– КАК ЖЕ БОЛЬНО-ТО, А!

Вот вам и комедийная миниатюра как в дешёвых фильмах:

Мы с дедом и Кэт теперь сидели на диване в гостиной, я приложил пачку замороженных пельменей к яйцам, чтобы было не так больно – потому что уж захуярила она от души – и обдумывали произошедшее.

После долгого молчания дед всё-таки решил уточнить:

– Так что, ты точно нормальный?

– Да точно, точно, – выдавил я сквозь боль.

– Ну ладно.

Чуть погодя, он насмешливо добавил:

– Яйца-то у этой барышни теперь точно крепче, чем у тебя.

Их с Кэт вдруг прорвало на хохот, пока я вовсю морщился от обиды и напоминания о боли.

Когда дед собрался в дорогу обратно в свою деревню, мы с Кэт вместе его провожали.

– Ну ладно, обязательно жду в гости, – сказал он, похоже, нам обоим, – ты, Катюха, следи за ним, он же у нас такой, малёха того!

Дед даже покрутил пальцем у виска, и я закатил глаза, а Катя усмехнулась.

– Не волнуйтесь, – сказала она, похлопав меня по плечу, – проконтролирую как могу.

– Вот сразу видно, кто из вас мужик-то! – Хохотнул дед напоследок, вынудив меня поморщиться от обиды.

Наконец-то мы с Кэт остались вдвоём.

Мы сидели на моей кровати, с тупыми лицами пялясь куда-то вперёд.

Кэт всё ещё всем своим видом показывала напряжение, демонстративно скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу.

– Ну ладно тебе, Кэт, ну извини меня, пожалуйста, реально перегнул я палку с этим! – Опять первым не выдержал я.

Она промолчала.

Вот в такие моменты она строгую училку напоминает, которая заставляет тебя самого догадываться, в чём ты там провинился.

– Ну… ну что ещё-то, блин?

– Извиниться, значит, хочешь?

Я с трудом удержался, чтобы не заскулить от несправедливости жизни – зная Кэт, я уже чувствовал, что добром это не кончится.

***

– Ребята! Я не гей! – Сообщил я, когда мы с Кэт стояли перед всей нашей группой.

Димас выкрикнул:

– Ну ты уж определись, а то мы так запутаемся.

Все заржали, а я подавил желание поскорее убежать оттуда, потому что это была лишь часть уговора.

Развернувшись к Кате, я таки встал на колени – всё-таки добилась она своего – и под смех одногруппников продолжил:

– У меня просто не встал.

Пока одногруппники ржали, я, стиснув зубы, с униженным видом пялился на Кэт.

На жутко довольную и всем своим видом демонстрирующую ликование от победы Кэт.

Ну нет уж, Екатерина… это точно война…

Теперь я просто обязан тебя когда-нибудь убить…

====== Глава седьмая – А взоры здесь дикие ======

Филологический факультет всегда побеждал во всех соревнованиях, смотрелся ярче всех на концертах.

Так было ровно до того года, пока не пришёл наш выпуск.

Сказать, что мы были совсем потерянные – ну, на первом курсе Серёга пытался показать всем фокус(кто вообще показывает фокусы?!), и у него всё повыпадало из карманов, а дальше думайте сами…

Вот уже подходил к концу второй курс, наш факультет проиграл и пропустил всё, что только можно, а некоторые преподы до сих пор чего-то ждали от нас.

В этот день ничего не предвещало беды:

Шла обычная наискучнейшая пара по теории литературы, где заикающийся препод уже третий раз подряд пытался выговорить слово «диалект», а студенты занимались кто чем – Димас рисовал в тетради голую бабу, сидевший рядом Антон осторожно подглядывал за этим, Кэт чуть ли не спала, облокотившись на руку, я на третьем ряду спал так и вовсе положив голову на парту, сейчас казавшуюся такой сладкой…

Вдруг дверь открылась – внезапно, будто скример в фильме ужасов – и внутрь вошёл Владимир Владимирович, который сходу бросил:

– У меня объявление.

– Д-да р-р-рад-ди…, – попытался было сказать наш литературовед, но Владимирович на него даже внимания не обратил.

Встав у доски, с ноткой гордости в голосе он сказал:

– Через неделю у нас концерт, приуроченный к великому празднику девятого мая. Так как вы – филологи, самое главное звено нашего факультета, то и организацию концерта также решено поручить вам.

Ну что? Кто жаждет защитить честь университета?

Естественно, ответом ему была тишина.

Издав тяжкий вздох – видимо, из-за соболезнования нашим родителям за таких вот конченых нас, – гандон Владимирович добавил:

– Да, если концерт пройдёт успешно, участвующие смогут получить автомат по моему предмету.

Почти со всех сторон тут же начали подниматься руки.

Я только приходил в себя после внезапного пробуждения от сильного толчка сидевшего рядом Серёги, как заметил, что впереди меня Кэт с Машей на всякий случай подняли аж четыре руки.

И Серёга вовсю тянет руку…

Эх, сообразить бы, что тут, собственно, происходит.

Не дав мне этого сделать, Серёга просто схватил мою руку и, несмотря на мои сопротивления, тоже поднял её.

– О, и Воронцов тоже подтянулся, – ухмыльнулся Владимир Владимирович, – это правильно, уж для тебя-то этот автомат последний шанс хотя бы на что-то.

– Что, Воронцов, сломился под общественным давлением? Эх, слабачок, – подъебал меня Димас, сидевший от меня через Антона, и бывший единственным, кто не поднял руку.

Я попытался отбить атаку и негромко сказал:

– Ну да, лучше уж, чем как ты единственному рвать жопу напрямик, когда все смогли обойти.

– А я не зависим от общественного мнения, – подмигнул мне одногруппник, – и за мою жопу не бойся, из нас двоих это не я по гей-клубам ходил.

Я предпочёл гордо проигнорировать это, ровно как и заметную усмешку Кэт.

Я вообще изо всех сил старался игнорировать её существование после того унижения несколько дней назад, когда мне пришлось встать на колени, так что идея с совместной подготовкой к концерту мне не шибко понравилась.

Но деваться уже было некуда.

Совсем скоро мы составом всей нашей группы – за исключением Димаса, разумеется, что не могло не радовать – заняли места в зале Дворца Культуры, прикреплённого к нашему универу.

В огромном пустом зале большинство группашей расселись на скамейке, а те, кому не хватило места, принесли стулья и сели перед нами.

Кэт как раз таки была в числе тех, кто сел на стул, как истинная чсв-шница поставившая его в самом центре.

Я как мог пытался игнорировать её существование, залипая в телефон и даже не отводя от него взгляда, но вот эти её извечные бесящие:

– А давайте добавим ещё массовое сражение… а ещё можно гимн патриотический в конце… а ещё…

Ну не мог я этого терпеть, понимаете! Не для себя ведь, для народа!

– Слушай, а чё ты раскомандовалась вообще? – Возмутился я, – тебя вообще-то главной никто не назначал.

– Я, между прочим, идеи предлагаю… в отличие от тебя, – воинственно отмахнулась она.

– Угу, а нам потом проигрывать и страдать на экзамене из-за твоих глупых идей? Тут, между прочим, и без тебя театральные мастера есть, я вот в школе такие роли на концертах отыгрывал, все остальные классы неудел остались!

– Ага, и кого же ты там играл, бревно? – Усмехнулась Кэт, и сидевшая рядом Маша поддержала её смешками.

– Нет… умирающего, – честно признался я.

(Эх, золотые времена… я лежал и дрыгался, в жюри думали, что мне в самом деле нехорошо, и даже потом сказали, что мне надо было отдельную награду дать, в отличие от класса, якобы певшего под фанеру, где у них движения губ даже близко не совпадали)

– Ещё лучше, – подъебала меня Кэт, после чего шлёпнула себя ладонью по оголённой ляжке для звонкого хлопка, – хорошо, давайте проведём голосование, кто будет лучшим руководителем. Такой-то вариант тебя устраивает?

Я чуть помялся, но всё же кивнул.

Уж в честной голосовалке я её разъебу!

А потом мы стояли перед повешенным старостой плакатом с результатами голосования, и все внимательно выискивали свои имена.

Я с трудом теснился в первом ряду с Кэт, Машей, Серёгой, Антоном и прыгавшей за нашими спинами невысокой старостой.

Маша произнесла с победоносной улыбкой: