Все еще слитые воедино, они остались совершенно одни, и, не дав себе секунды отдышаться, снова ринулись друг другу навстречу — чтобы вместе, столкнувшись, вознестись ввысь и рухнуть в бездну.

Он оставил Литу совершенно обессиленной и опустошенной, когда покинул ее тело и разум. Детлафф снова сидел на постели рядом с девушкой, и та, преодолевая тяжелую сладкую слабость, поднялась, обвила руками его шею и прижалась всем телом, взобравшись вампиру на колени, как делала так часто еще маленькой девочкой. И он обнял ее нежно и бережно, как прячут в ладонях хрупкий первоцвет среди мрачных снегов. Лита хотела сказать что-то, но слова потеряли смысл — все было высказано, все было ясно. А золотое сердце продолжало биться на покрывале рядом с ними.

В Императорский дворец юная чародейка и ее верный спутник прибыли только во второй половине дня. С того момента, как Детлафф выпустил девушку из объятий, они не сказали друг другу ни слова, точно теперь им вовсе не требовалось произносить свои мысли вслух. Лите не хотелось думать над тем, что произошло, не хотелось слушать тревожный голосок сомнений в своем сердце. Она понимала, что совершила нечто страшное и непоправимое, точно выучила заклинание, с мощью которого не могла справиться. Но Детлафф был рядом с ней, и пока все это не имело значения.

Дурнушку расположили в одном из гостевых покоев. По пути к ее дверям Лита порасспрашивала встречных слуг о том, удобно ли Ее Милость устроилась, и не доставляла ли она кому-то хлопот. Ответ был более, чем ожидаемым — после короткого визита к регенту и разговора с дочерью накануне Анаис не покидала своей комнаты и отказалась от помощи прислуги. Примерно так же наместница вела себя всегда, пока гостила в Нильфгаарде, и сейчас это не вызывало никаких подозрений.

На этот раз Лита снизошла даже до того, чтобы постучать в двери спальни, но дожидаться раздраженного ответа не стала. Анаис они застали сидящей за небольшим неудобным столом у окна за написанием каких-то писем. Дурнушка едва взглянула на непрошеных гостей и на вежливый реверанс Литы лишь рассеянно махнула рукой.

— Рада видеть вас в добром здравии, Ваша Милость, — заявила юная чародейка, подходя ближе. Детлафф остался стоять у двери, дожидаясь дальнейших распоряжений, — мы с моим другом зашли проведать вас и немного поболтать — Детлафф пока подгонит ваше платье.

Анаис кивнула, все еще храня молчание, и, отодвинув стул, медленно поднялась из-за стола. За прошедшие с первой примерки недели тело ее разительным образом изменилось. Прежде маленькая, почти мальчишеская грудь налилась и округлилась, располнели обычно неестественно узкие бедра, а выступавший живот уже плохо скрывала даже весьма свободная льняная рубаха. Теперь уже только полный кретин решил бы, что стоявшая перед ним женщина просто старательно налегала на сладкое, и Лите показалось странным, что ни Эмгыр, ни Лея ничего не заподозрили. Если девчонку еще можно было понять — Ани приходилась ей родной матерью, и недостатки фигуры дочь могла и проигнорировать, радуясь редкой встрече. Но регент, гордый отец пятерых детей, уж точно знал, как должна была выглядеть беременная женщина. Должно быть, старость и болезнь притупили его наблюдательность, или, что было более вероятным, он все понял, но решил приберечь это знание до удачного момента.

— Вы замечательно выглядите, — отвесила Лита, многозначительно оглядев скрытую плотной тканью округлость, — дитя, как я вижу, растет не по дням, а по часам.

Анаис, наконец решив прервать собственное молчание, страдальчески подняла глаза к потолку.

— Не нужно глупой лести, Лита, — заявила она, — я сама знаю, что становлюсь похожа на старого Карлоса, придворного виночерпия, которого дети дразнят Пузаном. Думаю, пора во всем признаться. Ты сама говорила — люди не слепы и не все — конченные идиоты.

Юная чародейка подошла к ней ближе легкой почти крадущейся походкой, протянула руку.

— Можно? — спросила она, глянув Ани в глаза. Та напряглась было, готовая отпрянуть, но потом с обреченным вздохом кивнула.

Очень аккуратно, как касалась только страниц старых магических фолиантов, готовых рассыпаться в пыль, Лита опустила ладонь на живот дурнушки. Пару мгновений ничего не происходило, но потом, словно из самой глубины ее тела, руку чародейки мягко толкнуло что-то крохотное, но удивительно настойчивое и сильное. Девушка улыбнулась. Бедное беззаботное дитя в чреве матери активно демонстрировало свое присутствие, не зная, что ему суждено было родиться, чтобы стать разменной монетой в политической игре. И по обманчиво безразличному взгляду Анаис Лита поняла, что наместница тоже это прекрасно осознавала.

— Вы говорили с Регисом, как я советовала? — поинтересовалась юная чародейка участливо. Дурнушка кивнула.

— Он послушал сердце ребенка и убедился, что он там всего один, — подтвердила она, — но сказал, что, возможно, я неправильно высчитала срок. Для неполных пяти месяцев дитя показалось ему слишком крупным.

То, как легко Анаис шла на откровения с той, кто не была ей ни подругой, ни даже приятельницей, объяснялось, наверно, тем, что дурнушке очень не хватало женского участия. Ни с отцом своего ребенка, ни с незнакомым, хоть и надежным и обходительным лекарем она не могла поделиться всей глубиной своих переживаний, не связанных с политической обстановкой, и, как ни печально было Ани это признавать, Лита оставалась единственной, кто готов был ее слушать. Юной чародейке на миг даже захотелось посоветовать дурнушке в первую очередь рассказать о своем секрете Рии — у матушки могло найтись куда больше дельных советов и сочувствия. От единственной дочери ей внуков ждать было нечего, младшие сыновья жениться не собирались, и Рия с большим удовольствием бы поделилась нерастраченной материнской мудростью с бывшей женой Фергуса.

— Но ведь это неплохо, — улыбнулась Лита в ответ, — значит, появится ваш ребенок даже раньше, чем вы рассчитывали. Думаете, это мальчик или девочка?

Ладонь девушки снова требовательно толкнули, и Анаис болезненно поморщилась, прижала пальцы к животу прямо над рукой собеседницы и принялась растирать его ритмичными кругами.

— Девочка, — уверенно заявила она, — когда я носила Людвига, он висел там ленивым кулем, хорошо если пару раз за день переворачивался. А вот Лея устраивала балы еще до рождения так часто, что иногда я всю ночь не могла заснуть.

Беседа лилась так легко и непринужденно, что Лите почти расхотелось задавать каверзные вопросы и пытаться «прощупать» дурнушку, выведать ее дальнейшие планы и убеждаться, что ничего непредвиденного не произошло. Она убрала руку и отступила на полшага, кивнула Детлаффу, и тот беззвучно удалился за высокую ширму, где дожидалось своего часа почти дошитое платье для бала.

— Вы уже придумали имя? — поинтересовалась Лита светским тоном, но с нотками искреннего интереса в голосе.

Следуя уже привычной процедуре, Анаис начала неторопливо и немного неуклюже раздеваться.

— Нет, — скупо и словно нехотя ответила она. Лита заметила, как дрогнуло и на миг исказилось лицо дурнушки, словно ее вдруг прошил легкий приступ боли. Похоже, сама того не желая, девушка задела не слишком приятную тему, — не хочу загадывать наперед.

— Что за ерунда, — вполне искренне удивилась Лита, — что тут такого? Имя моему младшему брату родители, по моему настоянию, выбрали задолго до его рождения — и оно ему очень подошло. Хотите, я и вам помогу с выбором?

Анаис коротко усмехнулась и быстро глянула на Литу. Она стянула через голову рубаху, выпуталась из штанов и осталась в одном исподнем. Юная чародейка невольно пристальней посмотрела на дурнушку. Теперь, поддавшись естественным и стремительным изменениям, ее тело больше не походило на угловатую нескладную фигуру шестнадцатилетнего юнца, как прежде. Резкие острые линии сгладились, и в чертах Анаис появилась мягкая женственная гармония. Общий вид не портил даже теперь полностью открытый живот. Из-под края исподнего вверх к выступившему наружу пупку тянулась едва заметная темная бороздка, но в остальном кожа дурнушки осталась гладкой и светлой — Лита даже мысленно удивилась этому. Анаис успела родить уже двоих детей, а матушка иногда жаловалась, что после рождения Литы ее собственное тело так и не пришло в прежнюю форму — остались некрасивые белесые следы. Дурнушке же эта беда была, похоже, неведома. Девушка хотела было отметить этот поразительный факт, но Ани заговорила первой.