— А если нет? — принц даже взволнованно подался вперед, — если там еще сохранились хотя бы крупицы утерянных знаний? И вы же понимаете — Лита помогла мне не только из родственных чувств.

— Значит, я все же прав, и чародейку интересуют ведьмачьи секреты? — жестко переспросил Томас, и Риэр понял, что допустил опасный промах.

— Конечно, — поспешил заверить он собеседника, — но не потому, что она надеется обратить их на благо Империи. Лита… чародейка, ее интересует только личная выгода.

Томас снова сдвинул брови, и на этот раз принц чувствовал, что попал в цель. Недоверие к магичкам было чувством, не знавшим государственных границ и национальных идеологий.

— Она хочет получить ручного ведьмака себе в услужение? — сам ответил Томас на собственные сомнения, и Риэру оставалось только кивнуть. Репутация старшей сестры сгорала, как короткий фитиль двимеритовой бомбы.

— Но этому не бывать, — заверил принц наместника, — встав на Путь, я не буду служить никому, кроме простых людей, которым понадобится защита. Так поступали те, на кого я равняюсь.

— Я знавал одного ведьмака, — со вздохом произнес Томас, и Риэру вдруг показалось, что лицо его вмиг постарело, точно наместник до сих пор поддерживал иллюзию крепкой зрелости, а на самом деле прожил на этом свете гораздо дольше, чем можно было предположить, — вернее — слышал о нем от матери. Она увлекалась коллекционированием ведьминалий — большая их часть до сих пор хранится в замке Миньоль, нашем родовом имении. Но как вышло, что императорский сын увлекся таким странным ремеслом? — он снова окинул Риэра изучающим взглядом.

Принц уже понял, что вышел из серой зоны полуправды, и теперь мог говорить откровенно.

— Моим учителем был Ламберт — последний ведьмак из Школы Волка, — ответил он с гордостью, — он доверил мне меч своего наставника — мастера Весемира. И одна из моих целей — вернуть клинок на могилу владельца. Отдать почести и восстановить справедливость.

Когда имя старого ведьмака упало с губ Риэра, лицо Томаса на миг изменилось — взметнулись вверх густые брови, глаза прищурились.

— Покажите мне этот меч, — твердо произнес он — не прося, а приказывая.

Риэр поколебался долю секунды, потом встал и кивнул.

— Обождите минуту, — попросил он и двинулся прочь из кабинета. Вернулся принц, уже неся драгоценный клинок в руках. Он уложил его на стол перед наместником и отступил на полшага. Томас долго и внимательно изучал сперва ножны, потом, чуть вытащив меч из них — руническую вязь на клинке, огладил рукоять с волчьей мордой, и наконец поднял глаза на Риэра.

— Похоже, вы говорите правду, — произнес Томас негромко, — я не могу точно определить, что этот меч принадлежал именно мастеру Весемиру, но это однозначно старое ведьмачье оружие. Моя мать, получив известие о смерти своего знакомого, потратила много сил и денег на то, чтобы отыскать его клинок. Она занималась этим до самой смерти, и я успел запомнить его описание накрепко. Этот меч похож на него.

— Это он! — почти обиженно заверил наместника Риэр, — и теперь он должен вернуться домой…- сам того не желая, принц скопировал тон, каким Ламберт произносил ту же самую фразу, и это, похоже, стало последним аргументом для Томаса.

— Долгие годы на посту наместника научили меня не доверять никому, — сказал он тихо, возвращая Риэру ножны, — но вам почти удалось меня убедить. Я не стану препятствовать вашему отъезду, но должен взять с вас обещание, что, посетив крепость, вы вернетесь в Ард Каррайг и поведаете мне обо всем. Не из политических соображений, — он слегка улыбнулся, — но в память о моей матери.

Риэр, чувствовавший, что победил в словесной схватке, готов был согласиться на что угодно и поспешил кивнуть.

— Я выдам вам собственную грамоту, — продолжал наместник, — с ней вы сможете не только беспрепятственно перемещаться по Каэдвену, но и получите помощь от должностных лиц и стражи в поселениях, через которые будете проходить. Но, если вы обманули меня…

Томас сделал многозначительную паузу, а Риэр удивленно моргнул, мысленно прикидывая, чем тот собирался закончить фразу — угрозой? Но наместник, казалось, посчитал, что одного угрожающего тона было достаточно.

— Ступайте спать, — махнул он рукой, — больше вас никто не побеспокоит.

Наутро после плотного завтрака Риэра и Зяблика к городским воротам сопровождал лично наместник. На прощание он снарядил их провизией на несколько дней и дал двух коней, чистой каэдвенской породы — принц, привыкший разъезжать на нильфгаардских жеребцах, подивился их мощной стати — эти лошади, казалось, специально были выведены, чтобы преодолевать горные перевалы и продираться сквозь снег. О ночном происшествии Томас ни словом не обмолвился, и напоследок лишь выразительно посмотрел на Риэра и пожелал ему удачи в его деле.

— Что он знает о твоих делах? — спросил Зяблик, когда они выехали за городские стены и встали на широкий тракт, ведущий к Синим горам. Юлиан, крепко проспавший всю ночь, одурманенный снотворным зельем, теперь отчаянно зевал, не в силах сбросить с себя отголоски дремоты. Риэр даже подумал посоветовать ему выпить какую-нибудь тонизирующую настойку из тех, что дала им в дорогу Шани, но Зяблик выглядел свежим и вполне довольным жизнью, словно странная сонливость ничуть его не тревожила.

— Его дочка пролезла ко мне среди ночи, чтобы порыться в моих вещах, — решил ничего не скрывать Риэр, — я поймал ее за руку и отвел к папаше. Похоже, добрый хозяин Томас не больно-то доверяет Лите, считает, что она плетет заговоры против короля Виктора.

— Удивительная вассальная верность, — фыркнул Зяблик, тряхнув головой. Тусклое зимнее солнце золотым отблеском запуталось в вихре его кудрей, и Риэр невольно залюбовался.

Прежде он видел Юлиана только среди роскоши дворцовых комнат, на шелковых простынях или в дымных стенах таверны, на сцене или за столом среди веселых гуляк-простолюдинов, и никогда не решался воображать, каким станет возлюбленный, решись он и впрямь ступить вместе с ним на Путь. И метаморфоза оказалась разительной. Было ли дело в том, что, наслушавшись рассказов мастера Лютика, Зяблик и сам давно рвался на свободу, или в неожиданном известии о его спланированном бракосочетании с Императрицей, но, вдохнув вольный воздух странствия, вырвавшись из душных тисков сыновьего и гражданского долга, юноша преобразился. Никогда на памяти Риэра — даже в моменты пронзительной нежности или особенно удачного выступления — он не улыбался так светло и беззаботно, а синева его глаз не искрилась таким незамутненным счастьем. От легкого утреннего морозца щеки и острые кончики ушей Зяблика заалели, руки в кожаных перчатках твердо держали поводья высокого коня, точно юноша всю жизнь провел в седле, плечи расправились, а голос звенел, будто он готов был вот-вот запеть вместо того, чтобы разговаривать.

— Что ты ему сказал? — спросил Юлиан с любопытством.

— Что хочу стать ведьмаком и везу меч Весемира, чтобы возложить его на могилу, — пожал плечами Риэр, — правду, одним словом.

— Правду, да не всю, — фыркнул Зяблик, — и правильно — нечего ему знать ни о чем больше. Ты молодец — он, похоже, поверил тебе.

— Я бываю ужасно убедительным, — со смехом похвастался Риэр, и Зяблик рассмеялся следом за ним.

Они ехали прямо до самого полудня. Солнце вскоре спряталось за ажурной пеленой туч, и с неба посыпался мелкий колючий снег. Холодало, и Риэр начал с тревогой думать о том, что, пока они доберутся до горных троп перед входом в заветный тоннель, наметет столько, что путники просто не смогут к нему пробраться. Но Зяблик, не разделявший его тревог, когда принц заикнулся об этом, подбадривал его заверениями, что уж они-то найдут способ пройти даже по самому непроходимому пути. И сейчас, по мере того, как все дальше отъезжали они от столицы Каэдвена, Риэру все больше хотелось в это верить. Он вдруг осознал, что не забирался так далеко от дома ни разу в жизни, что они были с Зябликом совершенно одни в незнакомой стране — и в самом начале путешествия. У принца было лишь два пути — запаниковать и задуматься о немедленном возвращении, а, значит, и об отказе от давнишней мечты. Или поддаться на оптимистичные заверения спутника и продолжать.