— Но без этого артефакта, мы больше ничего не узнаем, — покачала головой Лита, — кто-то из вас не мог бы выкрасть его у Риннельдора?

— Без приглашения мы не можем входить в его дом, — напомнил Детлафф.

— Значит, придется мне, — Лита выпустила ладони Региса и решительно развернулась на каблуках, направилась к платяному шкафу, — считай, ты своего добился, Регис. Я отправляюсь навестить отца немедленно. А ты…- она посмотрела на вампира через плечо, — не спеши пока ни с кем делиться своими выводами. Если ты прав, едва ли кто-то из них поможет. А если нет — это посеет ненужную панику. Матушке и так приходится нелегко. А до коронации есть еще время.

Регис покладисто склонил голову.

В Императорский дворец Лита в компании обоих вампиров прибыла в сумерках. Детлафф предпочел немедленно раствориться в воздухе, хотя чародейка продолжала ощущать его близкое присутствие. Регис же сопровождал ее до спальни отца. У дверей, под равнодушными взглядами стороживших покои рыцарей, Лита помедлила. Абстрактный и пока неизмеримый страх за судьбы отчизны отступил, оставив место вполне приземленному и знакомому. За этими дверьми умирал ее отец, и это проклятье никак не получилось бы снять.

— Смелее, — шепнул ей Регис, и Лита, проглотив непрошенную горечь, шагнула вперед.

Обычно, посещая родителя, юная чародейка сталкивалась у его постели с матерью, племянницей или кем-то из братьев — вся семья, казалось, опасалась оставлять Эмгыра одного даже на минуту, чтобы не пропустить, должно быть, момент его последнего вздоха. Но на этот раз никого из них в покоях не оказалось. Отец, почти незаметный среди пышных подушек на огромной кровати, должно быть, уснул, и Лита приблизилась к нему на цыпочках, боясь потревожить. К счастью, сегодня родитель выглядел не хуже, чем обычно, дышал неглубоко и ровно, и чародейка присела на край кровати, вглядываясь в его лицо.

Эмгыр встрепенулся, медленно поднял тяжелые темные веки, и Лита приготовилась уже, следуя своему обычному ритуалу, представиться, но отец вдруг слабо ей улыбнулся.

— Лита, — его голос звучал на удивление внятно, хоть и едва слышно, — наконец-то ты пришла.

— Здравствуй, папочка, — улыбнулась девушка в ответ, — прости, что меня так долго не было.

— Придворные дела отнимают много времени — мне ли не знать, — произнес отец, и фраза эта была самой длинной и связной из тех, что Лита слышала от него за последнее время. Это было так неожиданно, что сердце девушки, встрепенувшись, зачастило в груди. Она боялась неоправданной обреченной надежды, но сейчас сама впустила ее в себя.

— Тебе лучше? — спросила чародейка и покосилась на Региса — тот стоял так, чтобы не попадать в поле зрения умирающего, и на взгляд Литы никак не отреагировал.

— Я давно перестал отвечать на подобные вопросы, — ответил Эмгыр, — но сейчас отвечу — ты здесь, значит, да — мне лучше.

Живя при реданском дворе, Лита давно позабыла, что такое стыд. Ничто больше не могло смутить ее — она принимала сомнительные комплименты и не чуралась очень близких знакомств с теми, кто мог оказаться полезным. Она не привыкла выбирать правильные методы и не заботилась о том, что о ней болтали завистники. Но сейчас мучительный стыд кольнул ее в самое сердце. Мать, братья, племянница, да даже Регис, который к их семье имел очень косвенное отношение, не боялись переступить этот порог каждый день. Фергус пересек Великое море, чтобы увидеться с отцом. А она, для которой открыть портал домой ничего не стоило, отсиживалась в Третогоре, моля судьбу, чтобы кончина отца, который так ее любил, была быстрой и легкой, и забывая о том, что он был все еще жив.

— Прости меня, папочка, — повторила юная чародейка — на этот раз совершенно искренне. Второй раз за день глаза ее обожгли слезы, и Лита не захотела сдерживаться.

— О, дитя мое, — Эмгыр поднял руку — так медленно, точно она была неподъемно тяжелой — и погладил ее по щеке, — не плачь по мне. Я старался жить так, чтобы моим любимым не приходилось лить по мне слезы, я и умереть хочу так же.

Девушка едва сдержалась, чтобы не извиниться в третий раз. Вместо этого она мягко покачала головой.

— Если поплакать, появляется очень загадочный блеск в глазах, — ответила она, — реданские придворные дамы даже используют особые капли, которые имитируют слезы.

Эмгыр согнул тонкий тронутый пигментными пятнами палец и легонько стукнул костяшкой по переносице Литы.

— Нос покраснеет, — предупредил он, — будет некрасиво.

— Я всегда красивая, — тихо ответила Лита, — ты сам говорил.

— Это правда, — сдался Эмгыр и прикрыл веки. Юная чародейка, воюя с откровенными рыданиями, подалась вперед, прижалась губами к его ледяному сухому лбу. От отца пахло старостью. Это был тяжелый, необъяснимый запах, пропитавший всю комнату, сколько ни распахивай окна, он перемешивался с ароматом лекарств и несвежего, долго пролежавшего в постели тела, но Лита не спешила отстраняться. Она чувствовала, что Регис, решив оставить их наедине, деликатно рассыпался туманом и скрылся в тенях.

— Помоги мне встать, — вдруг прошептал отец, и Лита, отодвинувшись, удивленно посмотрела на него.

— Может, не стоит? — опасливо спросила она.

— Я уже несколько месяцев не видел ничего, кроме этих стен, — ответил Эмгыр с бледной улыбкой, — я не рассыплюсь прахом, если дойду до окна и выгляну на улицу.

Лита метнулась взглядом туда, где притаился Регис, но вампир на этот раз не желал, похоже, вмешиваться. Набравшись смелости, юная чародейка помогла Эмгыру откинуть тяжелое одеяло. Тело отца, облаченное в белую сорочку, было болезненно худым и острым, как скелет, обтянутый желтоватой кожей. Стараясь не смотреть, Лита подставила бывшему Императору плечо, и тот, опираясь об него, медленно, похрустывая суставами, поднялся на ноги. Конечности от долгого лежания, должно быть, почти его не слушались, и Эмгыр сперва не смог сделать первый шаг, но Лита, обхватив его за пояс, отогнав от себя мысли, каким хрупким — дунь и развалится — казался отец, поддержала его и аккуратно повела вперед, к высокому — от пола до потолка — занавешенному окну. Эмгыр шагал медленно, шаркая, переставлял ноги неуверенно, как едва научившийся держаться прямо младенец. Веса его тела Лита почти не ощущала, и ей показалось даже, что смогла бы отнести отца на руках.

Окна императорской спальни выходили в сад и на дворцовую стену, а за ней можно было разглядеть золотой шпиль городской Ратуши, золотой купол Академии, а в ясную погоду — даже далекие очертания столичного порта. Сейчас внизу, среди ветвей отцветших кустов зажгли яркие точки фонариков, а город за стеной светился сотней освещенных окон. Отец мягко отстранил Литу от себя, и она неуверенно отпустила его и отступила, готовая поймать, если бы он пошатнулся. Но бывший Император стоял прямо, совсем не горбясь, расправив худые плечи, словно готовился принимать парад — странно величественный даже в своем жалком одеянии.

— Звезд совсем не видно, — задумчиво проговорил он, — жаль, что я больше никогда не увижу Туссента. Ты помнишь, какое там было небо зимой?

— Помню, папочка, — сдавленным, чужим голосом ответила Лита. Она сама готова была съежиться, закрыть лицо руками, разрыдаться в голос, лишь бы не слышать горечи в его тоне. Обещать отцу, что он еще мог бы посетить знакомые места, попрощаться с бесконечными зелеными плантациями, с бескрайним звездным небом, с теплым ласковым ветром, было жестоко и глупо. — Хочешь, я перенесу тебя туда? — вдруг спросила Лита, — хоть на минутку?

Отец молчал, словно обдумывал ее глупое щедрое предложение, но потом покачал головой.

— Увидев Туссент, я захотел бы навестить побережье Назаира, потом горы Метинны, леса Эрленвальда, дворец Цинтры и улицы Вызимы, — ответил он тихо, — одной ночи на все бы не хватило. Хорошо, что путь мой заканчивается здесь — там же, где начался. Я не смогу попрощаться со всей Империей — но счастлив, что попрощался хотя бы с теми, кого люблю.

— Гребанный Фергус — хорошо, что он вернулся, — прошептала Лита, шмыгнув носом, — хоть на это ему хватило ума.