Чичи слушал с большим вниманием, но мало что понимал, так как в технике он смыслил столько же, сколько серау в сямисэне. Его вопрос о том, может ли его курумадесу перевозить людей на большие расстояния, был утвердительным. Тогда отец поведал извозчику о нашем намерении переехать в Хиросиму, попросив помощи. Дэву-сан согласился, и они условились встретиться на следующий день около нашей минки.
– Домо аригато годзаймасу (огромное вам спасибо), – сказал отец на прощание и поклонился.
– До итасимаситэ (не стоит благодарностей), – ответил чужестранец и тоже поклонился.
Пока мы ждали моих рёсин (родителей), стоя рядом с фуругоном, перед нашей самодельной нокой, он пускал в воздух удивительные фигуры в форме различных рыб, затягиваясь самокруткой и рассказывая при этом мне о своих приключениях в море. Оказалось, что моряк попал в наш портовый город на торговом судне из Голландии. Их промыслом была добыча редких зверей и птиц, чем они торговали во многих странах.
– Каких птиц, например, вы к нам привезли по прибытии? – спросил я.
– Гигантских ибисов, – почему-то шепотом ответил он. – О! Это удивительные и редкие создания. Мы выловили их у болот Камбоджи.
– А где это? – робко спросил я, немного стыдясь о своей неосведомленности в вопросах географии.
– В Юго-Восточной Азии. Мы отдали якорь на самой большой реке на полуострове Индокитай под названием «Меконг». Ее еще называют «Река девяти драконов».
– Драконы? – глядя ему в лукавые глаза, спросил я недоверчиво.
– Потом мы пустились в авантюру с надеждой поймать ибисов и, в конце концов, нашей группе из шести матросов удалось изловить целых четыре! – невозмутимо продолжал мой интересный собеседник, сделав вид, что не заметил ни моего вопроса, ни наличия скептицизма в моем голосе. – О! Это еще что? – с воодушевлением рассказывал он дальше. – У коренных жителей Новой Зеландии «Маори» мы выкупили за сущие пустяки ночных попугаев Какапо, – снизив голос еще на полтона сказал наш водитель-мореплаватель.
К огромному моему сожалению, рассказчику пришлось оборвать свой рассказ, чрезвычайно меня заинтересовавший. Чичи и хаха (мама), наконец, вышли из нашей маленькой минки, неся каждый в руках огромные коробки с нашими вещами, не переставая причитать друг на друга из-за пустяков. Дэву-сан быстро выбросил самокрутку и любезно открыл дверцу машины. Из салона маленький Кеиджи радостно прогудел: «Уя! Поехаи!». Мы все погрузились и двинулись в путь. Солнце за окнами нашего транспорта садилось, любезно освобождая путь царице тьмы – луне. Меня всегда восхищает эта пара, когда на горизонте заявляет о себе самая грациозная принцесса небес – заря. Даже Куинджи – мастеру пейзажей не дано достичь на своих холстах такой завораживающей цветовой палитры. Достаточно лишь одного броска на это божественное небесное свечение, чтобы удостовериться в истине: подлинными художниками остаются Ками – божества.
Тем временем, машина подпрыгнула, наехав, видимо, на выбоину. Все мы тут же одновременно последовали ее примеру. Отото (младший брат) чуть не упал со своего места. Хаха вовремя отреагировала. Взоры всех пассажиров зло вцепились в водителя, но тот, должно быть, к такому привык, поэтому и бровью не повел, продолжая ворочать рулем. Даже недвусмысленное «хмм» грозного отца его ничуть не вывело из колеи, поэтому чичи принялся ругать мать, что она плохо следит за детьми. Хаха не смогла промолчать на несправедливое замечание, и ссора, начавшаяся еще перед отъездом, возобновилась. Остальные старались не обращать на них внимания, что было трудно из-за громких выкриков с обеих сторон.
На вид нашему опытному водителю было лет сорок. Лицо его имело небольшую растительность темно-синего оттенка, глаза фосфоресцировали светло-зелеными искорками, а рот почти всегда был готов поддаться гомерическому смеху. Без сомнений, все мои соплеменники принимали Дэву-сан за гайкокудзина, что значит «чужак, человек извне», но, похоже, моряка это ничуть не смущало, а совсем напротив: забавляла, о чем свидетельствовала одна, не особо подходящая к нынешнему теплому сезону, деталь его туалета, выделяющаяся от всего остального наряда: кепка-хулиганка, примостившаяся на его короткостриженой голове. Белейшие кэйкоги, хорошо сидевшие на нем, тоже не совсем стандартный повсеместный наряд в нашем граде. Он предназначен для занятий спортом, тогда как обычное кимоно (длинный халат с широкими рукавами и оби (пояс)) применяется в качестве нашего традиционного облачения. Ноги гайкокудзина были обуты в кожаные дзори.
Рассматривая его в очередной раз, я неожиданно для себя отметил, что этот человек совсем не потеет. Кожа на его лице всегда оставалась идеально чистой, не считая небольшого вертикального шрама, который начинался аккурат по середине над левым глазом и продолжался под ним длиной в сун. На руле не оставалось ни малейших следов от его ладоней, на которых, как известно, больше всего потовых желез, а ведь было очень жарко, даже душновато.
Черты его лица, наконец, приняли раздражительные нотки, чего не могло не произойти, не смотря на его железную непоколебимость, однако, сейчас же к ним присоединилась легкая печаль. Причиной сей метаморфозы, не сомневаюсь, стал его угрюмый и раздражительный пассажир. Глава нашего семейства, всегда действующий не только на меня, но и на всех окружающий негативным образом – тучный мужчина лет тридцати пяти, с красным лицом, насупленными бровями и бешенными глазами, метавшими молнии в сторону своей цумы, то есть, второй половины. На шее его вздулись желваки, готовые вот-вот лопнуть от напряжения. Его цума, моя мама – красивая представительница лучшей половины человечества, со светлыми длинными волосами, выразительными карими глазами, в данный момент выражавшими ненависть к своему сюдзину (мужу) и стройной фигурой, выглядела чрезмерно раздосадованной. Стараясь выдавить из себя хоть немного улыбки, она, тем самым, хотела успокоить нас с братом, однако, у нее это выходило не особо плодотворно. Просторный салон автомобиля, можно сказать, представлял собой вакуум, наполненный взрывоопасными веществами, готовыми вот-вот взорваться.
Неожиданно из приемника донесся бархатный тембр голоса легенды, моего любимого певца Фрэнка Синатры. Я тотчас же навострил уши, бросив взгляд на Дэву-сан, надеясь, что тот прибавит громкости. Лицо шофера немного просветлело. На нем появилась тень полуулыбки. Он добавил громкости преемнику, глядя, как на моем лице появляются светлые тона, разгоняя тучи. Его спокойный взгляд, непринужденная улыбка, да веселый ритм композиции «I won’t dance», малость успокоили меня, и я всячески стал пытаться передать своей энергии Кеиджи, сидящему рядышком со мной у окна автомобиля. Кажется, мне немного удалось отвлечь его от нагнетательной обстановки. Мы стали вдвоем подпевать голосу из преемника. Мать впервые с момента отъезда по-настоящему улыбалась. Водитель присоединился к нам, и мы уже втроем громко повторяли незатейливые слова: «I won’t dance, don’t ask me, I won’t dance, madame with you. My heart won’t let my feet do things that they should do…». Хоть мы и пели, что не станем танцевать, на самом деле всем нам хотелось пуститься в пляс, о чем свидетельствовали движения наших тел в такт бесподобной музыке. Даже мать подергивала украдкой плечами. Единственный, кто не позволял себе поддаться маленькому веселью, враз охватившему всех нас, естественно был никто иной, как хмурый чичи. Громко фыркнув несколько раз, и, убедившись, что никто не желает поддаваться его неблагоприятному влиянию, он демонстративно отвернулся от всех нас в противоположную сторону, принявшись изучать какие-то бумаги, которые с кряхтением достал из своей поклажи.
– Такеши, опусти окно и высунь голову наружу. Дай встречному ветру пройтись по тебе, дружище, – стараясь перекричать радио и нас, говорил Дэву-сан, повернувшись ко мне с дружественной улыбкой, когда мы ехали по мосту Айоуджима, – тебе непременно понравится, поверь мне.
Пару минут назад я заметил, что начался дождь, поэтому в нерешительности посмотрел на мать. Она приятно улыбнулась мне в знак разрешения, чем я не преминул воспользоваться. Конечно, мне слишком хорошо была известна реакция отца, тем не менее, мне ужасно хотелось ощутить на лице не только приятное прикосновение ветра, но и капли освежающего дождя. Я опустил окно и высунулся, вмиг почувствовав на себе сильнейший порыв ветра вперемешку с дождем. Впрочем, практически все получили свою порцию влаги. Это и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения главы семьи.
