— Как будто я помню, когда ты там ко мне заперся. Я спал.

— Хорошо, что один, — Муратов зевнул.

— И чтоб ты сделал, если бы не один? Третьим бы стал?

— Заткнись, а? Я сторонник традиционных отношений.

— Вот и сторонись моей кровати, сторонник! Это моя кровать! Если решил в общаге жить, селись отдельно. Харэ по балконам лазать. Ноги когда-нибудь себе переломаешь! Баба Женя о тебе, кстати, уже спрашивала.

— А плевал я на бабу Женю. На кой мне ваша общага?! Я в твоем сортире, Спелкин, ногами в дверь, а хребтом в бачок упираюсь.

— Тогда сидел бы в своих апартаментах, на своем супертолчке! Никакой личной жизни из-за тебя!

— Кто б жаловался!

— Я жалуюсь! Я! Видел? — Алексей приподнялся и возмущенно ткнул пальцем в окно. — Ты это видел? Первый курс! Без слез не взглянешь!

— Ну почему же? — Вадим захлопнул ноутбук, встал, потянулся и подошел к окну.

Под окнами общежития ФПР у первого курса как проходил урок физкультуры, физрук гонял девочек по парковым дорожкам.

— Может, еще не всех разглядел? — предположил Ярник.

— Месяц уже прошел, — фыркнул Спелкин. — На дискарях одни тумбы.

— Может, не там ищешь? — задумчиво спросил Ренат.

— Месяц, месяц прошел! — повторил Спелкин, сползая обратно на кровать.

Вадим рассеянно лизнул кончик пальца и потер грязное оконное стекло. Подружка и протеже Нади Колесовой, лингвистический неуч, скакала в черных шортиках и белой футболке по дорожке, подкидывая к груди коленки. Рыжая ее копна была уложена двумя смешными гульками, от чего даже на таком расстоянии было видно, как светятся насквозь маленькие, чуть оттопыренные ушки.

Спелкин, проследив за взглядом друга, тоже заинтересованно приподнялся и потянул в сторону пожелтевшую тюлевую занавеску, но, к облегчению Вадима, первый курс уже ускакал за ёлочки.

— Идемте жрать, — подал голос Артём. — Бабло у кого-нибудь есть?

— У тебя, — отозвался Спелкин.

— Нету, — сказал Олейников. — Двадцатка на электричку.

— Чё, родители обижают?

— Не, треники новые купил, фирма, — Артем задрал ногу, чтобы друзья рассмотрели обновку.

— Мура-а-ашка, ми-и-илый, — Спелкин, кривляясь, погладил Муратова пальцем по груди и даже попытался закинуть на него ногу. — Ты ведь не оставишь голодными своих любимых зайчиков?

Муратов сверкнул глазами и молча двинул приятеля локтем в бок. Тот, продолжая кривляться, жеманно отвернулся к стене со вздохом: «Противный».

— Я неделю у дяди не был, — сказал Ренат, оправдываясь. — Сами знаете: не появляюсь я — не появляются бабосики в кармане.

— Так появись, — сказал Спелкин через плечо. — Родственные связи, в твоем случае, это великая сила. Да, парни?

— Я угощаю, — сказал Вадим, отрываясь от окна.

— Ого! — Артём изогнулся мостиком, опершись на руки, и одним сильным движением поднялся на ноги. — Откуда бабло?

— Заработал, — Вадим кивнул на ноутбук. — Сейчас все бабки — в сети.

— Только не надо скучных подробностей, — сказал Муратов, поднимаясь и морщась. — Виртуальные деньги — это уныло.

— Пока не придут на карту, — согласился Вадим. — Честно признаюсь, не все вывел, есть проблемы с обналичиванием, но на курицу и салат хватит. Устроит?

— Спрашиваешь? — почти хором ответили «мушкетеры».

Какой-то особо неприязненно настроенный черт, должно быть, в тот день дернул Марину за ногу и заставил пойти в кафетерий: после унылых столовских котлет ужасно, почти смертельно, захотелось бутерброда с грибочками и острым перцем.

У входа она чудом не влетела в Муратовскую компанию, в полном составе штурмовавшую двери кафетерия, поотстала, слившись с толпой, но Вадим заметил, подался назад на три ступеньки, пропуская друзей вперед, и спросил в своей холодноватой манере:

— Вопросы по лекциям есть?

— А? Нет-нет, — поспешила сообщить Марина. — Все понятно.

Вадим постоял еще несколько секунд, словно собираясь задать следующий вопрос, но потом последовал за друзьями.

Марина выдохнула и задумалась, не решаясь войти, но бутерброд упорно лез в мысленное око, а перчик уже почти ощущался на языке. Она скользнула в дверь, дождавшись очередного наплыва голодных студентов, и затесалась в очередь к сэндвич-бару. Есть она уселась в самый дальний угол, за колонну.

Наевшись, Марина принялась за кофе, отодвинув в сторону поднос и разложив перед собой методички по истории. Взвизгнул ножками отодвинутый в сторону стул у ее столика, и она, вздрогнув, подняла голову, встретившись взглядом с черными очами. Несколько секунд она смотрела в эти непроницаемые глаза, мелко моргая и чувствуя себя бабочкой на булавке.

— Ну? — спросил Муратов.

— Ну? — эхом машинально отозвалась Марина, еще больше испугавшись.

Четверокурсник поднял одну бровь:

— Кто такая?

— Я?

— Ну не я же!

— Почему не ты? — ляпнула Марина.

С ней такое бывало: растерявшись, она начинала повторять за собеседником фразы и оговариваться. Плохо. Муратов, прищурившись, откинулся на спинку стула:

— Борзеешь, первый курс?

— Нет, — сказала Марина, поспешно наклонив голову так, что вся медная копна сползла ей на глаза.

Поглядывая сквозь кудряшки на сидящего напротив четверокурсника, она гадала, чего хочет от нее главный «мушкетер», подозревая, что Муратов пристал к ней из-за Нади, и мысленно молясь, чтобы дело не закончилось разборками. Пообщавшись с Надей, Марина поняла: Колесова была дерзкой девчонкой и, воспитывая других в духе «не влезай, убьет», нередко сама нарывалась.

— Как зовут?

— Какая тебе разница?

— Я спросил, КАК ТЕБЯ ЗВАТЬ.

— Ма…Марина.

— Ты, — Ренат ткнул в Марину пальцем, — Ма-ма-рина, обозвала меня уродом.

— Когда это? — Марина возмутилась, вскинула голову, наткнулась на «черный» взгляд и спряталась за волосами.

Муратов пожевал губами и сказал:

— Неделю назад. Ты сказала: какой урод! Это я, блин, урод?! Ну, отвечай за базар!

— Что? Кто? Я? Я не говорила! — ахнула Марина, припоминая день встречи с Колесовой и ланч в кафетерии. — Я не говорила «урод»! Я сказала… Что я сказала? Я сказала «страшный»!

— А это не одно и то же?!

— Нет! Урод — когда некрасивый! Страшный — когда боятся! — Марина выпрямилась и тоже с вызовом ткнула в парня пальцем.

— Значит, боишься? — с удовлетворением констатировал Муратов.

Марина поджала губы. Затем легонько кивнула, от чего кудри подскочили перед лицом. Врать она не будет — у нее мурашки от одного присутствия Муратова. И это, скорее всего, заметно. Пусть старшекурсник удовлетворится победой и отстанет. Но Ренат скрестил руки на груди и сидел, внимательно рассматривая первокурсницу и кривясь. Потом развернулся на стуле и принялся оглядываться.

— Элька!

Невысокая девочка с бейджиком второго курса факультета журналистики обернулась и польщенно-выжидательно заулыбалась. Вокруг нее захихикали-заохали подружки с подносами.

— Иди сюда.

Второкурсница подошла. Ренат встал, протянул руку ей за плечо и сдернул резинку с кончика косы. Элька ойкнула, но продолжала непонимающе улыбаться. А Муратов подошел сзади к стулу Марины и, собрав ее кудряшки в ладони, неумело обвязал их резинкой. Марина все это время сидела, застыв, как изваяние.

— Вот, — сказал довольный Муратов, усаживаясь обратно и отпуская второкурсницу царственным движением ладони. — Наконец-то нормально вижу твою моську.

Марина осторожно пощупала клубок на голове. Она ожидала, что Муратов будет продолжать свой непонятный и от того еще более пугающий наезд, но тот несколько минут просто сидел, наклонив голову и глядя на нее в упор, а потом встал и ушел к столику, за которым уже давно трескали заказанное остальные «мушкетеры». Элька и Марина проводили Рената взглядом, и Элька неласково уставилась на Марину. Та виновато потянулась к волосам, но дешевая китайская резника, лопнув в ее пальцах, подпрыгнула и плюхнулась в стакан с компотом на подносе у второкурсницы.