Рядом с посланиями из Редании покоились письма из Нильфгаарда. Представители Императора требовали расширения полномочий в Высшем Суде, а это в свою очередь означало немедленное начало волнений среди темерской аристократии, которые и так слишком переживали за устойчивость своих позиций. Роше для них был ставленником Эмгыра, простолюдином-выскочкой, и военные заслуги в мирное время меркли с каждым днем все больше. Вернону необходимо было утверждаться среди них в иной роли — роли главы государства, умеющего править кораблем не только в шторм, а он был совершенно не уверен в собственных силах. Политика мирного времени оказалась вовсе не фунтом изюма. Всякий раз, принимая решение, Роше вынужден был взвешивать его так и эдак, а советов в этот момент ждать ему было неоткуда.
Дополняли череду проблем витиеватые послания от Талера. Старый товарищ работал с торговыми гильдиями Новиграда, стараясь добиться от них полной поддержки Темерии, в случае, если Нильфгаард решит объявить торговую блокаду или ближайшие соседи соберут достаточно сильную оппозицию — само существование этих вариантов развития событий вгоняло Роше в ступор. А Талер сообщал, что Гильдии, как обычно, будут слушать того, кто предложит более выгодные условия. Нужно было продумать это самое предложение, но Талер писал, что он «уже готов им хуи насасывать, лишь бы эти суки перестали выебываться». И хоть Роше не сомневался в особых талантах Бернарда, едва ли подобное обслуживание могло убедить представителей Гильдий.
А еще, конечно, всегда существовала проблема Скеллиге… Гордые островитяне с удивительным упорством, достойным лучшего применения, продолжали совершать набеги на подвластные Нильфгаарду территории, топить корабли, не разбирая, под какими флагами они шли, и рассылать грозные весточки всем, кто хоть раз публично здоровался с Эмгыром и не вцеплялся ему в глотку после этого. Император даже отправил письмо лично Роше, повелевая собирать войска и приводить их в состояние повышенной готовности, если придется выставить против островитян и их разошедшегося короля объединенную армаду.
Роше откинулся в кресле и устало потер глаза пальцами. Свеча на столе сгорела до половины, а чай в большой кружке на столе давно остыл, почти покрылся корочкой льда. Вернон заметил, что сделал три ошибки в одном коротком слове, и понял, что сегодня не сможет принять ни одного толкового решения — потому придется принять неправильное, позорное, но необходимое — бросить все и отправиться спать.
Дверь в кабинет негромко скрипнула. Роше открыл глаза и прислушался. В полутьме комнаты он едва различил маленький силуэт, скользнувший в круг света у стола.
— Ты почему не спишь, боец? — поинтересовался он, садясь в кресле ровнее — нельзя было позволить Иану видеть его разбитым и расстроенным, хотя на самом деле Роше хотелось биться головой о столешницу и больше ничего.
— Не хочу, — ответил парнишка, подошел к Роше и принялся решительно взбираться ему на колени. Вернон помог ему — Иан и раньше, выбираясь из своей спальни через тайный ход, о котором не знала нянька, приходил в кабинет к Роше, когда тот засиживался над бумагами. Мальчик был как ласковый кот — взбирался на колени, прижимался маленьким теплым телом, устраивал голову на груди человека и мирно дремал, не мешая тому работать. Вернее, не так — помогая ему. Удивительным образом, Иан всегда будто точно знал, когда появиться — ровно в момент, когда Роше был готов в очередной раз сжечь все бумаги и снова уйти в партизаны.
Иан немного поерзал, прильнул к Вернону, и тот, не удержавшись, наклонился и прижался носом к его макушке. От волос парнишки пахло чем-то неуловимо сладким, смутно знакомым, словно аромат этот преследовал Роше с самого раннего детства, и в самые отчаянные моменты жизни пробивался сквозь запахи крови, грязи и смерти, даруя силы двигаться дальше. И сейчас, выпрямившись, Вернон решил взять себя в руки и ответить хотя бы на одно из невыносимых писем.
— А где моя мама? — вдруг тихо спросил Иан, и Роше обмер, чувствуя, как все его призрачное спокойствие идет мелкими трещинами, как стекло, в которое зарядили камнем. Подвоха с этой стороны он никак не ожидал.
— Ну, — начал он, стараясь не шевелиться, будто лишнее движение могло еще больше усугубить дело, — насколько я знаю, с ней все в порядке. Она отдала тебя нам с твоим отцом, потому что хотела, чтобы ты жил счастливо. Сама она не могла за тобой ухаживать, — и хоть это была почти чистая правда, Роше и сам слышал, как жалко звучат эти объяснения. О судьбе таинственной Виенны он не знал ровным счетом ничего. Иорвет никогда о ней не рассказывал. Талер, который всегда был в курсе всего, сообщил Роше, что она состояла в банде некоего бывшего ведьмака Таулера, потом ушла из нее на вольные хлеба, а после того, как подбросила ребенка в таверну, где его и нашел Иорвет, и вовсе исчезла с горизонта — может быть, отправилась на пресловутый Скеллиге искать удачи там. Бернард предлагал Роше разработать для мальчика легенду, что его мать подалась в пиратки, и теперь разбойничала на морях. Но Вернон во-первых не хотел врать ребенку, которого считал своим, а во-вторых, опасался, что такая история сподвигнет Иана к побегу, пусть и всерьез эту опасность воспринимать было сложно. Но береженого берегут боги.
— Анаис сказала, что ее мама живет в Нильфгаарде, — продолжал Иан, которого история, предложенная Роше, кажется, полностью удовлетворила.
— Да, это так, — поспешил Вернон ухватиться за эту новую нить разговора, — она гостит там и, может быть, выйдет замуж за тамошнего отважного генерала. Тогда у Анаис могут появиться новые братья и сестры. Они будут приезжать в гости, и ты им покажешь, кто тут главный, правда?
Иан не ответил. Он ухватился рукой за распущенный шнур рубахи Роше и теперь задумчиво теребил его в пальчиках.
— А папа Анаис умер, — наконец продолжил он рассказывать последние известия, и Роше мысленно пообещал себе серьезно поговорить с юной королевой о том, какими откровениями ей стоит делиться с Ианом. — и ее другой младший брат — тоже.
Вернон вздохнул. До сих пор для Иана смерть была всего лишь событием из очередной сказки, где прекрасный принц или отважный рыцарь убивал злое чудище или коварного колдуна, чтобы освободить принцессу. Не то чтобы Роше рассчитывал долго скрывать от сына, что в жизни все не так уж просто, но здесь и сейчас он был совершенно не готов к этому разговору.
— Ее отец был королем, — ступил Вернон на шаткий мостик правды над пропастью безопасной лжи, — и он погиб от рук злодея. Как и Бусси — брат Анаис. Но тогда была война, и умирать приходилось многим. Сейчас же Темерия живет в мире, — он глянул на стопку писем на своем столе, и с досадой понял, что все же соврал.
Иан молчал очень долго, и Роше понадеялся было, что он все же задремал. Но мальчик вдруг тяжело вздохнул и спросил тихо-тихо, как спрашивают у непонятного шороха в углу «Кто здесь?»
— Мой папа тоже умрет?
Роше улыбнулся. Болт прошел в дюйме от его лба.
— Твой папа, как и ты, чистокровный эльф. А эльфы живут много-много лет, оставаясь юными, так что скоро все перестанут различать, кто из вас старше, и это продлится очень долго, — говорить настоящую правду оказалось легко и приятно.
— А ты? — еще немного помолчав, спросил Иан. Роше ждал этого вопроса, знал, что рано или поздно придется на него отвечать, но все равно оказался не готов к нему. Слишком свежо в его памяти было то, каким становилось лицо Иорвета, когда речь заходила о быстротечности человеческой жизни, и если взрослый эльф готов был разрыдаться всякий раз, задумываясь об этом, чего было ждать от маленького? И сейчас Роше очень хотел бы ему соврать. Одна маленькая ложь, чтобы дождаться, когда Иан будет готов к правде. Хотя, конечно, возможно, он никогда не будет к ней готов.
— Никто меня не убьет, это я тебе обещаю, — заявил он, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно и даже весело, — хочешь, расскажу, как мы с папой Анаис, королем Фольтестом, вычислили целую компанию убийц, желавших свергнуть его с трона?
