходящее за лобовым стеклом, оттого он и потерял дар речи, нежели все пертурбации, происходящие с нашим необычным водителем. Зрелище за стеклом действительно ужасало. Хаха принялась кричать от страха, как и наш младшенький в ее объятиях. Я уставился в это сумасшествие, словно вкопанный, забывая моргать. Только Дэву-сан глядел на моего отца, а тот под пристальным взгляд, казалось, был околдован и совсем не шевелился. Наш фуругон, получивший полную свободу от своего хозяина управлять собой, как ему заблагорассудится, чуть повернул руль, выехав на встречную полосу. Но, даже это не привело нас в такой ужас, как самоуправление автомобиля: он набирал высокую скорость и очень аккуратно объезжал встречный транспорт с такой точностью, будто за рулем находился профессиональный гонщик.

– Ваше восприятие собственного «я», господин Хикару, в корне неверно! – вот отчего ваши близкие чувствуют себя в вашем присутствии не в своей тарелке и проявляют страх, – говорил он, не обращая ни малейшего внимания на наши вопли. – Если бы вы трезво взглянули на собственные поступки, то, быть может, искоренили бы трения между вами и собственной семьей. В вашем доме неизбежно воцарились бы взаимопонимание, доверие и любовь, – последние слова были произнесены совершенно спокойным, знакомым нам голосом.

Отец все еще находился в некоем подобии транса, а наш шофер, вернулся к своим прямым обязанностям. Во время своего монолога, он ни разу не взглянул на дорогу. По-видимому, ему важнее было достучаться до своего собеседника, а не безопасность пассажиров. Мама с дитем малость успокоились, только глаза все еще держали закрытыми. Прекратив кричать, бедная женщина не переставала произносить молитву одними губами.

Внезапно фуругон встретился с ухабами, заставив всех в своей утробе вновь взмыть вверх. Его стало заносить из стороны в сторону. Причиной такой контузии автомобиля, стала сильная скорость и, мокрый от дождя, асфальт. Мать громко вскрикнула, крепче прижав к груди сынишку.

– Мы погибли! Мы погибли! – в истерике причитала она.

Ее младший сын, следя за реакцией матери на происходящее, решил, что самое время пустить в ход слезы и зарыдал. Что касается меня, мои руки так крепко вцепились в сиденье, что стали белее мела. Хоть я и старался не подать виду, но внутри мои крики заглушали все остальное. Меня не на шутку тревожил и этот продолжительный занос транспорта с режущими слух скрипучими шумами, и его умение тихонько объезжать встречные омнибусы, пролетки и редко встречающихся рикш, будто обладает разумом, и то обстоятельство, что мои рёсин совершенно теряют самообладание, в патовых ситуациях. Однако, сильнее всего, на меня подействовали странные необъяснимые метаморфозы, происходящие с нашим, до боли неузнаваемым, шофером. Именно они пугали меня до смерти. Благо, нет худа без добра: все это вывело-таки чичи из ступора. Ударившись головой о железную трубу, тянущуюся с пола до потолка рядом с его местом. Он очнулся и тотчас же огляделся, анализируя ситуацию. Встав со своего места, держась за все, что только возможно, чичи стремился подойти к шоферу, что ему никак не удавалось. Какой-то невидимый барьер не давал ему это сделать.

– Тормози! – в отчаянии вскрикнул он.

III

.

AER

1989 год. Одесса. Холода мало-помалу сдавали свои позиции. Солнцу опостылело быть пленником ее величества зимы, позволявшей ему лишь изредка выходить из своей темницы, охраняемой смотрителями-облаками. В воздухе ощущалась поступь вдохновительницы весны. Настроение у большинства прохожих было приподнятое, о чем свидетельствовали довольные ухмылки на их очерствевших лицах. Даже двукрылые покорительницы неба старались не отставать, шумно и весело перелетая с ветки на ветку. Перевалило за полдень. Деловые люди шли по своим важным делам, те же, кому спешить было особо некуда, неспешным прогулочным шагом шествовали в разных направлениях. Щурясь, они бросали взгляды в сторону небесного светила, чувствуя прилив радости от того, что теплые времена уже не за горами.