Гришко смотрит на нее с пристальным вниманием.

– Нет, Денис, я нигде не витаю, я вспомнила, как все было… – Она втянула носом воздух. – Ну… я круглая дура.

– Перестань! – Денис хмурится.

Она поднимает руку в протестующем жесте:

– Послушай, мы с тобой не одну рюмку водки выпили, так что могу сказать правду: я все понимала, только признавать не хотела. А давай я кое-что угадаю.

– Давай.

– Они познакомились в декабре прошлого года. – Не мигая, она смотрит майору прямо в глаза. – Двадцать первого декабря. Правильно?

Денис Ильич подается вперед, заглядывает в лежащие перед ним бумаги и удивленно вскидывает брови:

– Да, твой муж и Марина Дудина познакомились двадцать первого декабря.

– Ну вот, – Зоя усмехается и разводит руки в стороны, – все совпадает. Двадцать первого днем он позвонил с работы и сказал, что отправляется в срочную командировку. И я уже тогда по его голосу поняла: что-то не так. Потом звонок в начале одиннадцатого, мол, они уже в Киеве. Они – это он и Владимир, и я снова уловила ту самую интонацию. Видишь, я тот день по минутам помню. – Она задумывается на пару секунд и продолжает: – Саша вернулся двадцать третьего, и вот тогда я почувствовала, что он был с женщиной. Денис, мы ведь это всегда видим. – Она криво усмехается. – Мы видим измену точно так же, как любовь. И предательство видим. Вопрос только в том, быть честными с собой или нет. Да… Это вопрос. – Она подняла вверх указательный палец. – И еще вопрос: что делать, если все понятно и прозрачно? Знаешь, что я сделала, когда он вернулся? Я улыбнулась, будто ничего не произошло. А он меня поцеловал, точнее, клюнул в щеку, как петух, – она коротко засмеялась, – и я вернулась к приготовлению ужина. А нужно было взять Таню за руку и уйти к чертовой матери. – Ее взгляд темнеет. – Да, уйти сразу… Почему я не ушла? Потому что всегда надеешься на лучшее. – Зоя ударяет кулаком по подлокотнику кресла. – Он сволочь, – гневно цедит она сквозь зубы, глядя в пространство перед собой, – скотина, животное! Из-за грязной шлюхи подставить под удар жизнь дочери! Я убью его! – Она вскидывает подбородок, и на ее раскрасневшееся лицо наползает маска вызова. – Покажи мне все, что у тебя есть. Меня уже мало чем можно напугать.

Зоя поворачивается к экрану и скрещивает руки на груди.

– Знаешь, – произносит она, пока Денис открывает папки на большом экране, подключенном к ноутбуку, – я даже не могу точно сказать, что сейчас чувствую.

Она хмурится и трет пальцами лоб.

– Понимаю, это все тяжело.

– Нет, – она медленно качает головой, – уже не тяжело. Ты мне все рассказал, так что я вижу, куда следует двигаться. Неизвестность позади, а страшнее неизвестности ничего нет. Денис, я же видела, что он вел себя неадекватно, но мне в голову не могло прийти, что он как-то связан с вымогателями. Это что ж у человека в голове, а? Чтоб с такой бабой связаться?

Всего лишь на пару секунд ее лицо мрачнеет, а затем она распрямляет плечи:

– А что ему будет за вранье, за намеренное неоказание помощи следствию? – Она усмехается одними губами.

– Что ему будет? Его действия подпадают под статью о сокрытии информации от следствия, наказание будет, но условное.

– Жаль. – Зойка барабанит пальцами с коротко стриженными ногтями по деревянному подлокотнику, и Денис слышит ее шумное дыхание. – Вот сволочь!

Стены его кабинета сотни тысячи раз были свидетелями подобных разговоров, но привыкнуть к ним и оставаться равнодушным к невинным людям он так и не научился. Хотя абсолютно невиновных в своей беде не существует – каждый невиновный, сам того не сознавая, в какой-то мере становится соучастником преступления против себя.

– Надо же… Пятнадцать лет коту под хвост… Денис, а сколько светит этим сволочам?

– По статье сто восемьдесят девятой части четвертой Уголовного кодекса Украины за вымогательство и угрозы жизни предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от семи до двенадцати лет с конфискацией имущества.

– Жаль, что не пожизненное.

– Согласен, таких ублюдков тюрьма не меняет. Смотрим?

– Да.

– Это протокол допроса Марины Дудиной.

Ему нелегко наблюдать за Зоей не потому, что он давно знает ее и всю ее семью, а потому, что за полтора месяца непрерывного шантажа Зойка, веселая, талантливая художница-иллюстратор, превратилась в скелет, обтянутый кожей, и на нее теперь страшно смотреть – даже макияж не скрывает изможденность и невероятную усталость. Да, многие мужчины ходят налево, но чтобы вот так, как ее муж, связавшись со столь омерзительной особой… Это надо постараться. Или захотеть. Захотеть сильно. Ох, сколько тараканов в головах людей! С виду приличный человек, а внутри труха.

Зое нельзя отказать в наблюдательности – ее муж, Александр Петрович Гняздо, полгода назад, двадцать первого декабря, познакомился с Мариной Дудиной, блогершей, обучавшей женщин искусству «развода» мужиков. Знакомство тут же переросло в бурную связь, и Александр Петрович залип на Дудину. Из беседы с ним выяснилось: он понимал, что с Мариной связываться нельзя, но его член жил отдельной от хозяина жизнью и настойчиво тащил его к Марине.

– Ты ведь знаешь, у меня очень напряженная работа, – рассказывал Александр Денису Ильичу тихим, задумчивым голосом, – на мне огромная ответственность, договоры, деньги. Расслабиться очень трудно. Зоя – жена, а это семья, обязанности. А Марина… Это праздник. Я звонил ей, и она не отказала ни разу. Утром, вечером, ночью – пожалуйста! Ей нравятся приключения, придуманные имена. Она действовала на меня как наркотик, – он искривил губы в ухмылке, – с ней я отдыхал. В какой-то мере. Иногда я говорил себе: все, хватит, но снова шел. С ней я открыл в себе… – он прищурился, глядя на Дениса, – я открыл в себе неизвестную мне доселе сторону, темную… Это здорово помогло в работе: я подготовил за короткое время пять шикарных проектов. Кстати, в одном проекте я показал Марину и себя. Ну, не в точности, сам понимаешь, но наш совет одобрил. – Он помолчал и продолжил: – Скажи, а ты знаешь свою темную сторону?

Денис не ответил.

– Молчишь? Ну как хочешь, можешь не говорить. – Он самодовольно улыбнулся. – А я буду откровенен с тобой… Эта женщина меня влекла безумно, я отрывался от земли, меня уносило, я все забывал. Все вокруг казалось никчемным, ничтожным. Вместе с тем я подспудно чувствовал себя в опасности, и это меня возбуждало. Это как прикоснуться к чему-то запретному. – Он снова откинулся на спинку стула. – Скажи, только честно, у тебя никогда не возникало такого чувства?

– Мне на работе хватает прикосновений к запретному, – холодно ответил Денис, не удивленный неожиданной откровенностью Саши, с которым за десять лет приятельских отношений никогда не касался в разговорах ничего личного.

Это обычное явление – раскрытие сокровенной тайны человека толкает его на вселенские откровения. Убийца, кроме одного убийства, сознается еще в трех. Вор вместо двух краж берет на себя еще одну, и только мошенники не открывают свои души. Что это? Бахвальство? Душевный эксгибиционизм, за которым кроется крик души, жаждущей еще более глубокого, более интимного разговора? И сколько раз, продолжая с пойманным преступником разговор уже в доверительном тоне, Денис Ильич наталкивался на что-то такое в его судьбе, что временами несчастного просто хотелось погладить по голове.

– Скажу тебе, это интересно. Это пробирает до мозга костей, спасает от ненужных мыслей. Это острее, чем самая увлекательная компьютерная игра.

– Но это не игра, это жизнь, – возражает Денис.

– А что наша жизнь? – Саша грустно усмехается. – Игра. А по-крупному мы играем, когда реальность становится костью в горле. – Его глаза загораются, и он смотрит на майора с превосходством человека, переступившего грань, к которой многие даже подойти боятся.

– Зоя, может, тебе чаю, кофе? – спрашивает Денис.

– Нет, спасибо.

Она читает протокол допроса Марины Дудиной и медленно опускает руку на подлокотник – рука внезапно становится тяжелой, и усталость снова наваливается на плечи. Не та, за полтора месяца ставшая привычной, вязкая и мутная, как трясина, вселяющая ужас от незащищенности и непонимания происходящего, а вполне очевидная, с четкими формами, цветами, звуками, текстовыми сообщениями, фотографиями и именами. Ох!.. Как же тяжко знать правду, да еще такую, но это лучше, чем вообще ничего не знать.