— Ну и чего вы расселись? — скомандовала Рия — от нежной мамочки ничего не осталось. Она превратилась вдруг в строгого генерала, готовящего план предстоящего сражения, — Раздевайтесь оба.
Супруги переглянулись. Лицо Иана залилось смущенной краской, но он подчинился первым. Льняное платье, шерстяные чулки и исподнее он сложил аккуратной стопкой на пол — под стать разложенным на столе документам. Матушка, порывшись в своем свертке, извлекла на свет длинную бархатную юбку — должно быть, свою собственную — и легкую шелковую блузу с высоким воротом-стойкой. За время отсутствия супругов на Большой Земле мода успела смениться, и платья, похоже, в Нильфгаарде больше почти никто не носил. Когда Иан, морщась от несвежести собственного тела, натянул предложенный наряд, Рия выдала ему пару не слишком изящных сапог — видимо, туфелек в тон на размер ноги эльфа в ее закромах не нашлось. Блузка сидела на супруге не слишком ловко и явно жала в плечах, зато в том месте, где у матери была полная грудь, на Иане наряд зиял пустотой. Юбка доходила только до щиколоток, и носки сапог выглядывали из-под нее, как шпион-неудачник из засады. Но выбирать особо не приходилось.
Фергусу же достался дублет, брюки и сапоги, в точности повторявшие наряд Мэнно, и пришедшийся почти по размеру. Он не знал, откуда мать смогла так быстро раздобыть эту одежду — возможно, в этом неведомом здании и ей, и брату, приходилось иногда дневать и ночевать, но, сбросив свою шкуру замызганного островитянина, Гусик ощутил себя гораздо уверенней.
Оценив плоды своих трудов и чуть поморщившись — супруги, даже переодевшись, все еще благоухали долгим морским путешествием — Рия удовлетворенно кивнула.
— За мной, — шепнула она, — постараемся больше никому не попадаться на глаза.
У парадного крыльца высокого каменного здания их ждала запряженная карета с наглухо закрытыми окнами. Равнодушный кучер, спрыгнув с козел, открыл дверцу перед Рией и ее спутниками, даже не взглянув на них. За поясом у исполнительного слуги Фергус заметил длинный кинжал в неприметных черных ножнах — верному телохранителю матери, должно быть, хорошо платили за полное молчание и невозмутимость, и подобные поездки в компании незнакомцев были для него совсем не редкостью.
Пока карета ехала по улицам столицы, Фергус пару раз порывался отогнуть плотный полог с окна и выглянуть наружу, но Иан жался к нему так напряженно, а матушка бросала на него такие суровые взгляды, что он отказался от своей идеи.
Экипаж остановился у неприметных ворот дворца, через которые в Императорские чертоги попадали слуги и не слишком почетные гости. Матушка шепнула что-то кучеру, тот кивнул и, стегнув поводьями, отвел карету в сторону. Должно быть, Рия просила дождаться своего возвращения, потому что, отъехав немного, экипаж остановился в тени высокой стены.
Ворота оказались незапертыми, и стражи у них не обнаружилось — мать, казалось, позаботилась об этом заранее. По неприметной темной лестнице спутники поднялись на несколько этажей, а потом через узкую дверь оказались в длинной пустой галерее.
Фергус вспомнил этот коридор, едва оказался в нем. Совсем маленьким мальчиком он часто по утрам бегал по нему, сбежав от назойливого камергера, чтобы ворваться в отцовскую спальню, прыгнуть ему на руки или на постель и, задыхаясь, поделиться решением очередной тактической задачки или пересказать содержание прочитанной книги. От внезапной тоски у Фергуса зачесалось в носу, а взгляд разом затуманился — он поспешил незаметно для матери и Иана смахнуть подступившие непрошеные слезы. Тот мальчик, что, спотыкаясь, летал по этому коридору, был давно мертв, но отцу, к которому он так тянулся, не суждено было пока встретить его за мрачной чертой.
Мимо безмолвных рыцарей, охранявших спальню регента, мать прошла, высоко вскинув голову, и на ее спутников стражи не обратили никакого внимания — может быть, решили, что безутешная супруга решила прибегнуть к крайним мерам и пригласила к постели умирающего заморских знахарей. Дверь в покои открылась почти беззвучно, и Рия, подав спутникам знак следовать за собой, вошла.
На маленькой банкетке рядом с огромной кроватью сидела высокая белокурая девочка. Она, похоже, успела задремать, но от едва слышного скрипа встрепенулась и подняла глаза на вторженцев. Фергус встретился с ней взглядом и обмер — до сих пор Ее Величество Императрицу Лею, свою несостоявшуюся дочь, он видел лишь на портретах, и те бессовестно льстили юной правительнице, теперь это было очевидно. Аккуратно вылепленное лицо было совершенно бесцветным — даже губы терялись на нем и казались тонкой бледной ниточкой. Выделялись лишь большие карие глаза — гораздо светлее, чем у самого Фергуса, но казавшиеся на общем фоне совершенно черными. Гусик удивленно моргнул — не знай он, что ни разу в жизни не делил с собственной супругой брачного ложа, сейчас он мог бы поверить, что Лея приходилась ему родной дочерью — так велико было ее сходство с тем робким юношей, что покинул отчий дом, чтобы жениться на темерской королеве полжизни назад. Иан, застывший рядом с Гусиком, едва слышно хмыкнул — похоже, ему в голову пришли точно такие же мысли.
— Лея, милая, — матушка быстрым шагом подошла к девочке, взволнованно хмурясь, — ты должна быть давно в постели. Завтра утром у тебя встреча с делегацией…
— Я ее отменила, — твердо, но вполголоса возразила девочка. Она смотрела поверх плеча Рии, прямо на странных незнакомцев, неловко топтавшихся у порога. — Кто это? Что им здесь надо?
Рия бросила взгляд через плечо, и на один пугающий миг Фергусу показалось, что мать сейчас откроет Лее правду. Но та лишь снова мягко улыбнулась.
— Это — старые друзья твоего дедушки, — пояснила она, — они хотели увидеться с ним до того, как…
Лея с сомнением прищурилась.
— Посреди ночи? — требовательно спросила она.
— Боюсь, рано утром им предстоит уехать, и иного времени у них не нашлось, — Рия настойчиво глянула на Фергуса, словно ждала, что он подтвердит ее неловкую ложь.
Иан сориентировался первым. Он сделал глубокий реверанс, склонил голову и произнес почтительно:
— Ваше Императорское Величество, прошу прощения за столь позднее вторжение, — его нильфгаардский звучал куда уверенней, чем у Фергуса, и тот поспешил тоже молча поклониться.
Лея встала со своей банкетки и гордо расправила плечи. Даже в простом черном платье она смотрелась сейчас куда более царственно, чем когда бы то ни было удавалось Фергусу, и в ее резких скупых жестах чувствовались привычки Анаис. Лея не тратила времени на пустое кокетство и лишние движения — такой она бы отлично смотрелась верхом на боевом коне, ведя в бой дивизию Альба.
Рия, немного сбавив торжественный неловкий пафос, мягко обняла девочку за плечи, поцеловала ее в щеку и провела ладонью по белоснежным волосам.
— Ступай в постель, — не приказала, как Мэнно, а вежливо попросила она, — я зайду к тебе позже.
Лея помедлила еще мгновение, потом, больше не взглянув на незваных гостей, величественно прошествовала к двери. Когда тяжелая створка за девочкой закрылась, Фергус наконец отважился взглянуть на того, кто лежал в постели.
Он помнил отца таким, каким увидел его в последнюю их встречу. В очередной раз поборов страшный недуг, Эмгыр тогда выглядел так, точно совершенно не собирался стареть, и впереди его ждала еще не одна сотня лет политических решений и важных свершений. Никогда, даже переживая очередной кризис, отец не опускал головы — он мог хворать целыми неделями, но всегда это выглядело лишь удобной наигранной позой, точно демонстрацией своей временной слабости Эмгыр надеялся обмануть врагов и притупить их бдительность. Фергусу сложно было признаться себе, что и в этот раз он до последнего в тайне надеялся, что новости о болезни отца — это какой-то трюк. Очередная уловка, и, увидев его своими глазами, он убедился бы, что грозный регент вовсе не при смерти, просто снова всех обманул.
Но высохший седой старик в постели под тяжелым черным пологом умирал — это было совершенно очевидно. Резкий орлиный нос отца болезненно заострился и опасно выделялся на исхудавшем, изрезанном морщинами лице. Волосы у висков и надо лбом заметно поредели. Сухие потрескавшиеся губы ввалились над лишенным зубов ртом. Под смеженными тяжелыми веками залегли глубокие черные тени, а руки, сложенные поверх одеяла, худые и хрупкие, как осенние ветки, были испещрены темными пятнами. Фергусу захотелось отвернуться — не видеть ничего этого, остаться в своей нелепой иллюзии, сохранить в памяти образ подтянутого строгого Императора, всегда жалевшего лишнего слова и прикосновения, но к которому сын всегда мог обратиться за помощь и советом.
