— Для милого мальчика твой Ренат неприлично богат, — проворчал Валера, листая страницы в планшете. — Не иначе как отмывает деньги в своем клубе. Или торгует наркотиками. Невозможно так разбогатеть за пару лет.

— Его дядя был известным в городе адвокатом. И не только в Мергелевске. Гонорары у него были такие, что он у нас полфакультета спонсировал. Поговаривают, был связан с миром криминала в лихие девяностые. А кто не был? Потом он вроде бы ушёл в бизнес. Ему принадлежал ресторан на набережной, — разъяснила я. — И кажется, до сих пор принадлежит. И отель…вроде.

— Деньги к деньгам, — веско заметил муж, потом хмыкнул, рассматривая фото Рената на экране планшета. — Симпатяга. Н-да… Самый успешный продюсер в своей возрастной категории и один из самых завидных женихов в нашем городе. Такого парня женщины должны рвать на части. Одни издания приписывают ему кучу романов, другие утверждают, что Муратов переквалифицировался в гея под влиянием близости к творческой элите, а вот тут сообщают о том, что он уже год состоит в тайном гражданском браке… Так-так-так, а это уже интересно: нас местный журнальчик раскопал что-то из его прошлого…м-м-м… несчастную первую любовь, студенческую. Подробности не приводятся, одни домыслы. Что молчишь? — Валера посмотрел на меня поверх полукружий своих элегантных очков. — Ты ведь что-то знаешь.

— Знаю, — медленно произнесла я. — Кое-что я знаю. Помню.

— Вера, — сказал муж, — что за загадочный тон?

— Те журналисты правильно написали: была несчастная любовь…

…Я стою перед окном и смотрю на здание общежития ФПР: на перилах балкона четвёртого этажа, на опасной высоте, ссутулившись, сидит Ренат; мне страшно, но я просто смотрю и ничего не предпринимаю. Он сидит там больше часа, потом уходит — спускается, ловко цепляясь за решётку вдоль балконных боковин. У меня замирает сердце каждый раз, когда он зависает над высотой…

— … и ещё… — продолжила я, — насчёт того, что витало в воздухе, там, в кафе. Я рассказывала тебе, помнишь? Вскоре после того, как ушла из университета.

— Это было давно. Мы отдыхали в Хорватии, ты хватанула местного винца и разоткровенничалась. Я не особо помню, в чем там было дело.

— Ладно ты, но я! Как я могла все забыть? Голову себе ломаю, сюжет ищу, а тут такая история!

Муж снял очки и потер переносицу:

— Так. Всё с тобой ясно. А то я думаю: что ты такая тихая весь вечер. С таинственным блеском в глазах. Что ж, я рад. О чем будет книга?

— В мире существуют только три темы, достойные писательского труда: любовь, любовь и любовь. Выберу одну из трех и начну. У меня даже есть кое-что…некая хроника того, что случилось десять лет назад. Мне не хватает деталей. Как мне заставить Рената рассказать, Валер?! Это жестоко — бередить чужие раны!

— Я знаю, но это ведь ты только что с горящими глазами говорила о том, что хочешь написать историю любви. Тем более, неизвестно, что там еще за рана. Может, все уже позабыто.

— Не знаю. У меня было чувство, что Муратов… понимаешь, что он ждет, когда я упомяну…Но нет, ты прав! Ты прав.

— А как же пьеса? Как же ваш мюзикл?

— Валера, одно без другого не получится. Буду работать в клубе над постановкой, всё разузнаю и растормошу Рената. Вот он, сюжет, которую я так ждала!

Муж вздохнул и посмотрел на меня поверх очков:

— А Ренат не против того, что ты поведаешь читателям его историю?

— Не знаю. Я спрошу. Я надеюсь на его особое отношение к моему творчеству. В любом случае, я пойму, если он… не захочет пойти мне навстречу. Не каждый человек согласится предоставить кусок своей жизни в качестве основы для чьей-то книги.

— Честно говоря, с трудом представляю тебя в роли писателя любовных романов.

— Любовный роман? — задумчиво сказала я. — Нет, Зая. Боюсь, это будет драма. Впрочем, история еще не окончена.

Валера помолчал.

— Удачи тебе, Верочка.

— Спасибо, — сказала я, обнимая подушку и зевая. — Не обижайся. Ты же знаешь, когда я начинаю новую книгу, становлюсь совершенно сумасшедшей.

У Валеры какое-то время горел торшер. Я слышала, как он листает своего любимого Воннегута, похмыкивая и наклоняясь, чтобы почесать за ушком Кысю, которая перебралась к нему на колени.

— Вера, ты не спишь?

— М-м-м?

— Напомни мне, как звали ту девушку? Ту… несчастную первую любовь?

— Марина. Тоже училась…они были с одного факультета. Марина. Леонора[4].

— Кто?

— Леонора. Невеста Дона Педро[5].

— Это который из Бразилии, где много диких обезьян?

— М-м-м?

— Ясно, ты уже спишь. Приятных сновидений.

Я хотела возразить, что это не из сна, но потом засомневалась и промолчала, потому что уже шагнула в свою будущую книгу. Мне снился Ренат, который стоял среди хлопающих на ветру парусов, как Грей, высматривающий на берегу свою Ассоль. Это был хороший сон. Первая глава.

[1] Детективная пьеса Агаты Кристи

[2] Мергель — горная порода, сырьё для производства цемента

[3] Англ. Twilight — сумерки

[4] Героиня оперы «Сын-соперник» Д.С. Бортнянского

[5] Герой оперы «Сын-соперник» Д.С. Бортнянского

Посёлок Лесенки, июль 2017 года

Для того, чтобы выяснить, где находится тот самый предел человеческих возможностей, необязательно отправляться на край света. Марина убедилась в этом сама, работая по четырнадцать часов в сутки и без выходных, в самое пекло, когда плавится асфальт на дорогах. Когда дышишь жаром, таешь потом, и головные боли превращаются в обязательные издержки профессии.

Марина никогда не любила летнее солнце. И несмотря на то, что долго жила в северной стране, не испытывала особого пристрастия к загару — пряталась от него под шляпой и тентом, но все равно успевала схватить за день свою дозу. Лицо ее теперь было медное, и трескались от соли губы.

Она торговала всякой всячиной на «Каталке»: сувенирами, раковинами, надувными кругами. А что? Нормальное место, если бы не жара и покупатели с латентными психозами, активированными несусветным зноем.

«Каталкой» звался пляж неподалеку от посёлка Лесенки, облюбованный виндсерфингистами и прочими представителями спортивной молодежи. Местные иногда именовали его «Катафалка», потому как здесь каждый год кто-нибудь погибал, в шторм, в штиль, на камнях и под водой. Лесенки, небольшой поселок с инфраструктурой, развитой исключительно под нужды отдыхающих, своё название получил от скал с выбеленными ветром выступами. Пару лет назад его почти полностью смыло смерчем и селем, но он возродился к новой жизни с двухэтажными домиками, куда в сезон набивались отдыхающие, кафешками, клубами, рыночками и даже небольшим торговым центром.

Поначалу Марина каждый день ездила на «Каталку» из Дивноморска. Снимала там комнатушку у Вазгеновых родственников, недорого. Спала, соответственно, по пять часов. Иногда, правда, ей удавалось покемарить в маршрутке, если М-4 застревала в пробке, но в шесть утра такое случалось редко. Назад ее подвозили Соломон и Дейв, студенты габонцы, фотографирующиеся на Каталке со всеми желающими. По пляжу Сол и Дейв бродили в «леопардовых» набедренных повязках, коронах из перьев и с барабаном, приставали к отдыхающим: «Чего голий малиш дьержишь? Нильзя так. Пи-пи закрой ему — это святое». «Ты бьелая красавица. Ты дольжна со мной фотографироваться. Эбони энд айвэри[1]. Красиво будьет». «Ай, бабушка. Ничайна наступаль. Пугать не хотель. Спи спокойна». После заката, поев в шумной забегаловке у выхода и переодевшись в джины и футболки с надписью «I love Russia», сонные Сол и Дейв возвращались в Дивноморск. Марина ездила бы с ними и по утрам, но вставали они не раньше девяти и утренние, непроспавшиеся и заторможенные, были за рулем еще хуже вечерних, уставших.

Помучившись, Марина решила послать Вазгена с его точкой к чертям и поискать работу в Дивноморске или дальше по берегу. Тогда хозяин нашёл для неё жилье в старом корпусе базы отдыха, предназначенной в скором времени под снос. Там в советскую эпоху был профилакторий для работников медицинской сферы, и жила теперь Марина в некогда роскошном номере «со всеми удобствами». От прежнего гостиничного уюта, впрочем, ничего не осталось. Санузел был выкрашен ярко-зеленой краской поверх древнего кафеля. От старости и влаги краска пузырилась. Марина цепляла зеленое крошево на локти и спину, когда принимала душ. Балкон осыпался, и она старалась поменьше на него выходить, даже постиранное белье развешивала, стоя на приступке. Кухни была на этаже, общая, но Марине было все равно. Она почти ничего не готовила, на жаре есть не хотелось, лишь вечерами крошила огурцы, лук и помидор в миску с отбитой эмалью, заправляла салат горьковатым оливковым маслом и съедала его перед окном с трещиной в стекле, в которую в штормовые дни задувал ветер. Был холодильник, постоянно зарастающий льдом и снегом и от того отключающийся в самый неподходящий момент. Двери в номере были картонные. Судя по заплаткам у замка, их уже не раз выбивали прежние жильцы, но Марина и по этому поводу не переживала. Что у неё брать? Доисторический ноутбук, несколько побрякушек? Все заработанные деньги она клала на карту, которую всегда носила с собой. На карте за все это время скопилась приличная сумма, но ей не на что её тратить, разве что отправить маме, а ещё пришло время купить новые шорты и полечить зуб слева — он начал ее беспокоить в последнее время. Вся её одежда помещалась в один рюкзак. Пройдет лето — она её выбросит и купит пару свитеров и джинсов. Пройдет зима — отоварится шортами и футболками. Самым главным достоинством комнаты был кондиционер в форточке, старенький, дребезжащий, оставленный кем-то из прежних жильцов «Де-Лонги» с миниатюрным пультом. Она включала его по ночам и хорошо высыпалась в прохладе. В соседях у нее оказались в основном гастарбайтеры, смуглые, густобровые, улыбчивые парни. Они иногда заходили попросить пакетик чая или помидор. Никогда ничего не возвращали, вежливые, спокойные ребята, которых после работы интересовал лишь сон.