Поэт, возможно, поступал так зря,

Но как сдержать порывы метких мыслей,

Рождённых истиной самой, к нему

Пришедших из суждений точных, колких.

И оставалось правды суть ему

Беспечной рифмой заострить и только.

В те дни повесой Александр слыл.

Свободно жил. Влюблялся очень часто,

Хотя ещё всем сердцем не любил

И всё-таки желал такого счастья.

Он посещал придворные балы,

Наполненные музыкой и светом,

Чьи барышни юны, свежи, белы,

Стройны, прелестны, но горды при этом,

Чувствительны и трепетны душой,

Приветливы, скромны, умны на диво,

Как стая лебедей, одетых в шёлк,

Легки, воздушны, сказочно красивы.

Поэтому, наверное, поэт

Быть постоянным не умел в то время.

Во цвете юных, пылких, вольных лет

Он восхищался, видно, сразу всеми.

И предпочтение одной отдать

Не мог – а вдруг он встретит красивее.

Его волнение легко понять —

Расстаться со свободой он не смеет.

Но часть любви поэт готов отдать

Той, чья краса для многих недоступна.

Поцеловать бы и к груди прижать,

Да только очень осторожно, скупо

Любовь дарует счастья светлый миг,

Не отвергая тихого сомненья.

Но Александр… Он уже постиг

Святой любви прекрасные мгновенья.

Уже он понял суть и смысл любви.

По мнению его – в любви лишь вечность.

Все любящие на земле правы,

Хотя порой они весьма беспечны.

А страсть любви превыше всех страстей,

Как свет огня, она неповторима,

И ей не нужно никаких вестей —

Между сердцами связь любви незрима.

Невидимый оставив в душах след,

Она всем дарит истинное счастье.

Жизнь без любви не представлял поэт

И был готов всегда ей в плен отдаться.

Жила ещё одна в поэте страсть —

К театру, к посещению спектаклей.

Театр имел над ним такую власть,

Что иногда, без зримых слёз, он плакал,

Заворожённый сказочной игрой

Актёров, свет и истину несущих.

Стихами он описывал порой

Игру артистов, самых ярких, лучших.

Но, как поэт, особенно актрис

Любил он нежно, пламенно и страстно

И вызывал Семёнову на бис,

Крича из ложа: «Браво!» и «Прекрасно!»

Истоминой так восхищался он,

Любуясь танцем лёгким и воздушным.

Был красотой Сосницкой покорён

Надолго, если не навечно, Пушкин.

Он жил театром, восторгался им

И выражал свою любовь наглядно,

Рисуя в профиль и анфас богинь

Прелестной артистической плеяды.

Всю жизнь хранил к театру он любовь

Внутри всегда пылающего сердца.

И знает мир из множества стихов,

Как он умел страстями чувств согреться.

Пылать огнём божественной любви

И восторгаться красотой и блеском,

Чтоб вспоминать в просторах синевы,

В изгнании, о театральных всплесках

Талантов новых, ярких, молодых,

Чей дивный дар поистине от бога.

Он никогда не позабудет их,

Куда б не увела его дорога.

Как мысль, как слово в памяти живёт

Театр, где б поэт ни находился,

Везде его театр жизни ждёт.

Он без театра жить бы разучился.

Ведь в нём лишь – в истине, притворстве, лжи

Реальность всех явлений жизни этой.

Поэзия – его душа, а жизнь —

Театр, полный солнечного света.

Так жил поэт, любил, искал, творил

И не спешил, казалось, к доле лучшей,

Всем сердцем жизнь свою боготворил,

Не замечая, как сгущались тучи.

Смысл злых его пародий, наконец

Сознания высоких жертв достигнув,

Огнём пронзили пустоту сердец —

Позора смысл вельможи вдруг постигли.

И поспешили все к царю гурьбой —

Унять, изгнать, убрать, упечь, отправить

Туда, где он, отверженный судьбой,

Характер вздорный должен был исправить.

«В Испанию! На Север! В Соловки!

В Сибирь его!» – вельможи предлагали.

Жуковский, злобной силе вопреки,

И Карамзин поэта защищали.

Решение царя пришло не вдруг,

На радость многим или же на горе,

И сослан Александр был на юг,

В далёкий Крым, к неведомому морю.

Предписано покинуть Петербург,

И времени для сборов слишком мало.

Прощай, друзей любимых тесный круг,

Прощайте, лицеисты, театралы,

Гусары славные и мудрый Карамзин,

И Чаадаев, преданный свободе.

Как будто мало с ними лет и зим

Он рядом был, но вот судьбе угодно

Их разлучить, дай бог, не навсегда.

Ещё к нему идут, спеша проститься,

Поэты те, в стихах чьих иногда

Он находил сияющие мысли.

Крылов, Жуковский, Грибоедов… – всех

Не перечислить. Но какие люди!

Они столпы литературных вех.

Ценить, любить всегда их Пушкин будет.

Они как звёзды яркие, чей свет

Обогревал поэта на чужбине.

Где б ни был он в изгнании, поэт

Душой и сердцем оставался с ними.

И вот дороге длинной нет конца.

Уж степь вокруг. Поэт в кибитке слышит

Протяжный голос ямщика – певца.

В дороге песня не бывает лишней.

Она бодрит, готовая отвлечь

От дум, тревог, воспоминаний грустных.

Из звонких слов старается извлечь

Поэт и смысл, и чувство песни русской,

Её истоки, истину, любовь,

Переживания, её надежды

И не прикрытую словами боль

Народа, угнетённого, как прежде.

Поэт в дороге убедился сам,

Как тяжела, бесправна, безнадёжна

Жизнь нищих, обездоленных крестьян.

Кто и когда их осчастливить сможет?

Кто из надменных, чёрствых, злых господ

Откажется от крепостного права?

Не принимая рабства тяжкий гнёт,

Поэт страдал от зла жестоких нравов.

Теряет много человек, когда

Из мест родных его вдруг изгоняют,

Чтоб он кому-то не нанёс вреда.

И удалив, как будто забывают

О нём надолго, пусть один теперь,

Вдали от всех, в глухих краях страдает.

Из множества немыслимых потерь

Не всё так трудно сердце принимает,

Как Родины лишение. К чему

Нас убеждать, что всюду превосходно.

Но нынче сам я словно бы в плену,

Вне Родины, среди иных народов.

И я был изгнан, может быть, тогда,

Когда ещё был слишком мал, не мыслил.

И увозили вдаль нас поезда,

Роняя в ночь сверкающие искры.

Грустила мать, склонившись надо мной.

В чужую даль её погнало горе.

Кто и когда мог с собственной судьбой,

Презрев и страх, и сердца боль, поспорить?

Неведомы, невидимы пути,

Вдаль по которым нам идти придётся.

Когда, куда предложат нам уйти?

В ком грусть о нас нечаянно проснётся?

О ком мы завтра будем вспоминать

И с кем нам не захочется расстаться?

Кто, где захочет нас с тобой принять,

Чтоб подарить хотя бы каплю счастья?

Не знаем мы, ведь будущее – мрак,

И заглянуть в него никто не смеет.

Быть может, только предсказатель-маг

Нам рассказать о будущем сумеет.

Но для чего? Чтоб чувствовать потом

Бессилие перед судьбой? Не стоит

Жизнь искушать, живя грядущим днём,

Беспечностью своей всех беспокоя.

Возможно, что спаслись бы мы от бед,

Проникнув в дни, в которых станем старше.

И всё ж в кибитке вдаль несясь, поэт

Предполагал, как жить он будет дальше.

Теперь решил себя он посвятить