Тот, конечно, переехал из Туссента вместе с родителями и братом, и, оказавшись в Императорском дворце, так же жаждал найти свое место, как брошенный ведьмак. Мэнно, верный спутник всех детских игр, оказавшись при дворе, разительно переменился. Его больше не интересовали ни дружеские баталии, ни совместные с братом приключения — едва научившись читать и считать, он обнаружил в себе недюжинный талант к наукам, и теперь больше времени проводил с тщательно подобранными матерью наставниками, а не с тем, чье общество терпел еще в утробе. Риэр тоже пытался увлечься книгами — но учеба ему не давалась. Он не мог долго усидеть на одном месте и быстро начинал злиться, когда ему не покорялся очередной арифметический пример или задачка. Писал он, делая по десять ошибок в простейших словах, читать ему было скучно, и он забывал начало главы прежде, чем добирался до ее середины. Учителя качали головами, пытались двигаться не так быстро, чтобы старший брат успевал за младшим, но Риэр, несмотря на юный возраст, быстро осознал, что только тормозит Мэнно, и больше вместе они не занимались.
Два блуждающих одиночества встретились, когда Риэр, злой после очередного позорного урока математики, бил палкой ствол высокого старого дерева в дворцовом саду. Ламберт, освобожденный от своих обязанностей таскаться за маленькой Императрицей до следующего подходящего случая, нашел его и, не спросив даже, чем это принц занят, принялся давать советы, как нанести дереву побольше урона. Обучением Риэра и Мэнно прежде занимался старый придворный учитель фехтования, но он показывал скорее, как изящно плясать с мечом в руке, чем реальные опасные приемы, и, впервые услышав от кого-то толковые советы, принц уже не слезал с ведьмака, пока тот — немного кокетничая, конечно — не согласился стать его наставником. Анаис, узнавшая о новом увлечении своего друга, смеясь сказала, что Ламберт, должно быть, разглядел в Риэре самого себя, и это сделало из принца идеальный объект для измывательств.
Для их занятий неподалеку от дворца был возведен целый тренировочный комплекс — Ламберт лично руководил строительством, и позаботился, чтобы на обширной площадке нашлось место всему, при помощи чего можно было выковать настоящего ведьмака. Один маятник чего стоил! Его заказали специально для юного принца и привезли из самой Маг Дейры — а позже, когда Риэр становился старше, выше и ловчей, перековывали заново, увеличивая вес и амплитуду.
За годы обучения под чутким ведьмачьим руководством принц не только освоил множество приемов настоящего боя и с людьми, и с чудовищами, но и упорно развивал в себе остроту чувств. Конечно, до прошедшего особые мутации Ламберта ему было далеко, как до Каэдвена пешим ходом, но среди обычных людей — даже самых опытных воинов — Риэр не знал себе равных. На охоте в лесу он мог выследить даже самого осторожного зайца, различал звуки шагов разных людей, учился видеть то, что другим было недоступно, и Ламберт однажды обмолвился даже, что, существуй до сих пор хоть одна ведьмачья школа, Риэр непременно стал бы настоящим мастером их цеха. И принц, никогда толком не знавший, чем именно хотел заниматься в жизни, вцепился в эту идею, как вилохвост в овечку.
Однако, впервые всерьез спросив у Ламберта, был ли способ сделать из него настоящего ведьмака, Риэр сразу понял, что совершил большую ошибку. Учитель так разозлился на этот невинный вопрос, что принцу пришлось семнадцать раз пройти полосу препятствий прежде, чем запросить пощады и поклясться больше не заикаться об этом. Но урок, конечно, пошел не впрок. Юноша видел, как все вокруг него с младых ногтей понимали, какая судьба ждала их в будущем. Мэнно, к примеру, еще в одиннадцать лет начал помогать матери с торговыми делами, а к шестнадцати стал ее полноправным партнером. Старшая сестра Лита училась чародейскому искусству, и, приезжая в гости на большие праздники, легко и играючи демонстрировала свои все более впечатляющие успехи. Лея… с Леей все было понятно и так, она родилась той, кем ей предстояло оставаться всю жизнь. А Риэр — пусть для него и были открыты любые пути — родители поощрили и поддержали бы его, что бы он ни выбрал — никак не мог понять, кто он, зачем он и к чему все это должно было привести.
Получив первую взбучку, свой пыл он поубавил, стал осторожней в вопросах, но идею добиться от Ламберта хоть проблеска надежды не оставил. Теперь Риэр расспрашивал его деликатней, полунамеками и обычно — дождавшись, когда наставник немного (или много) выпьет. Несколько раз принц даже напрашивался вместе с Ламбертом в гости к его другу-ведьмаку Геральту, который владел небольшой винодельней в Туссенте. Из разговоров и воспоминаний старых приятелей юноша выуживал малейшие сведения о давно забытых ведьмачьих секретах. От Геральта же, не знавшего об агрессивном нежелании Ламберта посвящать ученика во все тайны мастерства, он узнал об Испытании Травами и о том, что далеко на севере, в ныне пустовавшей крепости Каэр Морхен и ее окрестностях еще могли сохраниться какие-то осколки полезных сведений.
Но думать о путешествии в Северный Каэдвен в надежде найти забытую ведьмачью лабораторию, было все равно, что мечтать полететь на Луну или жить на дне озера в брюхе гигантского кракена. Риэр догадывался, что, заикнись он об этом в присутствии отца, Мэнно или Ламберта, в лучшем случае принц рисковал быть осмеянным, а в худшем — запертым дома на веки вечные. Однако, войдя в возраст, юноша начал размышлять об этом вполне серьезно. И единственным, с кем он действительно делился своими мечтами, надеясь когда-нибудь превратить их в конкретные планы, был Юлиан.
— Держи локоть выше, блокируй слева, — твердил Ламберт, отпрыгивая и нанося удар за ударом. Он никогда не щадил ученика, когда дело доходило до тренировочного боя. Риэр с детства привык вечно ходить в синяках, но они ничуть его не беспокоили. Все остальные во дворце могли относиться к нему, как к хрупкой стеклянной статуе, учитель фехтования так вообще опасался даже трогать его, когда учил становиться в верную стойку. Ламберт же не знал жалости, и принц находил в его почти злом упорстве необъяснимое удовольствие. День, когда он сумел впервые выбить оружие из рук наставника, до сих пор был одним из самых счастливых в его жизни. Подумаешь, после этого он получил по башке маятником и три дня пролежал в постели, не в силах удержать еду в желудке. Это была малая жертва за настоящее мастерство.
В легком порхающем полувольте Риэр уклонился от очередного выпада, готовясь нанести ответный удар, замахнулся мечом, но Ламберт, должно быть, ждавший от него именно такого маневра, выставил вперед ногу, подсекая ученика сзади, и тот, не успев даже толком выругаться, полетел спиной на землю. Ударился плашмя, сбив дыхание, подняв столб серой пыли, и сквозь позорную досаду услышал взволнованный вскрик откуда-то с края площадки.
Почти никогда Риэр не вскакивал на ноги после удара с такой скоростью. Поспешно отряхнувшись, он принял независимый вид и под насмешливым взглядом Ламберта, огляделся. Юлиан сидел верхом на невысоком заграждении, отделявшем тренировочную площадку от склада со щитами и копьями, и на его прекрасном бледном лице читался настоящий испуг — такой, словно прежде он никогда не видел, как принц падал в пыль от ловкого приема наставника.
Лео — черный пес ведьмака — со звонким лаем уже несся через площадку, радуясь появлению еще одного приятеля, и Зяблик, легко спрыгнув с ограждения, выставил руки вперед, чтобы не дать собаке сбить себя с ног.
— Назад! — скомандовал Ламберт псу, и тот, охолонясь, замер и сделал вид, что ничего разбойного вовсе не планировал.
Риэр прокрутил меч в руке.
— Ты что тут делаешь? — спросил он, скрывая досаду в голосе. К ногам Ламберта он мог падать сколько угодно — это было всего лишь частью обучения. Но вот терпеть такой позор на глазах Зяблика было уже выше его сил.
Юлиан, откинув с глаз вьющуюся золотистую челку, потрепал Лео по голове и быстрым невесомым шагом двинулся к ведьмаку и его ученику.
