Мотор ревел, и машина на большой скорости неслась по водному серпантину. Валери успела заметить покосившуюся скамейку, стоявшую прямо у дороги. На самом краю сидела Вида – в голубом платье по моде шестидесятого года, в старомодных босоножках с застежками, с распущенными волосами. Один миг – и она уже была далеко позади.

Валери повернулась, чтобы посмотреть на отца, и поняла, что рядом с ней сидел другой человек. От него веяло правдой, простотой и непосредственностью, спиртным и проливным дождем. Его пиджак пах старым шкафом, пятидесятыми, женскими руками, цветами в саду.

Генри?

Оскар?

Александр?

Ивар???

Знать это было не обязательно.

Машина остановилась. Тонкие золотистые нити спускались с неба на землю, заставляя светиться воздух. Становилось душно, и надвигалась пелена, готовая закрыть ее от всего мира, задержать в микросфере, воздушном баллоне, который будет поддерживать в ней жизнь посреди бескислородного пространства.

Раньше Валери была уверена, что вечный дух природы всегда молчит и безразлично наблюдает за всем, что происходит с людьми – будто смотрит на города из иллюминатора, будто наблюдает за строительством муравейника. Но тогда она поняла, что это ложь – ложь, которую люди сами придумали, чтобы утешиться и не признавать свою слепоту. Каждый кусочек вселенной кричал о чем-то, готов был подсказать, дать тот самый ответ, так необходимый каждому. Каждый кусочек вселенной знал этот ответ, и готов был поделиться им с тем, кто слышит. А она слышала абсолютно все.

Тысячи голосов сплетались в песню по ту сторону, за пределами непроницаемой сферы, внутри которой она находилась. Ей стоило только пройти сквозь перегородку, и она узнает все. Духи были здесь, они были готовы раскрыть секреты. Нужно было только выйти к ним. Она видела, как они танцевали вокруг, смеясь, и звали ее с собой. И она вышла, чтобы задать главный, самый важный вопрос. Валери выплеснула его одним ярким мысленным зарядом.

КТО-НИБУДЬ МЕНЯ ЛЮБИТ?

Духи молчали. Они ни издали ни звука, только удрученно плавали в воздухе, оставляя следы из маленьких вспышек. Потом они стали носиться из стороны в сторону, сталкиваясь и стремительно летя вниз, освобождая все больше места темноте.

Валери уже не следила за тем, что происходило вокруг; ее больше не интересовали волшебные преображения действительности, чудесные игры с материей не вызывали восторга. Картинка медленно теряла яркость и смысл, и вся окружающая обстановка превращалась в комнату на втором этаже особняка, которую Валери мысленно покинула уже очень давно. С первого этажа уже не доносилась громкая музыка, все было тихо, даже радио в комнате молчало. Кристина спала на кресле, ее руки безжизненно свисали с боковинки. С ее волос упала желтая лента, которая несколько раз изогнулась в воздухе и приземлилась на ковер со звуком, похожим на взрыв. Оскар пытался зажечь спичку, но никак не мог провести ее кончиком по боку коробка – все время мазал. Вид у него был усталый, волосы слегка взъерошены. Виды и Генри не было.

Валери увидела на столе поднос с «фирменными» – на нем одиноко лежала сигарета Генри, которую он так и не взял. Не думая ни о чем постороннем, Валери стала шарить в поисках зажигалки, но потом вспомнила, что у Оскара были спички, и вырвала коробок у него из рук. Он не оказал ни малейшего сопротивления: совсем ушел в себя и с грустью в глазах разглядывал ковер, расшитый восточным орнаментом. На своей волне.

Валери зажгла сигарету и вновь утонула в мягкости дивана. Ей хотелось улететь, и подальше оттуда.

Комнаты, в которой она находилась, больше не было, а точнее, Валери не было в ней. Она сидела на скамейке в сквере, прямо рядом со своей старой школой. Там она раньше играла с Лолой и По, которые никогда не хотели идти домой и рисовали кривые круги на песке (бестолочи!), там гладила собаку – ее длинная шерсть вся светилась, и собака весело лаяла и лизала ей руки, там искала потерянные цветные карандаши – они должны были быть под одной из скамеек или в грязной песочнице. А, вспомнила: под деревом возле ограды, там она их обронила.

Детская площадка выглядела, как снимок полувековой давности, как испорченная пленка. Валери будто смотрела фильм. Она стала поднимать с земли цветные карандаши, но не могла понять, где какой цвет, потому что все они были серые, а на ощупь – как размякший пластилин.

Валери снова села на выгнутую скамейку и стала ждать. Конечно, она придет, она же всегда забирает ее из школы, потому что до дома далеко, и Валери не разрешают ходить одной. Мама всегда забирает ее в пять, и по дороге они иногда заглядывают в кондитерскую лавку, и мама покупает ей пакетик карамелек. Дома мама не готовит ужин: ей надо много отдыхать и смотреть телевизор, а еще поздно вечером, когда Валери уже спит, она может уйти на прогулку и вернуться очень поздно ночью, и в этом нет ничего плохого, потому что ей нравится гулять, когда на улице никого нет, а Валери она с собой не берет по той причине, что той нужно рано вставать к первому уроку.

Ничего страшного, что она опаздывает. В шесть она обязательно придет и заберет ее, и они пойдут в кондитерскую. Валери думала, какие конфеты она попросит сегодня – лимонные или зефир. В семь они уже точно будут в лавке.

К ней подошла учительница, потом другая. Они были взволнованы, и Валери стало неловко и страшно от их взглядов. Они заставили ее войти в здание школы и посадили в вестибюле. Там висели картины, на которых были изображены дети с цветами и среди цветов. Они улыбались солнцу. Валери эти картины всегда казались необъяснимо жуткими. У нее по телу пробежали мурашки, когда она вновь их увидела. В учительской пытались дозвониться до ее родителей, но Валери знала, что мамы нет дома, так как она идет сюда, в школу, а папа, наверное, еще не вернулся с работы. Но кто-то ответил – она слышала голос учительницы. Быстро повесили трубку.

Она не понимала, что происходит, почему эти чужие люди пытаются что-то ей объяснить. Ей стало страшно, что случилось что-то непоправимое, что больше нет никакого дома и ей придется всю жизнь провести в вестибюле с картинами. Учительница музыки – «милая Трисс», как ее называли дети, – отвезла Валери к себе домой и накормила макаронами с сыром. В настоящий дом ей было нельзя: папа был настолько пьян, что просто не мог ничего выговорить, а мама к тому моменту была уже очень далеко. Когда через два дня Валери, наконец, туда вернулась, она нашла шкатулку с драгоценностями и письма от мамы, в которых почти ничего не понимала.

У нее не было паники ни тогда, ни потом. Она долго верила в то, что мама скоро вернется домой. Но она не возвращалась. Потом ее отсутствие стало нормой, и папа больше времени стал проводить дома. Они жили, как получится, и у них получалось. Даже картины из вестибюля школы перестали вызывать у нее неприятные ощущения – это были просто размалеванные доски, она сама так же могла, что подтверждали уроки рисования.

Внезапно пленка начала прокручиваться назад, и Валери снова оказалась на той скамейке. Материя, из которой была соткана эта часть пространства, начала сжиматься, и все вокруг заскрипело. Детская площадка издала крик боли, который еще долго отдавался эхом от невидимых стен комнаты-воспоминания, а потом был поглощен скрежетом и треском. Эта сцена затянулась, пора сменить пластинку, дорогая. Может быть, это все происходит потому, что в космосе кто-то меняет пластинку. Это и есть причина временных и пространственных сдвигов, когда будущее становится прошлым, а воспоминания – реальностью. Это уже всем наскучило, давайте что-нибудь новенькое. Все ее любимые фразочки. Не вам указывать женщине, как себя вести. Ты вроде и не помнишь их, но на самом деле они постоянно у тебя в голове, они ковыряют мозг.

Площадка разваливалась, но Валери продолжала сидеть на скамейке, и разрушение не касалось ее. Вдалеке, за деревьями она заметила фигуру, которая смотрела на нее сквозь пелену дождя.

–Мама! Мама! – Валери вскочила и побежала в ее сторону, но чем ближе она подбегала, тем дальше становилась фигура. Несправедливая и неестественная пропорция, которая загоняет тебя до смерти, если не примешь поражение.