— Ее Величество держится достойно, — из уст Эмиеля это протокольное высказывание звучало еще менее искренне, чем от кого угодно другого. Лита знала, как воспитывали венценосную племянницу, и могла поверить, что та не проронила над умирающим дедом ни слезинки. Но юная чародейка умела видеть глубже поверхности, и, здороваясь с Леей в последний раз, почти слышала, как скрипит, сбиваясь, ее разбитое сердце.
— Передай матушке, что я прибуду завтра вечером, — отложив гребень, попросила Лита, поймав взгляд Региса в зеркале, — думаю, если сегодня все пройдет удачно, Пиппа возражать не станет.
Эмиель неожиданно нахмурился и не пожелал этого скрыть.
— Я надеялся, ты отправишься домой со мной — сегодня, — заметил он, — твой отец постоянно спрашивает о тебе.
Лита все же повернулась. Легкая ткань пеньюара соскользнула с плеча, обнажая полную белоснежную грудь. Регис не отвел взгляда.
— Ты сказал, ему осталась пара недель, — напомнила девушка совершенно ровным тоном, — от того, что я явлюсь во дворец, бросив все дела, на несколько часов позже, чем ты надеялся, ничего ведь не изменится?
— Не изменится, — подтвердил Регис, и Лите захотелось напомнить ему, что его осуждение никогда и раньше ее не трогало.
— Тогда передай то, что я просила, — тон чародейки ясно давал понять, что разговор окончен, — и до завтра, мой друг.
Эмиель бросил многозначительный взгляд на Детлаффа, но тот остался совершенно безучастным. Грядущая смерть Эмгыра волновала его не больше, чем скорый приход зимы.
— До завтра, — наконец сдавшись, кивнул Эмиель, и в следующий миг рассыпался черным дымом и исчез.
Лита повернулась обратно к зеркалу, потянулась было за флакончиком духов, но вдруг перехватила в отражении собственный взгляд — и вид застывших в глазах прозрачных слез застал ее врасплох. Она не плакала ни от боли, ни от досады, ни от расставаний, уже много лет, и сейчас непрошенная влага сама пролилась на подсвеченные румянцем щеки. Лита немного удивленно провела пальцами по скуле, вздрогнула — и совсем уж нежданно расплакалась по-настоящему.
Детлафф не промедлил ни мгновения. Юная чародейка почувствовала, как ее дрожащие плечи окутал теплый щекочущий дым — верный спутник обычно обнимал ее просто так, руками, не выбирая нужных моментов, следуя только их взаимному желанию. Но теперь, похоже, страж решил, что Лите была нужна совсем иная степень близости. Багряный туман застлал ей глаза, словно слизывая соль слез с ее влажных щек, и эти касания были нежней и интимней любых, даже самых откровенных ласк. Юная чародейка сама хотела бы перестать быть собой, утратить форму, чтобы впустить Детлаффа в себя глубже, преодолевая границы плоти, хоть на краткий миг стать с ним одним целым — и успокоиться, зачерпнув силы из его горячего, как расплавленный камень, источника.
Лита потеряла счет времени — пусть она и не могла вырваться за границы своего тела, но чувствовала, как, не ее плоть, но ее горе растворялось в ласковом тепле нечеловеческих объятий. И негромкого стука в дверь своих покоев она сперва даже не услышала.
Приучить Филиппу стучаться, прежде, чем войти в дверь, было отнюдь не простой задачей. В первый годы чародейка, должно быть, считала юную ученицу своей собственностью и не видела ничего зазорного в том, чтобы не оставить ей ни дюйма свободного пространства. Но по мере того, как у Литы появлялось все больше полезных знакомств, некоторые из которых приходилось углублять в будуаре, Пиппа стала деликатней, и теперь оповещала о своем приходе даже тогда, когда была уверена, что ученица находилась в своих покоях совершенно одна.
Детлафф, вновь обернувшись собой, отступил в тень. Филиппа терпела его вечное безмолвное и иногда незримое присутствие рядом с Литой, и юная чародейка подозревала, что наставница даже наслаждалась его обществом и в совсем иной обстановке. Но сам верный спутник окружал свою связь со старшей чародейкой покровом тайны, и это казалось Лите довольно забавным. Иногда она опускалась до того, что задавала вампиру неудобные вопросы о времени, которое он тратил в обществе Пиппы, и Детлафф обычно, не желая отвечать, неловко отшучивался. Для существа с почти атрофированным чувством юмора, это было небывалым переступанием через самого себя.
Зайдя в будуар, Филиппа мгновенно оценила обстановку, хотя Лита поспешила стереть последние следы слез со щек. Не говоря ни слова, наставница приблизилась к столу, взяла легкую белую пуховку из маленькой золотой пудреницы и обмахнула ею лицо девушки. Должно быть, новости не обошли наставницу стороной, но сочувственных вздохов и причитаний от Пиппы было, конечно, ждать нечего.
— Ты сможешь сегодня присутствовать на балу? — только и спросила она, и Лита уверенно кивнула. Все ее горе, масштабов которого девушка пока и сама не в силах была оценить, должно было остаться здесь, в этой комнате. — Замечательно, — похвалила Филиппа. Она дотянулась до брошенного гребня и сама принялась расчёсывать Литу. — Ты должна понимать, моя девочка, как важно то, что сегодня произойдет. И я хочу, чтобы ты очень ясно осознавала, к каким последствиям это может привести.
— Ты боишься, что я столкнусь с конфликтом интересов? — Лита улыбнулась отражению наставницы в зеркале, — мне казалось, за эти годы я сполна доказала, что национальные предпочтения для меня — не проблема. Я — гражданка Нильфгаарда, но вполне осознаю, что такое баланс сил, и как необходимо его поддерживать.
Юная чародейка говорила заученными фразами, в точности цитировала саму Филиппу, и собственным словам в ее устах наставница довольно улыбнулась. Больше всего на свете она любила слушать свой голос и понимать, что семена ее мудрости падали в плодородную почву. Лита же научилась давать ей то, что наставница надеялась получить, почти не кривя душой и не наступая на горло собственным убеждениям. Регис, впрочем, за глаза называл эту осознанную покорность «отсутствием принципов», но юная чародейка не намеревалась его в чем-то разубеждать. Всегда было приятно знать, что кто-то тебя недооценивал, и оставалось обширное поле для того, чтобы его удивить.
— Теперь осталось убедить в этом Его Величество, — нейтрально заметила Филиппа. Ее ловкие пальцы сплетали черные локоны Литы в тугие замысловатые косы. — Увы, при всем своем уме и чувстве справедливости, Виктор иногда не до конца осознает, к чему и в какой момент необходимо прислушиваться.
— Тебе он доверяет гораздо больше, — почти обиженно заявила Лита. Наставительный тон Пиппы, которым та оглашала прописные истины, начинал злить ее, — Может быть, ты сама явишься на этот бал и проследишь, чтобы он в последний момент не отступился?
Филиппа тихо рассмеялась. Закончив с прической, она принялась наносить на веки ученицы легкие серые тени, и Лите пришлось прикрыть глаза.
— Боюсь, моя научная работа слишком важна, чтобы я могла сосредоточить свое внимание еще и на придворных делах, — сказала чародейка немного снисходительно, — раньше мне приходилось разрываться между королем, Университетом и тем, что действительно важно, но теперь у меня есть ты, моя девочка. И я достаточно уверена в тебе, чтобы знать, что ты справишься с Виктором сама.
Лита вздохнула. Объяснение Пиппы звучало почти оскорбительно. По всему выходило, что юной ученице закрыт был доступ к знаниям, которые наставница считала «действительно важными». И ей оставалось лишь разбираться с капризами короля и политической мишурой, на которую у мудрой Филиппы просто не хватало времени. Но спорить и возражать было, кончено, бессмысленно. Как и интересоваться, чем таким секретным была занята старшая чародейка. Лита догадывалась, что Филиппа рано или поздно собиралась посвятить ее и в этот секрет, подобно запретным магическим тайнам, и оставалось только ждать подходящего времени.
В Третогорский дворец Лита прибыла незадолго до начала приема. Обычно, когда для нее каждый новый бал был просто способом приятно провести очередной вечер, юная чародейка предпочитала являться с небольшим элегантным опозданием, чтобы собравшиеся гости могли насладиться видом и ее самой, и нового платья. Лите нравилось чувствовать себя долгожданной, она купалась в восхищенных взглядах, как птичка в весенних лучах солнца, и никогда не соглашалась на предварительный ангажемент грядущих танцев, выбирая каждого нового партнера по настроению. Но с тех пор, как наставница с головой ушла в свои исследования, юной чародейке пришлось примерить на себя новую роль королевской советницы, и ощущениями это, должно быть, походило на то, что чувствовал придворный церемониймейстер. Его приглашали на каждый бал, но расслабиться и повеселиться со всеми ему была не судьба.
