— Спасибо, — сказала Марина, разливая чай.

— Короче, Марин, — с неохотой продолжила Надя, — если Вадим начнет к тебе подъезжать…ну, клеиться…

— Чего вдруг?

— Вдруг… Если что, просто молчи. Делай вид, что ты дурочка и ничего не понимаешь.

— Почему? — в тот момент Марина действительно почувствовала себя дурочкой.

— Потому что. Делай, как я сказала, и все. Он за лето еще хуже стал. Пыталась я с ним по-хорошему, но…

— Странно. Вадим мне приличным парнем показался. Я думала, вы нормально общаетесь.

— Никогда мы нормально не общались. Ну может, на первом курсе, недели две. Муратовцы сразу всех в группе строить начали. А меня строить бесполезно. Пока до них это дошло… И еще кое-что, — Надя вздохнула. — Ладно. Расскажу. Никому, хорошо? Хотя… все всё и так знают. На первом и втором курсах со мной в блоке жила моя лучшая подруга, Лера. Мы вместе поступали, в одной школе учились еще. Вадим…как тебе сказать… был ее типаж. Она влюбилась почти сразу. Я-то знаю, что он ей подыграл, со скуки. Может, на спор. Я их свести пыталась, признаюсь. Думала сначала, он прикольный парень, от отличие от остальных. Лера — скромный и робкий человек, из небогатой семьи, очень добрая, но… С его стороны пошел от ворот поворот. Лера говорит, они переспали, Вадим говорит — нет, полностью отрицает. Я подруге, конечно, больше верю. Она год за ним ходила, сохла жуть. А он видел все и издевался. То есть… не то, что бы в открытую, просто игнорировал. Сказал ей, что может познакомить ее с каким-нибудь другим парнем. Представляешь? Ляпнуть такое влюбленной девушке?! Ну, она и не выдержала.

— И что? — с ужасом спросила Марина, роняя в чай половинку мятного пряника.

— Перевелась тем летом, — скорбно сообщила Надя. — В другой вуз, вообще непрестижный. Со мной не общается. Короче, потеряла я подругу. Ярник узнал, типа высказал соболезнования…козёл. Сказал, как-нибудь компенсирует. Опять издевался, конечно. Но я, вон, — Колесова кивнула на папку с лекциями, — воспользовалась. Не пожалеть бы теперь.

— Не пожалеешь, — уверила подругу Марина. — Я все выучу.

— Да я не об этом, — невесело усмехнулась Надя, поднимаясь.

Она постояла у шкафа, осторожно открыла дверцу и чертыхнулась: в щель тут же посыпались плохо утрамбованные вещи. Колесова вытянула из груды невзрачного вида теплые леггинсы, быстро сменила на них легкомысленную джинсовую юбочку, накинула поверх блузки клокастую вязаную кофту и с удовлетворением вздохнула, усаживаясь обратно за стол.

— Страсти какие… нечеловеческие, — пошутила Марина, помолчав. — Я об этом раньше только в книжках читала. У нас в школе в старших классах никто уже ни в кого не влюблялся. Не до того было, все учились, чтобы выжить.

— Вот-вот, лучше в книжках такое читать. Самой — не дай Бог! — пробурчала Надя, откусывая от печенья. — Блин, чай остыл.

— А… Артем? — спросила Марина, вспоминая муратовцев по именам. — Это он такой… светленький?

— Нет, светленький — это Лёха Спелкин. Вот от этого беги подальше сразу, как увидишь.

— Почему?

— Он… понимаешь… все, что движется, поняла? Родители у него нормальные, отчим — врач. Но с отчимом Лёшка на ножах, до сих пор, говорят, матери простить не может, что она с его отцом развелась, а тот спился. Отчим Лёхе денег не даёт, только за универ платит, вот Спелкин за Ренатом и таскается, у того-то бабок куча, они за один вечер спускают столько… не поверишь. Постоянной девушки у Спелкина нет. Многие девчонки к нему приходят…ну…в первый раз, короче. А чего ты удивляешься? Он в этом как раз нормальный: не болтает, как и что было, внимательный, не ржет, предохраняется… Да я сама в шоке! Но поверь, Марин: обо всем треплется, об этом — ни слова. Даже своим. Муратов однажды в клубе сильно поддал и проговорился, что они Спелкина чуть ли не пытали по этому поводу, но тот — насмерть. Девчонки сами иногда рассказывают, те, кому пофиг, что о них подумают. Говорят, к нему можно подойти и обо всем договориться. В любое время. Одна говорила, Спелкин всегда после…этого… косяк предлагает. Сама понимаешь, когда с кем-то косяк выкуриваешь, отношения уже совсем другие. Хотя, что ты можешь понимать? Кому я это говорю? И слава богу, что не понимаешь… — Колесова поднялась, достала из шкафчика яркую сигаретную пачку, щелкнула зажигалкой, закурила тонкую сигарету с ментоловым запахом. — Я вот так думаю: а чего бы Спелкину болтать? Он неплохо устроился. Клеить никого не надо — девки сами к нему идут, как тёлки на водопой. Начнет трепаться — кто к нему пойдет, хоть в первый раз, хоть в двадцатый? А ведь много таких, кто в него влюбляется, на первом разе не останавливаются, ему пора уже график составлять, чтобы девчонки не передрались. Он красавчик, не поспоришь. Ты эта… сама не вздумай… — вдруг растревожилась Колесова.

— Не-е-е, — протянула Марина. — Я так не хочу. Я хочу, чтобы… — Она помолчала, мечтательно задумавшись, закручивая в водоворот размокшие крошки пряника в чашке с чаем. — А Артём?

— Артём? Олейников? — встрепенулась Колесова, стряхивая пепел на чайное блюдце. — Он туповатый, спокойный, у Муратова вроде телохранителя. Стипендиат по спорту — греко-римская борьба. Такой… боровичок. Очень сильный. Какого хера на нашем факультете делает? Да все удивляются: зашибись, какой из него продюсер! Олейникова дядя Муратова частично спонсирует как спортивное дарование. Мутный Артём тип, но у меня к нему претензий нет, — Колесова затянулась, выпустила облачко дыма. — Понимаешь, я тут вот перед тобой распинаюсь, а сама… Знаешь, как на втором-третьем курсе хотелось к Муратовской компании примазаться? Поздно было, свой шанс я упустила, а прогибаться — стрёмно. Я же типа независимая — как себя поставила, то и ем… Вокруг них всегда толпа. Весело. Они творят, что хотят. В «Кактусе» всегда ажиотаж, когда Муратов при бабках. Но дело не деньгах. Ренат, понимаешь… огонь. Обжечься можно, факт, но и погреться хочется. Сейчас у него Дана Рудникова, по кличке «Эс Эс» — «Стильная Стерва». Ради Муратова в общагу перебралась, ото всех нос воротит, в общей гостиной тусоваться брезгует. Да ты ее видела! Блондинка курносая. Рядом с нами в кафе сидела. У нее еще золотистый дэу, паркуется вечно, где попало.

Марина покачала головой. В голове у нее была каша: лица, кабинеты, страницы выученного. Он попрощалась с подругой и пошла к себе. Долго сидела у окна на своем «подиуме», глядя на далекие горы. Столько всего происходит вокруг. А она и не знала, что жить так сложно. Студенческая жизнь представлялась ей иначе. Реальность превосходила все ожидания, вот только в хорошем ли смысле?

Между третьей и пятой парой у третьего курса было «окно». Муратовские «мушкетеры» просиживали его в блоке у Лёши Спелкина, борясь с искушением прогулять следующий в расписании семинар по ценообразованию.

— Ренат, давай свалим! Поехали к тебе, — ныл Спелкин. — Пожрем нормально, выспимся.

— Сдурел? — вяло отозвался Ренат. — Ладно еще ценообразование. А основы бухучета? После, типа, нашей практики? Мы еще ни на одной лекции не были, а пацаны говорят, препод жесткий.

— Жрать хочу, — угрюмо повторил Спелкин, падая на кровать рядом с Муратовым.

— Я тоже, — отозвался утроившийся на полу между кроватью и журнальным столиком Артем. — И спать. Подушку хоть дайте.

— Ты всегда жрать хочешь, Олейников, — сказал Вадим. — И спать.

Ярник вытащил из-за спины плоскую подушку в засаленной шелковой наволочке и винтом запустил ее в голову Артема. Вадим, единственный из четверых друзей бодрый и сосредоточенный, сидел в кресле с ноутбуком на коленях.

— Вообще-то я тоже голодный, как собака, — заявил Ренат. — Не завтракал. О, кстати, второй день нормально поужинать не могу!

— Чё, Дана не кормит? Ни котлеток, ни супчика не дает? — удивился Спелкин.

— Нихера не дает. Прикиньте, решила, что я с Колесовой в кафетерии заигрывал! Только сунулся, меня из окна — в дверь, — Ренат показал рукой направление, по которому его бестактно отправила подружка. — А ты думал, какого я у тебя уже два дня зависаю!