Преображением облика Фергуса Иан занялся лично. Таинственному гостю пришлось несколько часов просидеть с волосами и бородой, обмазанными травянистой густой жижей, но в результате цвет их получился глубже и насыщенней, чем обычно — почти черным, с легким бронзовым отливом. Иан остался доволен своей работой, и наутро Гусик был во всеоружии.

В портационном зале его встречала матушка. За последние недели Фергус виделся с ней гораздо реже, чем с Леей, но Рия, даже занятая своими торговыми делами по горло, то и дело выкраивала минутку, чтобы перекинуться со старшим сыном парой фраз и обнять его. Сегодня же она не пожалела сил, когда прижимала Гусика к груди, пока никто из стражников их не видел.

— Твой отец не может присутствовать на празднике, — сказала матушка, отпустив его и улыбнувшись, — так что на Гранд-марш я встану в пару с тобой.

— Это не вызовет вопросов? — тревожно спросил Гусик, — все-таки я — простой торговец со Скеллиге.

Рия отмахнулась.

— При дворе давно устали осуждать меня за то, что я якшаюсь, с кем попало, — ответила она, — среди моих партнеров встречаются личности и посомнительней, чем лучший купец островов. Ничего не бойся, мой милый.

В Тронном зале церемониальная часть праздника уже была в разгаре. Лею, гордо восседавшую на Императорском троне, по очереди приветствовали князья, наместники из провинций, генералы и иностранные послы. На каждое поздравление дочь отвечала вежливым коротким кивком, называла прибывшего по имени и желала приятного вечера. Под руку с матерью Гусик в свою очередь приблизился к трону, поклонился, поймав, пожалуй, слишком радостную улыбку дочери, и широким жестом указал на завернутую в чистую белую ткань картину, которую несли за ним двое слуг.

— Поздравляю с вхождением в возраст, Ваше Величество, — объявил Фергус торжественно, — примите скромный дар на память об этом знаменательном дне.

Лея благодарно склонила голову и отдала быстрое распоряжение слугам. Один из них аккуратно развернул белое полотно, и при виде открывшего портрета те, кто мог его разглядеть, восхищенно ахнули. Гусик не знал, сколько в этих вздохах было искренности, но лицо юной Императрицы сияло совершенно по-настоящему, и это стоило всех усилий и тревог.

Вскоре за Фергусом — с элегантным небольшим опозданием — прибыли мать Императрицы Анаис и король Редании Виктор. Стоя в толпе гостей, Гусик с любопытством рассматривал бывшую супругу. По его прикидкам, сейчас Ани уже перешагнула через середину беременности, но удивительно изящное синее бархатное платье скрывало все следы этого, а взамен подчеркивало высокую точеную грудь и широкие покатые белые плечи. Темерская королева, держась за локоть своего улыбающегося спутника, шагала необычно легко и осторожно, от привычной солдатской походки ничего не осталось. У самых ступеней трона Анаис и Виктор остановились, а Лея медленно поднялась им навстречу, спустилась к гостям и, совершенно игнорируя реданского короля, обняла мать и поцеловала ее в обе щеки. Люди вокруг Фергуса негромко зашептались, послышались короткие злые насмешки, но юная Императрица не обратила на неприятный гул никакого внимания. Она величественно кивнула в ответ на поздравление Виктора, и Гусику показалось, что на лице настоящего отца девушки мелькнуло смутное сожаление.

Торжественное приветствие длилось еще некоторое время, пока не было объявлено начало бала, и гости потянулись в соседний зал — просторный и светлый, в котором во времена Эмгыра проводился смотр элитных отрядов войск. Кичливо нарядный распорядитель объявил Гранд-марш, и Фергус, поклонившись матери, взял ее за руку и встал в шеренгу за две пары от Императрицы и Первого Советника Риннельдора.

Сразу следом за правительницей шагали Виктор и Анаис. Королева держала голову высоко поднятой, словно тоже слышала неодобрительный гул толпы за своей спиной и предпочла всем и каждому продемонстрировать, что находилась на своем месте, и все эти шепотки и насмешки ничуть ее не трогали. Король сжимал ее руку бережно и даже немного неприлично ласково — в Империи не осталось никого, кто не знал бы об их помолвке, и Виктор всем своим видом показывал, что выводил на первый танец будущую супругу, женщину, которую любил и лелеял много лет. Гусик мысленно даже слегка позавидовал им — не связывавшей их любви, но той смелости, с какой они ее демонстрировали в этом змеином гнезде, где каждый ненавидел и презирал их союз.

За королевской четой выступали Лита и Мэнно. Сестра, в точно таком же, как на Анаис, платье, только сшитом из матового красного бархата, сияла приветливой улыбкой и стреляла глазами по сторонам. Фергус не сомневался, что на долю юной чародейки осуждения и пересуд выпадало ничуть не меньше, чем Ани, но уж кому и было на это наплевать, так это Лите. Она держалась независимо и гордо не потому, что хотела кому-то что-то доказать — это просто была ее обычная манера держаться. На всех балах юная красавица не знала отбоя от кавалеров и собирала сотни восхищенных взглядов. А это с лихвой компенсировало шепотки «бесполезных стариков» и «глупых завистников». Мэнно же выглядел собранным и отстраненным — должно быть, мысленно подсчитывал, сколько времени ему предстояло потратить на этом празднике впустую.

И брат, и сестра, конечно, с первого взгляда узнали Фергуса, но ничем этого не выдали — поздоровались с «партнером матушки» чопорно и прохладно, лишь Лита критически оглядела его черный дублет и новую прическу и, видимо, нашла их удовлетворительными.

Под торжественную музыку нарядные пары проходили по всей окружности зала, выстраивались в новые колонны, приветствовали друг друга, кивали знакомым и незнакомым, и ни в одном взгляде Фергус не заметил ни капли узнавания — лишь Виктор, пожимая ему руку на очередном кругу, посмотрел на Гусика чуть пристальней, чем остальные.

Бал пошел своим чередом. Все танцы юной Императрицы были расписаны задолго до начала торжества. Лея вставала в пару то с военным министром, то с очередным послом, но глазами то и дело искала Гусика — может быть, затем, чтобы проверить, не страдал ли отец от скуки.

Но страдать Фергусу было некогда. В юности он не больно-то любил подобные торжества, и во времена своего правления устраивал их не слишком часто. Анаис ненавидела балы и терпела лишь те, от которых не могла отвертеться. Гусику же главенствовать на очередном приеме приходилось гораздо дольше, чем ей. Император обязан был станцевать с каждой мало-мальски значительной дамой в государстве. Но сейчас, даже предоставленный сам себе и избавленный от придворных обязанностей, Фергус поймал себя на том, что наслаждался торжественной атмосферой, хоть и не рисковал слишком часто ангажировать незнакомых дам.

Когда объявили белый вальс, Лея решительно подошла к нему и протянула руку с озорной улыбкой, и у Гусика не было шанса отказать ей. Под взглядами собравшихся пара вышла в центр зала, и, когда заиграла музыка, Фергус бережно придержал Лею за талию, и они закружились, обмениваясь быстрыми взглядами.

— Спасибо, что пришел, — шепнула Лея, прижавшись на мгновение чуть ближе к отцу, и тот лишь кивнул в ответ. Теперь, когда все было уже сделано, он понимал, что оказался бы полным болваном, отказавшись. В замке Кимбольт в этот час, должно быть, царило свое веселье, совсем не похожее на торжественный бал в Императорском дворце. И Гусик догадывался, что, окажись он там, чувствовал бы себя невыразимо неловко. Айра отмечал вхождение в возраст в кругу своей семьи. А Лея — своей, и теперь Фергус четко понимал, к какой именно относился он сам. Осознание этого оказалось простым, и Гусик принял его без сожаления.

Когда объявили перерыв на прохладительные напитки и закуски, Фергус, разгоряченный танцем, выскользнул из зала через знакомую неприметную дверь. Расположение покоев во дворце он все еще помнил, словно не отсутствовал последние пятнадцать лет. Высокие стеклянные створки вели в короткую темную галерею, а она — на просторную открытую террасу.

Нильфгаардская зима не шла ни в какое сравнение с северной. Стемнело рано, но в прохладном морском воздухе не ощущалось обычной для Темерии промозглости, пробиравшей до костей. Небо было прозрачно-синим, как платье Анаис, и усыпано крупными звездами — Гусик разглядел их даже за сиянием огней в дворцовом саду и окнах. Он устало оперся о перила террасы, прикрыл глаза и позволил ласковому соленому бризу остудить разгоряченное лицо. Здесь, на темном балконе, не было ни стражников, ни других гостей, и звуки бала едва доносились до сюда.