Скучающие стражи в черных латах, конечно, остановили его. Немного запаниковав, Гусик брякнул первое, что пришло в голову:

— Я иду с поручением от госпожи вар Эмрейс.

Должно быть, имя Рии выступало здесь неким секретным паролем, открывавшим двери регентской спальни в любое время дня и ночи, потому что стражи, не промедлив ни мгновения, отступили. Гусик осторожно толкнул дверь и вошел в душную темноту отцовских покоев.

Глаза его, уже привыкшие к полумраку, сразу увидели, что в постели Эмгыра не было. Оглядевшись, Фергус заметил его в привычном глубоком кресле у окна. Отец сидел, устроив руки на подлокотниках и уронив голову на грудь. Должно быть, заснул — решил Гусик, неловко переступив с ноги на ногу. Тревожить покой родителя не хотелось, но какая-то смутная тревога вдруг подтолкнула Фергуса в спину. Отец был совершенно неподвижен, казалось, даже грудь не поднималась от мерного поверхностного дыхания.

Сердце Гусика сковал муторный страх. Он давно смирился с мыслью, что Эмгыру недолго осталось жить, но зайти в его комнату и обнаружить остывающее тело — худшего и представить было невозможно. Фергус сделал несколько неуверенных шагов, окликнул отца, но не дождался ответа.

Первой мыслью было бежать — вернуться в зал, отыскать личного лекаря отца, танцевавшего на балу наравне с другими гостями, шепнуть ему о своей находке… Но ноги упрямо несли Гусика вперед, и через пару мгновений он уже поравнялся с креслом Эмгыра, осторожно, точно боялся, что отец рассыплется прахом, коснулся его ледяной руки. Тот не пошевелился, и сердце Фергуса упало.

— Папа? — еще раз, ни на что больше не надеясь, позвал он — отчаянно и жалобно, как маленький мальчик, — папа, проснись…

— Не волнуйся — он жив, — раздался вдруг за спиной Фергуса мягкий вкрадчивый голос, и он дернулся, обернувшись. В густых тенях, почти сливаясь с тяжелой темнотой парчовых портьер, стоял невысокий человек, чьего лица Гусик сперва не смог разглядеть. Несмотря на ободряющие слова и приветливый тон незнакомца, его вдруг сковал неподъемный леденящий ужас. Фергус трудно сглотнул.

— Кто ты? — спросил он, и голос его прозвучал жалко и хрипло во вдруг сгустившемся мраке. Незнакомец сделал один короткий шажок и оказался с Гусиком вплотную, словно тот долго моргнул, не заметив его перемещений.

— Я — старый знакомый твоего отца, — его речь лилась мягко, почти томно, как густое молоко, но к горлу Фергуса подкатил липкий комок — человек стоял очень близко, но его черты расплывались, не желая укладываться в единый облик. Черные глаза смотрели с почти детским любопытством, и на фоне сумрачных теней цвела добрая улыбка, — мы разговаривали о былом — и он, должно быть, задремал.

Гусик попытался отступить назад, отодвинуться от пугающего незнакомца, может быть, чтобы получше его разглядеть, но тело не повиновалось. Фергус на миг понадеялся, что знакомый гнев — на этот раз как нельзя уместный — вновь пробудится в нем, придаст сил, позволит воспротивиться жуткому гипнозу чужого взгляда. Но в груди его царила тянущая пустота.

— Твое маленькое глупое проклятье, — словно прочитал его мысли, покачал головой незнакомец, — столько шума из-за такой ерунды. Если хочешь, я исцелю тебя — здесь и сейчас.

Огромным усилием воли Гусик сжал кулаки. В голове чуть прояснилось, и он смог наконец разглядеть лицо собеседника — обычное, приветливое лицо, обветренное и открытое, как у деревенского торговца или прожженного шулера.

— Ты колдун? — спросил он, едва ворочая высохшим, как палый лист, языком. Во рту появился неприятный металлический привкус — похоже, Гусик прикусил щеку, сам того не заметив.

— О, нет, — покачал головой человек, — я презираю магию — от нее одни беды. Не веришь мне, спроси своего отца. Да ты ведь и сам это знаешь. Твоими усилиями магия в Нильфгаарде превратилась почти в запретное искусство. Одной публичной казни оказалось достаточно, чтобы коварные чародеи надолго заткнули свои жадные рты.

Фергус велел себе разозлиться, но не смог — голос незнакомца проникал в него, вытесняя недавний гнев, усмиряя его, как ведьмак — опасную тварь.

— Кто ты? — повторил Фергус немного громче.

— Гюнтер О’Дим — мое имя, — человек церемонно поклонился, точно собирался пригласить Гусика на раунд вальса, — злые языки прозвали меня Господином Зеркало, а еще — Стеклянным Человеком — неужто ты никогда обо мне не слыхал?

Гусик отрицательно покачал головой, а Гюнтер досадливо цокнул языком.

— Вот цена брачным клятвам, — заметил он с искренним сожалением, — твой супруг ведь видел меня — и даже обязан мне жизнью. Но не счел нужным хотя бы заикнуться об этом? Поразительно.

Задавать вопросы — откуда Гюнтер знал об Иане, что их связывало, и что вообще происходит — было бессмысленно, Гусик понял это с оглушительной ясностью.

— Что тебе нужно от моего отца? — все же спросил он, хотя понимал, что и на это не получит внятного ответа.

— Мудрости, — человек драматично взмахнул рукой, — он — из той редкой породы людей, кто никогда ни о чем не просят. Я хотел сохранить эту мудрость на века, сделать так, чтобы смерть была над нею не властна, но твой отец отказался. И все, что мне оставалось — это беседовать с ним, надеясь урвать хоть малую толику. Но теперь мне пора уходить — хочу успеть немного потанцевать на балу маленькой Императрицы. Пир во время Катрионы — что может быть веселее?

— Подожди! — сам не зная, зачем, воскликнул Гусик, но незнакомец уже снова отступил в тень и, до того, как окончательно раствориться, лишь бросил:

— Передавай привет Иорвету.

Фергус остался стоять, чувствуя, как, исчезнув, Гюнтер словно невидимым крюком подцепил что-то в его душе и утянул за собой, оставив его распускаться, как неверно связанный шарф.

Эмгыр пробормотал что-то, встрепенулся и открыл глаза.

— Фергус? — тихо спросил он, и Гусик, обессиленный, опустился у его кресла на колени. Отец с трудом поднял руку и коснулся его щеки, — ты — настоящий, — пробормотал он, — мне снился… ужасный сон.

Фергус перехватил холодную ладонь отца, точно спасался из бурного речного потока, прижался губами к худым нервным пальцам. Эмгыр удивленно поднял брови.

— Праздник уже закончился? — спросил он немного невпопад, и Гусик качнул головой.

— Ты видел его? — спросил он, задыхаясь от волнения, — Стеклянного Человека?

Тяжелые брови Эмгыра дрогнули, губы сжались в едва заметную линию.

— Он был здесь, — не спросил, а словно убедился он, — и говорил с тобой — это был не сон. Послушай меня, сын, — во внезапном порыве регент подался вверх, вскочил бы из кресла, если бы мог, — запомни — никогда, слышишь, никогда не верь ему, никогда его не слушай и не соглашайся, что бы он ни предлагал. Ты понял меня?

Растерянный, все еще точно оглушенный, Гусик слабо кивнул.

— Поклянись, — глаза отца сверлили его, а голос вдруг наполнился жесткой силой.

— Я клянусь, — ответил Фергус, но слова выходили неубедительно пустыми.

Эмгыр обессиленно обмяк в кресле и снова прикрыл глаза.

— Ты его не получишь, — шептал он, больше не обращаясь к Фергусу, а будто разговаривая с незнакомцем, растворившимся в тенях, — ты его не получишь.

========== Груз решений ==========

Фергус стоял перед порталом, сжимая в руках обернутый белой тканью портрет, и улыбался. Иан буквально чувствовал его нетерпение — накануне ночью Гусик то и дело начинал сомневаться, стоило ли ему являться на бал в честь дня рождения Леи, приводил все новые аргументы, и эльф терпеливо и последовательно разбивал каждый из них. Он догадывался, что супруг выдумывал эти поводы остаться для того лишь, чтобы его разубеждали, заверяли, что решение он принял правильное, и все будет хорошо, и к утру Иан уже порядком устал от этой игры. Он был близок к тому, чтобы заявить — да, тебя поймают и разоблачат, да, авантюра обернется большой бедой, да, это была всего лишь прихоть и блажь, от которой нужно немедленно отказаться, пока не слишком поздно. Тем более, что эльфу и самому не слишком хотелось отпускать мужа в Императорский дворец.