Гусик усмехнулся — он знал, о чем шла речь.

— Он оставит Империю в верных руках, — заметил он, — отец воспитал и обучил тебя — в этом я уверен. Он не повторил ошибок, которые допустил со мной, и волноваться ему не о чем.

Лея подняла на него глаза и некоторое время молча разглядывала, словно силилась поверить, что перед ней действительно сидел тот самый Фергус, о котором она столько слышала. Но в этом не был уверен даже сам Гусик.

— Ты прав, — наконец кивнула Лея, — Империя осиротеет без него, но не пропадет, хотя ей и грозит война, а мне — позор поражения. Но разве можно в этом убедить того, кто любил ее так долго и так многим пожертвовал ради нее?

Гусик отвернулся, чувствуя, как заныло сердце. Его отец действительно жертвовал и рисковал всем во благо Империи, хотя жертвы его приносили страдания и смерть не только ему самому. Он отказался от мирной жизни среди любящей семьи, чтобы вернуться к власти — в тот момент, когда сам Гусик не смог принести собственной жертвы и сбежал.

— Я подвел Империю, — тихо заметил он, не поднимая глаз.

— Я слышала другое, — возразила Лея, — но я вообще слышала о тебе так много с самого детства, что сложно разобраться, что из этого правда. И я пришла, чтобы услышать ее от тебя, — девушка прямо посмотрела на него, и Гусик вынужден был ответить на ее взгляд.

— Правда тебе не понравится, — сказал он тихо, — мне и самому-то она не слишком нравится, если честно.

— Почему тогда ты сбежал? — Лея явно была не склонна к недоговоркам и экивокам, и в этом походила на деда еще больше.

— Я хотел быть счастливым, — ответил Фергус, не задумываясь и чувствуя, что наконец говорит совершенно искренне.

— Стал? — спросила девушка, чуть склонив голову. Гусик мельком улыбнулся.

— Я прожил четырнадцать лет с тем, кого люблю, не принимая решений, сложнее, чем о том, что приготовить на ужин и как лучше смешать краски, — ответил он, — мне не нужно было ни признания, ни уважения, ни одобрения — того, чего я добивался ото всех, особенно от отца, с раннего детства. Я был доволен собой и тем, как жил. Так что, да — до позавчера я был счастлив.

— Почему тогда ты говоришь, что тебе не нравится правда? — спросила Лея все так же ровно.

— Потому что меня так воспитали, — пожал плечами Гусик, — я всю жизнь оказывался кем-то другим, не тем, кем хотел быть. Сперва мне не пришлось побыть обычным мальчиком, чьи родители видели в нем сына, а не жертву во имя Империи. Потом я стал мужем женщины, которую не любил и почти не знал. Затем — Императором, хотя всю жизнь был уверен, что править уготовано моей старшей сестре, а не мне. И наконец — убийцей…- он неловко замолчал, чувствуя, как последнее слово горечью разливалось во рту.

— Казнь — это не убийство, — сдержанно возразила Лея, и Гусик хмыкнул.

— Ты многих казнила? — спросил он, прямо посмотрев на дочь. Лея невольно сжала пальцы в кулаки, но быстро взяла себя в руки.

— Смотря с кем сравнивать, — ответила она, — но я выносила эти вердикты виновным. Так что я не убивала, а вершила справедливость.

— Ты боишься войны, — снова заговорил Фергус, — почему? Война может принести экономический рост и утвердить политические позиции победителя в мире. А проигравший может добиться таких условий мирного соглашения, что все равно останется в выигрыше — мать и дед тебе не рассказывали?

— Рассказывали, — подтвердила Лея, — и я не боюсь войны, — она упрямо тряхнула головой, — я просто не хочу, чтобы мои подданные гибли…

— …неся справедливость, — тихо закончил за нее Фергус.

Они замолчали. Лея больше не смотрела на него, хоть Гусик и чувствовал, что не переубедил ее. Наконец девушка подняла голову и вновь глянула на него.

— Ты никогда не любил маму? — вдруг удивительно наивно, тоном обиженной девочки спросила она, — и не хотел быть моим отцом?

— Ани была моим лучшим другом, — ответил Гусик, ничуть не кривя душой, — только ей я мог доверить все свои секреты, а она мне — свои. И, когда я узнал, что она носит тебя, обрадовался. И не только потому, что это добавило бы нам обоим любви народа, ждавшего наследника…

— …но ты хотел быть счастливым и сбежал от нас, как от Империи, — закончила за него Лея.

Гусик посмотрел на нее — девушка сидела теперь очень прямо, расправив плечи, словно кресло под ней превратилось в императорский трон. Фергусу вдруг ужасно захотелось вывалить на Лею всю правду — заверить ее, что, пусть он и бросил все по собственной прихоти, настоящий отец девушки любил ее, даже вынужденный скрывать их родство. Гусик не слишком хорошо был знаком с Виктором, но не сомневался — имей тот возможность признаться, Лея не смогла бы найти лучшего отца, чем он.

— Мне тоже предстоит выйти замуж за того, кого мне подобрали, — не дав ему заговорить, заметила Лея, — но Юлиан — подходящий кандидат. Я не люблю его, но он хороший, а еще — друг Риэра. Думаю, ему понравится жить во дворце.

Гусик удивленно изогнул бровь.

— Юлиан? — переспросил он, — посольский сын?

Лея усмехнулась.

— Не князь и не король соседнего государства, — подтвердила она, — но лучше уж так, чем Его Величество Виктор. Хотя дедушка и считает, что этот брак решил бы множество проблем.

Гусик невольно скривился — оставалось только радоваться, что по незнанию, его отец не совершил страшной ошибки. Хотя едва ли Ани и Виктор позволили бы чему-то подобному свершиться.

— Ты счастлива? — вдруг, не успев себя остановить, спросил Фергус. Лея насмешливо посмотрела на него.

— К чему эти философские вопросы? — поддела его она, но Гусика уже было не сбить с мысли.

— Откровение за откровение, — ответил он, — ты задала мне этот же вопрос, и я ответил честно. Теперь твоя очередь.

Лея раздраженно передернула плечами.

— Я готова посвятить свою жизнь Империи, — ответила она, — и счастье моего народа сделает и меня счастливой.

— Я могу назвать том и страницу воспоминаний Эмгыра вар Эмрейса, откуда ты взяла эту цитату, — заметил Фергус, и Лея снова сжала кулаки.

— Хочешь правду? — с вызовом спросила она, — пожалуйста. Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Ты точно знал, чего хотел, и точно знал, кто этот «другой», которым ты хотел стать. А я — не знаю. Я — та, кто я есть, и желания сбегать от себя у меня нет. Может быть, когда-нибудь я влюблюсь или открою в себе неожиданный талант к магии, торговле или ведьмачьему мастерству, как тетя и дядюшки. Но сейчас я именно там, где должна быть.

— Должна, — тихо повторил за ней Фергус.

Лея отвернулась, и они вновь замолчали.

— Знаешь, чего мне хочется? — заговорил Гусик, когда пауза между ними опасно затянулась. Лея послала ему вопросительный взгляд, и он продолжил: — Я хочу написать твой портрет.

Юная Императрица явно не ожидала такого поворота беседы и нахмурилась, явно посчитав, что отец над ней издевается.

— Это правда, — поспешил он заверить ее, — я видел несколько твоих портретов, в том числе тот, что висит здесь, в замке, но они все — фальшивка.

— Фальшивка? — переспросила Лея, поджав губы.

— На них ты слишком… хорошенькая, — не смог подобрать слова получше Фергус. К бледным щекам Леи бросилась розовая краска.

— Ты думаешь, я уродина? — переспросила она, и было видно, что это действительно заботило ее — должно быть, Лея слышала разговоры за своей спиной, о которых упоминал Иан, и в которых ее называли «замухрышкой».

— Ты — восхитительная, — Гусик попытался вложить в свои слова всю искренность, на какую был способен, — но те художники, что тебя рисовали, пытались польстить тебе и подогнать твое изображение под те каноны, которые им казались правильными. Будь их воля, они бы всех подряд писали такими, как Лита. Но ты — не она. И не та пустышка, что смотрит с этих портретов. А я хочу нарисовать тебя такой, какой вижу — твердой, как сталь из Маг Дейры, хрупкой, как назаирские розы, сильной, как Империя, и прекрасной — как ты сама. Пусть у тебя будет хоть один портрет Леи вар Эмрейс, а не незнакомки с твоим цветом глаз и волос.