— Каэр Морхен, — прошептал он, обращаясь словно к самому себе или духам места, но не к спутникам.

Выпутавшись из меховой накидки, Зяблик тоже глянул в сторону замка, и Риэр заметил, как музыкант, просияв, улыбнулся — похоже, не показывая это, Юлиан все же немного отчаялся добраться до цели, и теперь радовался, что самый сложный участок пути оказался позади. Лето же, пустив своего коня вниз по склону, лишь привычно усмехнулся.

— А ты чего ждал? — бросил он через плечо Риэру, — сияния золотых нильфгаардских башен?

В долину спустились быстро. Кони, словно тоже почувствовав скорый отдых подальше от вездесущего мороза, бежали твердо и ровно, их даже не приходилось толком направлять — они точно сами давно знали нужную дорогу. Здесь тоже стоял уже привычный холод, но воздух казался прозрачней и чище, а солнечные лучи вроде бы даже касались замерзших лиц путников теплом. Лес вокруг звенел, и Риэр невольно прислушивался к окружившей их неверной тишине. Откуда-то со стороны реки до его ушей донесся отдаленный волчий вой, сопровождавший их почти на всем протяжении пути, но к этому приевшемуся звуку добавлялись новые — что-то трещало и постанывало, булькало и чавкало, точно там, за стеной высоких елей, скрывались неведомые твари, о которых в обжитой части Северного Каэдвена успели давно позабыть.

— Что это? — не выдержав, с любопытством спросил Риэр, кивнув в сторону странных звуков. Лето лениво проследил за его взглядом.

— Мои курочки, — ответил он почти равнодушно.

— Курочки? — фыркнул Зяблик. Он уже окончательно выпутался из импровизированного шатра из мехового плаща и тоже с любопытством рассматривал и прислушивался к тому, что происходило вокруг.

— Утопцы, водницы, — пояснил Лето, и Риэру показалось, в его обычно ровно насмешливом тоне прозвучала невольная гордость, — всякие такие твари. Я позволил им немного расплодиться и жить, как им вздумается, даже подкармливал иногда, в особенно лютые зимы.

Риэр удивленно покосился на спутника, стараясь разглядеть, не шутил ли Лето, чтобы посмотреть на их реакцию. Но тот, похоже, рассуждал совершенно серьезно.

— Но зачем? — спросил принц с сомнением.

— Я же старался создать выводок новых ведьмаков, — спокойно откликнулся спутник, — нужно ведь им было бы на ком-то тренироваться — не вечно же соломенного болвана мечом долбить. Дальше в горах, за озером, живет еще стая гарпий. А по весне, может быть, у пары вилохвостов в восточной гряде вылупятся детеныши. То-то будет веселье.

Риэр и Зяблик тревожно переглянулись — они оба понимали слово «веселье» совсем иначе, чем хозяин местных угодий, и принц наконец отважился задать еще один вопрос, вспомнив вдруг о возложенной на него миссии.

— И они… агрессивные?

Лето коротко рассмеялся.

— Конечно, сука, они агрессивные, если лезть к ним в гнезда, — ответил он, потом, обернувшись, насмешливо посмотрел на юношу, — а что, малец? Сколько утопцев ты уложил, пока учился у старины Ламберта?

Риэр поджал губы — стыдно было признаваться, что он не то что не уложил ни одного утопца, даже видел их доселе только на иллюстрациях в бестиариях.

— В Нильфгаарде нет монстров, — собрав остатки гордости, ответил он наконец. Лето рассмеялся громче.

— Врешь, — откликнулся он, — а как же твой папаша?

Дальше и до самого моста, ведущего в крепость, разговор не клеился. Помрачнел и притих даже Зяблик, а Риэр мысленно всю дорогу убеждал себя, что Ламберт достаточно хорошо, пусть и теоретически, натаскал его для охоты на тварей. Ну насколько вообще могли быть опасны несколько утопцев и водница? А вилохвосты, занятые высиживанием детенышей, и вовсе не должны были объявиться далеко от собственного гнезда.

Внешние ворота крепости оказались открытыми, и путники друг за другом въехали во внутренний двор. У левого его края, притулившись к стене, высилось небольшое деревянное здание, явно куда более новое, чем все остальные постройки. Лето спешился первым и повел своего коня к его широким дверям. За ними обнаружилась конюшня с тремя денниками, в один из которых ведьмак и завел лошадь. Риэр последовал его примеру.

— Зачем тебе конюшня, если у тебя нет ни одной лошади? — поинтересовался он, заметив у дальней стены накрытый холщевиной высокий стог сена. Устроив Зайца в соседнем стойле, принц последовал за хозяином, чтобы помочь тому задать животным корма.

— Это сейчас у меня нет ни одной лошади, — ответил Лето. Он вытащил откуда-то две плотные попоны и заботливо накрыл ими обоих коней, пока те потянулись к сену в кормушках, — моя последняя кобыла пала этой осенью, а до этого их было еще три.

— Заставил какую-то деревню платить тебе дань не мальчиками, а жеребятами? — ехидно спросил Зяблик. Лето наградил его тяжелым взглядом и ответил совершенно серьезно:

— Именно так.

Риэр и Юлиан быстро переглянулись, но никто из них больше ничего не сказал.

Выйдя из конюшни, спутники поднялись на верхний уровень внутреннего двора крепости, и здесь взгляду принца открылась широкая каменная площадка, обустроенная для ведьмачьих тренировок. Вдоль ограды стояли соломенные болваны, на гребне стены высилась деревянная Гребенка, над которой на легком морозном ветру покачивался массивный кованный маятник. Тут и там на площадке были установлены стойки для оружия и ящики для доспехов. Риэр осматривал все это великолепие с нескрываемым восхищением.

Дома, в Нильфгаарде, его собственная тренировочная площадка была оснащена куда богаче, и снаряды на ней были новее и совершеннее, но здесь, среди древних стен, помнивших суровые выкрики ведьмачьих наставников, видевших множество мальчишек, из которых время и жестокие тренировки выковывали настоящих убийц чудовищ, все казалось до дрожи настоящим.

За время пути Риэр сильно устал, и на последних ярдах дороги мечтал лишь о том, чтобы отыскать в крепости подходящую кровать и рухнуть в нее, чтобы проспать до завтрашнего утра. Но сейчас у него буквально руки зачесались от желания схватиться за один из учебных мечей, взобраться на Гребенку и продемонстрировать Лето свои умения. Спутник, должно быть, так до конца и не поверил, что юноша был способен хоть на что-то — две драки и долгие дни пути вовсе не убедили Лето в том, что из Эмгырова сына выйдет настоящий ведьмак. И теперь, оказавшись в знакомой стихии, Риэр мог исправить это недоразумение. Он искоса глянул на Лето и перехватил его привычно насмешливый взгляд.

— Хочешь попрыгать? — предложил тот, словно прочел мысли юноши, и, воодушевленный таким предложением, принц начал было стаскивать со спины ножны. — Э, нет, — остановил его Лето, — полезай так. На настоящей охоте противник не станет ждать, пока ты разоружишься.

Риэр, поколебавшись мгновение, кивнул и направился было к лесенке, ведущей на стену, но Зяблик удержал его, перехватив за руку.

— Ты сказал, один из твоих учеников умер, упав с этой стены? — тихо спросил он, прямо глянув на Лето, тот коротко кивнул. Юлиан же пристально посмотрел на Риэра, — может, тогда ты сперва передохнешь с дороги, прежде, чем рисковать своей шеей?

Риэр, прекрасно понимая, что Зяблик вообще-то был совершенно прав, упрямо тряхнул головой — сдаваться, когда первый шаг был уже сделан, да еще на глазах Лето, ему совершенно не хотелось.

— Противник не будет ждать, пока я отдохну, — заявил принц решительно, и рука Юлиана, разжавшись, упала, выпустив его запястье. Музыкант с независимым видом отвернулся и сделал вид, что увлекся разглядыванием чего-то страшно интересного в противоположном краю площадки.

Порывшись в поясной сумке, Риэр извлек длинную тряпицу, которой обычно протирал мечи — ее должно было хватить, чтобы завязать глаза, хотя Лето на этом и не настаивал. По узкой шаткой лесенке юноша вскарабкался на стену и вспрыгнул на первый вертикальный столб Гребенки.

Под его ногами разверзалась пропасть — крепость стояла на горном уступе, и дно каменного ущелья с высоты было скрыто густым льдистым туманом — ничего удивительного, что неопытный мальчишка, сорвавшись отсюда, сломал себе шею — у него просто не было ни единого шанса выжить. Крепкий порыв ветра подтолкнул Риэра, но он устоял на ногах, лишь слегка покачнувшись. Наметанным взглядом он заметил, что столбы Гребенки были расположены на большем расстоянии друг от друга, чем дома, а маятник, когда он толкнул его, задавая размах, оказался тяжелее и не таким сбалансированным, как творение рук имперских оружейников. Но отступить значило струсить, а этого принц позволить себе не мог.