========== Тяжело в учении ==========
Роше опасался, что эльфский ребенок будет расти так медленно, что, когда сам он уже будет лежать на смертном одре, тот только-только выйдет из пеленок и выучит слова «папа», «дх’оине» и «Темерия». Зачем тому, кто собирался прожить на этом свете несколько сотен лет, взрослеть слишком быстро? Может быть, за первые пятьдесят они только-только осваивались в этой жизни, в то время, как у человеческих детей на это было отпущено всего лет десять при лучшем раскладе.
Но опасения его не оправдались. Иан рос, пожалуй, даже быстрее, чем его свестники-дх’оине, и к годовалому возрасту уже выучился вполне уверенно ходить и начинал осваивать умение вести светские беседы. Лилана, его кормилица, объяснила регенту, что так происходит из-за того, что для эльфов наоборот необходимо повзрослеть и обрести сознание гораздо быстрее, чем для других рас. Они, создания с неутолимой тягой к познанию и исключительным разумом, всегда стремились применять время с пользой, а не для того, чтобы лежать в люльке и пускать пузыри. Роше не очень-то верил в исключительный эльфский разум, но, видя, как из маленького вечно орущего бессмысленного накера Иан превращается в настоящую личность, испытывал непередаваемую гордость.
Была только одна существенная проблема — Иорвет, который за все это время не проявлял особого интереса к сыну, завидев в нем зачатки того самого исключительного разума, принялся наконец за воспитание всерьез. Он разговаривал с Ианом, как со взрослым, и, конечно, исключительно на Старшей Речи. Все другие же вокруг, включая Роше, Лилану и Анаис, крайне серьезно подошедшую к роли старшей сестры, говорили на Всеобщем языке. И, конечно, это привело к тому, что связной речь Иана никак не хотела становиться. Он, бедолага, просто путался в том, на каком языке ему говорить, переставлял местами слова и даже буквы, и в результате в голове его царила безнадежная мешанина.
— Какой-то он глупый, — со вздохом доброго лекаря, объявляющего, что пациент безнадежен, сказала как-то Анаис, когда сидела во внутреннем саду дворца, и Иан, уверенно рассекая по дорожке, притащил ей большой желтый цветок и ангажировал свой подарок очередной малопонятной фразой.
— Он не глупый, моя королева, — обиделся за Иана Роше, подхватывая стремящегося навернуться со ступенек ребенка на руки, — просто он пока не понимает, как выразить то, что хочет всем сообщить.
Анаис неожиданно ревниво надула губки и фыркнула.
— Ты просто слишком его обожаешь, Роше, — ответила она с достоинством.
Вернон покачал головой, воюя с рвущимся на свободу вольным эльфом, но, конечно, она была права. Он души не чаял в Иане. Этот нежданный подарок судьбы пробрался в его сердце сразу же, как появился, и занял в нем совершенно особое место. Роше прекрасно осознавал, что Иан ему не сын, что привязываться к нему слишком сильно — неправильно и несправедливо. Но поначалу он решил, что просто компенсирует мальчику отсутствие интереса его родного папаши, а потом просто перестал об этом задумываться. Все было, как было, и оправдываться за то, что любил того, кого растил с пеленок, кому выбрал имя, и кто смотрел на него с таким всепоглощающим доверием, тянулся и так часто засыпал, устроив голову на плече, Роше не собирался. Да и кто спрашивал?
— Ему не место во дворце, — однажды авторитетно заявил Иорвет, когда поздним вечером они сидели на постели Роше, и Вернон был настроен на что угодно, только не на разговоры о воспитании детей, — здесь из него не вырастет достойный сын Старшего народа.
— А где ему место? — Роше, пойманный на моменте, когда собирался обнять Иорвета за плечи, отстранился и со вздохом оперся спиной на подушку, — в лесу? Или при дворе Франциски — там-то из него точно вырастет нечто достойное, будь уверен.
Иорвет, хмурясь, сидел, скрестив ноги, и не глядя на Роше.
— Ладно, допустим, не в лесу, — не могло не радовать, что с тех пор, как они впервые встретились, и до этого дня в Иорвете медленно и почти незаметно прорастала способность признавать свои ошибки. Роше старался не дышать над этими его моментами просветления и просто слушать, куда заведет полет эльфской мысли. Иорвет все еще пытался спорить с судьбой до хрипоты, даже если сражение заранее было проиграно, но с каждым разом путь от внезапного высказывания «Я хочу уплыть в Зерриканию, подальше от этого всего!» до признания, что просто не хочет идти на очередной прием во дворце, оказывался все короче. Иорвет учился признавать не только свои ошибки, но и собственные желания, и не спорить с ними. Знакомился с самим собой и рос — хотя, конечно, не так старательно, как Иан.
— Когда он станет постарше, можно отправиться с ним в путешествие, — предложил Роше, когда понял, что Иорвет не собирается развивать свою мысль, — чтобы он увидел, что мир не ограничивается дворцовым садом. И если уж ты так хочешь, чтобы он заговорил на Старшей речи, хотя бы объясняй ему, как она устроена, как переводятся слова, что за чем следует. Ну знаешь, как нормальные учителя делают.
— А почему бы тебе не объяснять ему, как работает Всеобщий язык! — снова взвился Иорвет, — Иан — эльф, и не должен учиться той речи, которая должна быть у него в крови! Мои сородичи сперва начинают говорить на Старшей речи, а потом уже, если жизнь заставляет, учат другие языки.
Роше понимал, что ступает на тонкий лед, что скандала не избежать, но он развел руками и покачал головой.
— Может быть, если бы его отец проводил с ним больше времени и разговаривал с ним чаще, все было бы иначе, — сказал он прохладно, и сразу понял, что попал в капкан.
Иорвет выпрямился. Сейчас — в одной легкой рубахе на голое тело, со встрепанными волосами, бледный, как древний призрак, — зрелище он представлял из себя по-настоящему угрожающее, Роше немедленно пожалел, что вообще открыл рот.
— Больше чем ты, хочешь сказать? — ядовито вопросил Иорвет, — вы только посмотрите на образцового отца. Вернон Роше, готовый укрыть под своим крылом всех несчастных и одиноких, всех, кого бросили родные родители.
— Я не это имел в виду, — ответил Роше, понимая, что спорить уже бесполезно — механизм разрушения был запущен, и Иорвет, прекрасно осознававший, что Вернон прав, на этот раз ни за что этого не признает.
— Я знаю, что ты имел в виду! — Иорвет встал и теперь грозно возвышался над собеседником, — это я виноват в том, что мой сын двух слов связать не может. Ты именно так и думаешь, признай это!
— Он научится, — решил протянуть ветвь мира Роше, — он еще слишком мал, чтобы хоть что-то оказывалось безнадежным.
— Я безнадежен, я! — Иорвет отступил на шаг от кровати, споткнулся обо что-то на полу и чуть не упал, раздраженно выпрямился, — ты ведь именно так и думаешь. Я ничему не могу научить собственного сына без твоей помощи!
— Иорвет, — больше всего Роше хотелось сейчас отвесить эльфу тяжелую оплеуху, чтобы привести его в чувство. Но внезапно он перехватил выражение его лица — Иорвет действительно был зол, но не на Вернона. Он становился очень хорош в признании собственных ошибок, но некоторые из них признавать все еще было смертельно сложно.
Роше молчал — отвечать сейчас было бессмысленно и даже опасно. Иорвет должен был пройти этот путь самостоятельно.
Эльф повел плечами, резко отвернулся и зашагал прочь — к скрытой в деревянных стенных панелях двери, ведущей в его собственные покои.
Вечер был безнадежно испорчен, и Роше, пролежавший немного, таращась в потолок, наконец раздраженно сел. О том, чтобы уснуть, и речи быть не могло. Весь этот разговор был словно битое стекло, высыпанное на простыню — сколько ни ворочайся, осколки будут впиваться только глубже. Нужно было пройтись и привести мысли в порядок — Роше поднялся, наспех оделся и вышел из покоев.
К дверям комнаты, где жил Иан с кормилицей, ноги принесли его сами собой. Роше постоял немного у приоткрытой створки. Из щелей лился неясный свет — значит, кормилица, скорее всего, еще не спала. Или сам Иан не желал тратить драгоценное время своего исключительного разума на сон. Очень осторожно, стараясь не скрипеть петлями, Роше приоткрыл дверь, заглянул в комнату и прислушался.
