К селу подошли уже затемно. Тут он мне говорит, что дальше нужно идти только нам двоим. Тут я совсем не выдержал. Все ему высказал! Хорошо немцы рядом были, а то бы выдал я ему еще и по морде выдал. Тогда он показал еще один документ, за подписью самого … (густо вымарано черной тушью). Говорит, что никто этого видеть не должен! И что делать? Двоих я в охранение поставил у села, остальных отправил к опушке позицию там оборудовать. Мало ли что, а так огоньком пулеметным поддержат. Оттуда чей все, как на ладони видно! Причешут будь здоров! А там глядишь, и мы уйдем незаметно.

Когда мы до крайнего дома доползли, мне что-то сразу нехорошее почудилось… Знаете, бывает такое… Вроде все нормально, а что-то гложет и гложет. Ну думаю, зря только сгинем. А этот, твердолобый, ползет и ползет, как заведенный… Дополз до крыльца и встал. Изба-то добротная. Сразу видно хозяин зажиточный, крепкий, работящий. Бревна подобрал, один к одному! Все свежее, опрятное. Чай сам деревенский знаю, о чем говорю…

Значит, отворил мы дверь и тихонько вошли. Вот тут-то я понял почему в доме было так тихо… Так не было там никого… из живых. Мертвые одни были! До сих пор снятся рожи эти синюшние перекошенные. А этот как специально, зашептал, что здесь надо приподнять, там потрогать и проверить, что бы доложить … (густо вымарано черной тушью).

Что подробно? Описать все, что там увидел? Подробно конечно не опишу… Уж сколько лет прошло, но попробовать можно.

Пол я помню там был. Говори ведь, хозяин кажись крепкий был. Пол там справный был раньше. Доски сосновые, толстые, ровные, сучков почти нет… как и что? А то, что дырявые они были, словно жучки-короеды их прогрызли. Вот такие доски (показывает руками размер) в труху. И ведь вижу, что свежие они! Ну пару месяцев всего, как постелили, а тут в труху.

Да, кажись отделение там ночевало. Изба большая, одной комнатой, всех приютила. Сколько всего? Не знаю! Не помню! Может шесть тел, а может и все девять… Каша там была, поди разберись, что да как?!

Что особенного спрашиваете? (засмеялся, потом попросил воды, которую выпил залпом). Все там было особенным! Вы видели хоть раз, как разделывают животных? Нет? А на фронте штыком работать приходилось? Да?!Так, вот крови там почти не было… (опять попросил воды, которую снова выпил залпом). Куча трупов, а крови нет! Вот хряка разделывает, бывало, неопытный кто… Весь в крови измажется. Одежда скрозь в крови, руки, лицо… А тут нету! Испугался я тогда! Никогда не боялся до этого, а тут струхнул… На немца в рукопашную — пожалуйста, кому по роже дать — легко, а тут что-то слабость на меня накатила…

Как связной себя повел? Тут грех жаловаться. Сначала помню побледнел слегка. Руками больно ничего не трогал, а потом все…

Что дальше было? Да не помню я ничего! И хватит на меня кричать! Я же нервный больной! (пациент бросился на врача).

Через два часа

(Пациенту были введены два кубика…, состояние стабильное)… А кто вы? Вы не мой папа? (Были введены дополнительно четыре кубика…, состояние стабильное заторможенное)

… В селе не было никого в живых! (пациент просит еще воды) Кажется рода там стояла. Целая рота по хатам лежала! Кто где валялся… (пациент выпил два стакана воды залпом, опять попросил воды) Все! Не помню я больше ничего! Ну отпустите вы меня! Сколько же можно мучить! (пациента стало трясти, изо рта пошла пена)

Через час

(Принято решение ввести сыворотку № 5) Отметка «Согласен» Подпись (неразборчиво) Расшифровка фамилии (густо вымарано черной тушью)

… Кто их убил? Ха-ха-ха-ха! (пациент стал смеяться, состояние удовлетворительное). В Монголии, где я начинал служить, в таких случаях говорят, что их убило Небо! Вот и я скажу — Небо их убило! (пациента стало трясти)

Через двадцать минут

(у пациента изо рта пошла кровь) (принято решение о повторном применение сыворотки № 5) Отметка «Не согласен, опасно для жизни пациента». Подпись (неразборчиво) Расшифровка фамилии (густо вымарано черной тушью). Отметка «Согласен». Подпись (неразборчиво) Расшифровка фамилии (густо вымарано черной тушью).

(пациент пришел в себя, состояние удовлетворительное). (остальной текст густо вымаран черной тушью).

Природа не знает морали, ей неизвестен «плюс» и «минус». Все это придумано и создано человеком для человека и во имя человека. Зачем это всей природе? Её бог — это рациональность! Среди растений, животных, неживой материи царит лишь один закон — развивается и сохраняется только то, что позволяет выжить… И как следствие из закона — сильный при всех равных условиях всегда уничтожит (съест, поглотит, переварит, изменит) слабого. Таков закон, такова жизнь!

Несмотря на отсутствие головы на плечах в физическом плане, Андрей прекрасно осознавал, что с каждой секундой он меняется. Хотя страшно было даже не это! Тяжелее всего было осознавать, что начали медленно исчезать его воспоминания (о доме, о матери и друзьях), взгляды, его боль и радость. Постепенно, как-то не назойливо, исчезало все, что так или иначе связывало его с человеком — живым человеком — Андреем Ковальских!

Он медленно истончался, теряя желание жить. Все казалось каким-то невесомым, зыбким и ненастоящим. Все, что раньше вызывало хоть какие-то эмоции, сейчас становились совершенно безразличным. Это было все больше похожим на еле уловимый сон, который вроде и был, но совершено не запоминается.

Однако страшнее всего было даже не то, что он терял свою человечность и не то, что он растворялся в чем-то другом… Страшнее всего было другое! Это не вызывал отторжения! Кусочек за кусочком, личность Андрея исчезала в глубинах Леса, переставая быть тем самым Андреем. Ему совершенно не хотелось сопротивляться — куда-то «бежать» сломя голову, «кричать со всей дури»… Даже, наоборот, его все чаще и чаще охватывало странное состояние — противоречивой эйфории.

«Он (Лес) какой-то необычный, — всплывало в памяти Андрея. — Жадный до всего! Ему постоянно нужно что-то новое. Мои знания, мысли… Да… Пусть, разве это плохо?». Лес охотно принимал все, что ему давали…

«Я… маленький. Совсем маленький, — делился еще человек, погружаясь в далекое детство. — Зима. Лес прямо за околицей дома мне так нравился, что… Помню лыжи. Широкие, почти в две ладони… Мама говорила, что от отца они остались… Идешь по лесу, а кругом тишина. Мороз только щеки щиплет!». Образы шли широким потоком, превращаясь постепенно в бурный океан видений.

«Чуть отойдешь от села и начинают встречаться следы животных и птенцов, — он заново переживал далекий, но от этого не менее притягательный момент. — Мне всегда нравилось разгадывать их… Кто здесь прошел, а кто вот здесь пробежал. Чудно». В сознании вырастал кусок зимнего леса, покрытого теплым мохнатым белым одеялом. Между черными стволами, великанами возвышающимися посреди сугробов, мелькала еле заметная фигурка… На лыжах шел мальчишка, укутанный в старый полушубок. Одежка не по росту; перешита, кажется. Идет еле, головой по сторонам вертит.

Он улыбался! Улыбался по настоящему, когда не обязательно приподнимать вверх уголки губ и слегка сужать глаза… Андрею было хорошо! Он вновь переживал кусочек своего детства — одно из самых приятных его воспоминаний. Лес тоже это видел и воспринимал… Но не понимал! Череда этих образов, ярких и сочных, для него оставались лишь механически усвоенной информацией. Он добросовестно это принял, запомнил, пропустил через себя, но все без толку! Возникало непонимание! Противоречие! Образы, обычные и знакомые для него образы, не соответствовали таким бурным эмоциям!

Откуда столько теплоты, мягкости и спокойствия? Почему образ скрипучего и искрящегося на солнце снега будил у человека такие удивительный чувства? А слегка кислый запах старой овчины, из которой был сшит полушубок, чем он так дорог ему? Сознание Леса путалось… Рациональность, как неотъемлемое правило любого действия, сбоило и могло дать ответа на все эти вопросы!