–Мама! – в последнем крике нашло выход все ее отчаяние.

Фигура растворилась в воздухе, и воздух растворился вслед за ней. Земля медленно уходила из-под ног, и картинка менялась. Но ей было все равно – она навсегда застряла в прошлой.

Кто-нибудь меня любит???

Сверху на нее смотрело черное холодное небо. Издалека слышалось пение неизвестной птицы. Последняя звезда погасла. И тогда Валери сбил с ног удар молнии: все видимое пространство превратилось в непроглядную тьму. Она видела перед собой лишь кривой, раздавленный диск солнца, который ехидно улыбался. ХА-ХА а ты сейчас умрешь! ХА-ХА сейчас умрешь! ХА-ХА-ХА. Все внутри сжималось, и неприятное ощущение потом перешло в сильнейшую физическую боль: будто чья-то рука копошилась во внутренностях, будто череп медленно распиливали, медленно вбивали в него гвозди. Она сжала руки в кулаки и зажмурилась, и все ее существо только и желало, чтобы боль прекратилась.

Валери больше не чувствовала своего тела, но к ней вернулась способность трезво мыслить. Она подумала о своем отце. Что бы он делал, если бы она умерла? Скорее всего, ему было бы не очень приятно об этом узнать. Но зато не нужно было бы никого разочаровывать, никого сдерживать, ограничивать в средствах. Не пришлось бы тратить эти средства на лишнего человека, которого сам же приучил жить на широкую ногу. Вот она – экономия, в чистейшем своем проявлении. Нет человека – нет проблем. Может быть, без нее его дела каким-то чудом наладились бы; может быть, она какими-то своими действиями затормаживала их прорыв вперед, и отцу следовало бы не руководствоваться ее советами, а попросить их у человека, лучше знающего толк в вопросе? Нет, полная чушь. Она была его единственным спасением, без нее бы он давно загнулся. Беспросветная тьма – вот что ждет его впереди, если ее не будет рядом. Ведь правда в том, что он ни одной стоящей вещи не может сделать сам, кроме как спустить последние деньги семьи на бутылку какого-то дерьмового вина.

ХА-ХА а ты сейчас умрешь!

Этот жуткий смех все еще летал над ней, когда кто-то ударил ее по щеке и начал трясти за плечи. Сразу после этого ей в лицо брызнули водой.

–Твою мать! – услышала она крик Виды. Она была в панике. – Твою же мать!

–Передай шприц. И давай сюда, подержишь ее голову.

Валери увидела Генри, который что-то вколол ей, а потом стал щупать пульс на шее. Она лежала на том же диване, на который ее посадили в начале вечера, и ей было невероятно, жутко холодно.

–Черт, ну почему?! – повторяла Вида, приподнимая ее голову, когда Генри подносил к ее рту стакан с жидкостью, горькой на вкус. Валери с трудом выпила. Ей казалось, что ее вот-вот стошнит.

–Что теперь? – спросила Вида. Она дышала часто, порывисто.

–Подождем пять минут, должно быстро стать лучше. Она уже приходит в себя.

–Да? Ну и хрень… – Она присела на диван, но тут же вновь вскочила. – У нее были судороги, ты сам видел. Она вся холодная. Кто знает, может быть, еще пять минут – и нам всем был бы конец. Блин, я не хочу из-за этого сесть.

–Успокойся. Мы справились. Успокойся, – медленно и твердо повторил он.

–Не надо было уходить. Но я же не знала, что так будет. Твою мать… – произнесла она на выдохе.

–Что это было? – спросила Валери тихим, безжизненным голосом. Взгляды обоих обратились к ней.

–Тише, лучше пока не разговаривать. Через несколько минут тебе станет легче, – голос Генри показался ей необыкновенно красивым, убаюкивающим.

–Холодно, – едва слышно сказала она.

–Я вниз за одеялом, – Вида побежала по лестнице.

Валери осмотрела комнату: окна были широко открыты, и помещение заполняли яркие солнечные лучи. По телу медленно разливалось тепло, и голова казалась уже не такой тяжелой. Стало легко моргать, и дышалось свободнее. Ей захотелось встать, но Генри не дал, поэтому Валери продолжала лежать, размеренно дыша. Вернулась Вида и накрыла ее большим пухлым одеялом, которое пахло ее духами, убрала салфеткой воду с ее лица.

–Тебе стало плохо. Мы думали, что ты спишь, но потом у тебя начались судороги, – попытался объяснить Генри.

–Я поняла. – Голос Валери уже был похож на обычный. – А где вы были?

Генри и Вида переглянулись: очевидно, они затруднялись ответить.

–На первом этаже, – сказала Вида. – Мы убирали…мусор после вечеринки.

Генри этот ответ явно удивил. Он на минуту ушел в себя, пытаясь что-то соотнести. Возражать не стал. Молчаливое согласие.

–Мусор… – прошептала Валери, слабо моргая. – А… Ясно.

Вида нагнулась и посмотрела ей в глаза.

–Нормальные, – сделала вывод она. – Ладно, все не так уж плохо.

На ней была длинная серая рубашка с закатанными рукавами. Над левым карманом была вышита маленькая чайка – Валери заметила это и вспомнила о пароме. В голову лезли странные вещи.

–Сколько сейчас времени? – спросила Валери, сглатывая горькую слюну.

–Пять утра.

–Здесь есть еще кто-то?

–Нет, в доме только мы. Тебе чего-то хочется? Пить?

–Нет.

–Тебе нужно пить больше, – Вида поднесла еще один стакан, но Валери смогла сделать только пару глотков: как только что-то попадало в ее желудок, ее начинало тошнить.

–Может, стоит отвести ее в больницу? – Вида посмотрела на Генри, который складывал шприцы и бинт в аптечку, задумчиво приложив левую руку к подбородку. – Как-нибудь объясним все.

В рассветном солнце его распущенные волосы были как золото.

–Давайте без больницы. Не хочу никого подводить. Довезете меня до дома? – вмешалась Валери.

–Конечно. Но ты уверена?

–Уверена. Я сама виновата.

–Нет уж, виновата я, это бесспорно. Надо было прежде спросить, какой у тебя опыт. Я сильно сглупила.

–Брось. Отвезите меня домой, мне уже лучше. Нужно успеть до того, как проснется мой отец.

–Так, хорошо… – Генри закрыл аптечку и встал. – Давай я ее отвезу, а ты разберешься со всем здесь? – Он снял с запястья резинку для волос и завязал их в хвост.

–Ладно. Только осторожно. Знаешь, где взять ключи, – Вида глубоко вздохнула, пытаясь подавить вновь подступающую злость, и начала собирать с пола разбросанные бутылки, бокалы, сигареты и другую мелочь.

Валери встала (за последние пятнадцать минут ее самочувствие действительно улучшилось) и принялась искать свою сумочку. Лучше было вернуться домой в полном комплекте, хотя потеря сумочки не была бы особо отягчающим обстоятельством среди многих других, и поэтому, не найдя ее, Валери не почувствовала огорчения. Она думала о том, как будет объяснять настолько долгое отсутствие и весь свой вид отцу, который, пусть это и было маловероятно, мог не спать.

–Вот хрень… – последнее, что услышала Валери, покидая второй этаж под руку с Генри. Ей тоже хотелось высказаться, и пожестче.

Все улицы были пустынны. Когда они подъехали к той, на которой располагался дом Асторов, было 5:40 утра, и птицы на деревьях пели все громче. Валери не хотела подъезжать прямо к дверям: она решила пройти эти двадцать метров пешком одна.

–Поедешь назад? – спросила она у Генри, медленно выходя из салона.

–Надо вернуть машину. Ты как, нормально?

–Да, намного лучше. И мы никому об этом не рассказываем.

–Ни одной живой душе.

–Хорошо. Кажется, я уже могу идти. До скорого, наверное.

–До встречи. И будь осторожнее.

–Да. Спасибо. – Она чувствовала себя скованно и не знала, как его поблагодарить.

Через минуту машина скрылась за поворотом.

Наблюдая за Генри, Валери сделала вывод: чем больше компания, тем больше он теряется, потому что совершенно не приспособлен к свободному, ни к чему не обязывающему общению на разные темы. Единственным вариантом для него было максимально тесное, доверительное общение между двумя-тремя близкими людьми, не больше – тогда он был собой, и тогда он мог прекрасно себя проявить. Во всех остальных случаях – полная растерянность. Наверное, с этим можно справиться, если серьезно работать над собой, но то, что этот человек станет, под большим сомнением.