— Да. Все богатые, опрятные засранцы, — пальцами парень ритмично постукивал по своему бедру. Он что-то наигрывал. Она не могла сказать, гитара это была или пианино. Любое. Оба. — Посмотри на этого.

Высокий, светловолосый, голубоглазый парень бросил свою сумку возле ствола дерева и вытащил свою клюшку для лакросса из ручек сумки, присоединившись к игре, которая уже началась.

— Я открыт! Я открыт!

Он поймал входящий мяч, легко укачивая его в сетке, прежде чем отбросить его назад. Вайолет знала этого парня. Шепард Смолли. Они вместе учились в классе английской литературы, но студентка-стипендиатка Вайолет Смит и Шепард Смолли вращались в разных кругах.

— Я его знаю. У нас совместный класс по литературе.

— Мои соболезнования.

Вайолет усмехнулась сухому, снисходительному тону Зака. Глядя  на разрывы на коленях его джинсов, она могла видеть темные, жесткие волосы на ногах. Девушка думала о том, чтобы дотронуться до его кожи, положить руку на теплое бедро, но ей еще не были известны правила. Она чувствовала, что парень опасался того, что происходило между ними, и, несмотря на нетерпение получить ответы, она не хотела делать что-то, что могло бы оказать на него давление или оттолкнуть.

Потому что ощущалось таким правильным сидеть рядом с ним, быть с ним, как его девушка, а не просто друг — не то чтобы Зак когда-либо использовал слово «девушка». Они были два творческих человека, два мятежника, два обычных ребенка из среднего класса, соединяющих слова и музыку в нечто прекрасное. Они понимали друг друга. В глубине души Вайолет была уверена, что они созданы друг для друга. Девушка просто не была уверена, что сердце Зака было на одном борту с ее.

Парень обнял ее, и это удивило ее, и заставило животик вздрогнуть. Это вселяло в нее надежду.

— Зак?

—Хм? — он не смотрел на нее, но указательным пальцем скользнул под край ее блузки, слегка поглаживая кожу ее плеча, и она вздрогнула.

У меня были отличные выходные.

Я хочу, чтобы ты называл меня своей девушкой.

Мне нужно сказать тебе, как сильно я тебя люблю.

— Я, эм, я…  Я думала, что напишу что-нибудь сегодня вечером, — она вздохнула, теряя самообладание. Трусиха.

— «Fall(en) Days»? — он улыбнулся ей, и у нее перехватило дыхание, когда девушка увидела холодную красоту его серо-стальных глаз.

Без какого-либо предупреждения парень опустил свои губы на ее, и хотя Зак целовал ее бесчисленное количество раз за последние три дня, Вайолет все еще не привыкла к этому, и это потрясло ее как шок от чего-то замечательного. Это все еще казалось чудом. Кровь прилила к ее голове, и девушка почувствовала головокружение. Она повернулась, чтобы наклониться к нему, когда руками Зак скользнул по ее спине, по лифчику и оставил их лежать над задницей. Она чувствовала, как своим языком он касался ее, зажигая фейерверк в голове и между бедер. Вайолет все еще была девственницей (хотя едва ли, после прошлой ночи), и она задавалась вопросом, сможет ли то, что она будет спать с Заком, скрепить сделку между ними.

Если переспав с ним, она сможет выжать из него слова «я тоже тебя люблю», девушка была готова делать это каждый день и каждую ночь до конца своей жизни.

Парень отстранился, прислонившись своим лбом к ее.

— Вайолет-как-цветок, — пробормотал он.

Девушка распахнула глаза, сердце бешено забилось при звуке нового ласкового названия. Он держал свои закрытыми.

— Нечто прекрасное. Напиши мне что-нибудь красивое, — прошептала девушка.

— Напишу, я... я... Вайолет, кажется я... — он слегка задыхался напротив ее губ, прежде чем открыл глаза. — Я думаю, мы должны пойти и написать эту песню.

Трус. Ты чертов трус, Зак.

Он наблюдал, как Вайолет слабо улыбнулась и кивнула ему, отстраняясь. У него заняло пару секунд, чтобы поправить свой стояк в трусах, прежде чем встать и натянуть футболку на джинсы. Вайолет встала рядом с ним, и его разозлило, что она оглянулась на блондина, играющего в лакросс.

Ты должен был попытаться сказать ей, что чувствуешь. Ты просто должен был сказать это, ради всего святого.

Зак велел своему сердцу заткнуться и оттолкнул эти решительные слова прочь. Его ладони вспотели, когда Вайолет плечом коснулась его руки, и он засунул их в задние карманы. У Зака не было личного опыта в любви, но все, что он читал, все, что когда-либо видел, слушал или понимал, указывало на то, что он влю... Нет. Он не позволял себе даже думать об этом. Парень стиснул челюсть, отчаянно желая избавиться от серьезности слов, их давления и категоричности.

Я не знаю, что я чувствую. На протяжении всей своей жизни я едва ли что-то чувствовал. Я просто знаю, что это приятно. Это так чертовски приятно, что пугает меня до смерти. Гораздо безопаснее быть оцепеневшим. Разве мы не можем быть просто друзьями, которые тоже дурачатся?

Реальность заключалась в том, что Зак просто не имел большого опыта в личных отношениях. С раннего детства родители заполняли каждую его свободную минуту музыкальным обучением, репетициями и летними лагерями, посвященным развитию таланта. Ему не разрешалось заниматься командными видами спорта или посещать общественные мероприятия. Он должен был практиковаться, сочинять или выступать, когда  был не в школе. Каждое лето, начиная с двенадцати лет, он проводил в Джулиарде, и хотя он виделся с очень добрыми и преданными преподавателями, другие дети были конкурентоспособными, целеустремленными и необщительными. К тому времени, когда он достиг подросткового возраста, Зак был настоящим виртуозом, играя на фортепиано и гитаре, но социально неловким, особенно вокруг девушек, с которыми (за исключением его близнеца, Коры) он никогда не проводил много времени.

На первом курсе Йельского университета он не смог нарушить условия своего воспитания и проводил все свое время в классе или на практике. Зак замечал девушек, особенно умных и артистичных, но не знал, что сказать им в первую очередь. Не говоря уже о том, что он был не из какой-то богатой семьи, не водил дорогую машину, и у него не было ничего другого, чем он мог бы себя зарекомендовать. Парень совершенно не знал как завязать с ними разговор. Кроме того, не было ни одной девушки, которая бы захватила его воображение — пока он не прочитал стихотворение первокурсницы Вайолет Смит в литературном журнале Йеля, и это не вырвало его сердце. Как будто она написала его о нем.

Это было стихотворение о старике, который собирался играть на гитаре. Вайолет описала его скрюченные пальцы, желтые зубы, горбатый нос и волосы как у Эйнштейна. Она рассуждала о его уродстве, о том, как больно было за ним наблюдать. А потом он задвигал пальцами по струнам, и она написала, что ее сердце разбилось, и внезапно все, все в этом человеке стало прекрасным —  в одно мгновение он стал не ее проклятием, а ее музой. Мужчина был прекрасным и волшебным, словно небеса распахнулись, соизволив поделиться с ней чем-то абсолютно совершенным. Когда Зак в первый раз прочитал ее слова, его глаза стали гореть, как будто кто-то бросил ему в лицо песка. Потому что музыка каким-то образом сделала старика достойным любви, и каким-то странным, жалким образом, это было так, как если бы она написала стихотворение о нем.

Вскоре после этого он заглянул на плохо посещаемое чтение стихов Университетских общин, сидя на заднем ряду, чертовски скучая, пока не поднялась она, чтобы прочитать «Мистер гитарист». Когда Зак беззвучно произносил  слова в унисон с ее чтением, он чувствовал, как что-то смещалось внутри него. Вайолет была первым человеком, которого он когда-либо жаждал, о котором мечтал, и ее акцент Мэна занял видное место в его фантазиях после той ночи.

До конца первого курса парень тайком наблюдал за ней, интересовался кто она, откуда, и как такая девушка видела остальной мир. Она не собиралась с большой группой других девушек, но казалось, ладила со всеми, светящаяся и веселая, предлагала улыбки как будто они ничего ей не стоили. Ее дикие волнистые волосы обрамляли бледное лицо, и она одевалась как беглянка шестьдесят седьмого года. Но Заку было насрать, как она выглядела и как одевалась — ее слова бросили сеть на его сердце. Он был влюблен в ее душу издалека. И теперь, по счастливой случайности или по воле судьбы, она была здесь, с ним, с ним. И парень был так напуган растущими чувствами, которые он испытывал к ней, чувствами, которые он едва узнавал, не говоря уже о том, чтобы назвать их, он не знал, что с этим нужно было делать.