Под напором его стремления к совершенству баронское наследство начинало таять. Вернон, вернувшийся к своим обязанностям при дворе Анаис, зарабатывал ровно столько, сколько полагалось ему по должности, и отказывался от попыток названной дочери накинуть ему сверх того. Сам Иорвет почти забросил работу в Вызимском Университете, не сойдясь характером с Ректорессой, и теперь лишь иногда гастролировал, читая лекции в Оксенфурте или Имперской Академии, а на этом состояния было не сколотить. И их ждала бы бесславная участь тех, чье драгоценное имущество пускали с молотка, если бы, воспользовавшись советом Виктора, Иорвет, не сообщив Вернону, не вложил бы остатки наследства в имперские облигации и акции табачной компании Рии вар Эмрейс. Это была великая победа, и денежных затруднений с тех пор они не знали. Иорвет не слишком разбирался в банковском деле и движении капиталов, но его счет в банке Вивальди пополнялся ежемесячно на значительную сумму, и необходимость экономить отпала.
Единственными предметами, за которые Иорвет никогда не торговался, которых в их доме можно было пересчитать по пальцам одной руки, были зеркала.
В первые годы после ухода Иана, эльф просыпался, задыхаясь, от резкой боли значительно чаще, чем теперь. Но причудливый знак на груди, похожий больше на свежий ожог, чем на старый рубец, не давал ему жить беззаботно, думая лишь о сиюминутных проблемах. Долг не был выплачен, но кредитор за все это время ни разу не дал о себе знать. Иорвет и сам был себе лучшим надзирателем и сборщиком подати. Он не мог забыть о своем договоре, задумавшись слишком крепко или на грани засыпания, возвращался мыслями к неведомой грядущей беде, но держал свои страхи при себе. Вернон, знавший о факте соглашения, но не расспрашивавший о его сути, разделял с ним тревогу, хоть и пытался жить одним днем, когда речь заходила о долге супруга, и с годами, похоже, почти забыл о нем. Иорвет же, пусть и не заговаривал о Стеклянном Человеке даже с самим собой, всегда хранил его в памяти — и ждал, тем сильнее боясь расплаты, чем больше важных и любимых вещей появлялось у него в жизни. Иногда он даже приходил к выводу, что в том и был план Гюнтера — коварный кредитор медлил с оглашением вердикта, отравляя и коверкая каждую минуту каждого дня, омрачая каждый проблеск счастья своего должника. И, решив так, Иорвет заключил еще одну сделку — на этот раз со своим собственным сердцем. Он отважился жить, не оглядываясь на неслучившуюся беду, и просто быть счастливым каждый день.
В ворота замка супруги вошли рука об руку. Пересекая просторный двор, Вернон тоже ускорил шаг — видимо, мечта о вкусном обеде подгоняла вперед и его тоже. Иорвет же, не выпуская его руки, поспевая за любимым, вдруг краем глаза заметил, что у высокой каменной стены застыла маленькая, укутанная плащом фигура. На короткий миг эльфа вдруг сковал холодный страх — он узнал эти чуть опущенные плечи, эту покрытую капюшоном склоненную голову, и главное — скрытую под плотной шерстяной накидкой округлость живота. Много лет назад он часто видел, как Ава, преодолевая тяжесть и слабость своего больного тела, выходила во двор, чтобы просто постоять под серым осенним дождем и вдохнуть его влажную свежесть.
Иорвет моргнул, повернулся, чтобы приглядеться внимательней, но фигура уже исчезла. Вернон заметил его движение, удивленно приподнял бровь, но эльф лишь покачал головой, изобразив улыбку. Ему почудилось — без сомнения. Может быть, от голода — или от валяния в снегу у него поднималась температура. Ава умерла больше десяти лет назад — и смерть ее была тихой и мирной, лишенной обид и сожалений. А, значит, даже призрака ее не могло блуждать в этих стенах.
В холле их встретил расторопный дворецкий Робин — верный Эрих давно ушел на покой, Иорвет подозревал, что старик не выдержал надругательства над баронским наследием, и место его занял молодой и смышленый парень — внук кого-то из верноновых партизан. Юноша, все детство слушавший истории о славном Верноне Роше, служил барону преданно и исправно — слишком хилый, чтобы вступить в его отряд, но достаточно исполнительный и аккуратный, чтобы поддерживать замок в порядке.
— Вас ожидают, — таинственно сообщил Робин, когда супруги еще не успели даже стряхнуть снег с одежды. Вернон, нахмурившись, глянул на дворецкого, и на лице того читалась такая таинственность, что сразу становилось понятно, кто именно решил заглянуть к обеду.
— Где она? — с улыбкой спросил Вернон.
— Ждут в Алом Кабинете, — отрапортовал Робин, — от обеда отказались.
Человек кивнул и поспешил избавиться от тяжелого вымокшего от снега плаща — дворецкий услужливо помог ему.
— Оставить вас одних? — спросил Иорвет — к подобным визитам за все это время он так и не привык, всякий раз не уверенный, как стоило себя вести с гостьей. Но Вернон покачал головой.
— Идем, она не кусается, — фыркнул он. Иорвет воздел око горе — на этот счет у него имелось собственное мнение.
Гостья ждала их в кабинете, которым обычно никто не пользовался. Алым он назывался отнюдь неспроста. В порыве, мотивов которого Иорвет теперь не мог припомнить, он обставил это помещение в лучших традициях реданской придворной моды. Должно быть, это был своего рода любезный жест в сторону Виктора, который иногда наведывался к ним в гости, чтобы просто посидеть в библиотеке и почитать в покое и одиночестве. Но тот, едва переступив порог Алого Кабинета, заявил, что орлов и красного бархата ему и дома хватало, и с тех пор Алый Кабинет использовался разве что для того, чтобы хозяева могли шокировать тех самых орлов видом своих голых тел.
Едва распахнув дверь, Вернон спросил со всей притворной строгостью, на какую был способен:
— Ты почему отказалась от обеда, Изюминка? Здесь не Нильфгаард — здесь тебя никто не отравит.
Ее Величество Императрица Лея, до того сидевшая, забившись в угол огромного красного кресла, встрепенулась и выпрямилась, словно ее застали спящей над важными государственными документами. Затворив за собой дверь, Вернон раскрыл для нее объятия, и девочка, секунду посомневавшись, ринулась в них, как имперские рыцари бросались в бой с именем ее деда на устах. Иорвет посторонился — пусть тайне истинного происхождения Императрицы суждено было, видимо, сойти в могилу вместе со всеми посвященными, на пути высоких чувств Изюминки и его супруга стоять все же не следовало.
В отличие от Людвига, Лея была их гостьей совсем нечасто. Эмгыр, не слишком одобрявший отлучки драгоценной внучки, вынужден был закрывать на это глаза, потому что все равно не мог этому противиться и боялся, должно быть, взрастить в Лее то же чувство противоречия, которое толкнуло Фергуса в неприятности. У них с Верноном существовало твердое соглашение — маленькая Императрица могла пользоваться порталом, ведущим в баронский замок, но барон обеспечивал ее безопасность и неприкосновенность, отвечая за девочку не только собственной головой, но и головами всех, кто жил с ним под одной крышей. Иорвета такой расклад совершенно не радовал. Он опасался, что, случись Лее схлопотать несварение желудка после ужина или размозжить коленку, упав во дворе, гнев регента мог обернуться большой бедой для них всех. Но Вернона в его неуемной любви к внучке было совершенно невозможно образумить или остановить. Ее редкие визиты он ценил, казалось, даже больше, чем набеги официальных родственников.
Высвободившись из крепких верноновых объятий, Лея учтиво кивнула Иорвету. Между ними никогда не существовало особенно теплых чувств. Иорвет подозревал, что девочке рассказывали о нем не самые приятные истории, чтобы она относилась к эльфу с подозрением, и он не мог пагубно влиять на ее формирующееся сознание. Но могло быть и так, что Изюминка решила презирать его самостоятельно — характер у малышки был далеко не подарок, и выбирала, кого любить, а кого терпеть, она в случайном порядке. И Иорвет шел примерно в одном ряду со сводным братом Леи, нерадивой швеей, испортившей бальное платье лишними оборками, и королем Виктором, с которым Императрица виделась только на официальных приемах. Находиться в такой компании, считал Иорвет, было совсем не зазорно.
