И нечто в том определённое как появилось,

Единую Черту собой в себе что разделяет.

Но как проникнуть и увидеть ту определённость?

Что, в сущности, в себе «неназываемым» зовётся,

И что в том всём «без правил» и «без действий» остаётся,

И в «неосмысленности» там несёт всю разделённость.

Чтоб это всё понять, нам всегда знаний не хватает,

Но знанья будут за бортом, когда есть в нас уменье,

Не мыслим мы того, что разум наш не понимает,

С одним уменьем мы проводим это разделенье.

В нас как бы Третий Глаз вдруг открывается на вещи,

Когда невидимое видим, тихое мы слышим,

Цветов мерцанье, отголоски, что есть в мире, вещем,

До нас доходят, и мы ароматом его дышим.

Но как нам сделать так, чтоб этот Третий Глаз открылся?

Единая Черта пред нами чтобы разделилась,

И мира, неизвестного, виденье чтоб открылось,

Где мир наш, истинный, всегда в покое находился.

Немыслимое начинает вдруг осуществляться,

И пребывать из ничего, как некое виденье,

Черты Единой начинается вдруг разделенье,

И новый мир в струенье начинает проявляться.

И к нам является оно, как мира сотворенье,

Как будто в нас оно своё рожденье ожидало,

И что-то появления преграды все прорвало,

И сотворило в нас вдруг своё новое рожденье.

И новое приобрело перед глазами цельность,

В своей неразрушимой обновлённой ипостаси,

Как сон, обретший с явью напрямую нераздельность,

Входящий в нашем осознанье в полное согласье.

Быть может, это – то, что в мире вечно существует,

Что проявляется порой, и тут же исчезает,

Что нас удерживает здесь, и нами управляет,

Даёт нам смысл тот, каждый что по-своему трактует.

Ведь подлинное бытие движеньем обладает,

В нём кроется вся сущность всех вещей и проявлений,

Но в разных временах несёт всё разные значенья,

И то, что может нас спасти, оно вдруг проявляет.

Ведь духи существуют разных свойств и назначений,

Вещей есть души, как души всей одухотворённость,

Наличествует в творчестве такой Дух превращений,

Который смысл даёт всему, как и определённость.

Ведь обладает бытие цельностью двуединой:

Дух наделяет всех слепцов своим даром прозренья,

Так как в себе имеет пустоту и заполненье,

И может стать всего опорой или серединой.

Ведь суть деяния всего в основе – Недеянье,

И «Правила» творенье – суть «Без-правила» основа,

Нет в этом мире ничего стабильного, такого,

Где разрушенье не предшествовало бы в созданье.

Чревато бытие в себе «памятью», изначальной,

Потенцией, неразделённой, где есть абрис зримых

Вещей всех, нужных в мире или не-необходимых,

В среде обычной, или в ситуации, случайной.

И если нам надоедает простота, бесцветность,

То в сердце может возникать ритм, одухотворённый,

Где рушатся преграды, создаётся беспредметность,

И то, что обретает образ свой, определённый.

Когда мир феноменов рушится – вещей, явлений,

То мира, абсолютного, встаёт лицо так зримо,

Что силой нас влечёт к себе оно неодолимо,

Становится предметом, целью наших устремлений.

Впадая в медитацию, мы видим озаренье,

И все преграды нам разрушить в тот миг удаётся,

Мы в мире полное испытываем растворенье,

Когда мир абсолютный в сердце нашем создается,

И в этом самом кроется весть смысл самопознанья,

Когда мы проникаем в сферы истинной отчизны,

Минуты те, когда мы пребываем в созерцанье,

Становятся счастливым временем всей нашей жизни.

И наша слепота проходит, видим мы всё ясно,

Как будто проникаем в сам источник мирозданья,

На Небесах мы можем утвердиться полновластно,

Нам в этом помогает изменённое сознанье.

(Согласно размышлениям монаха Ку-гуа «Горькая тыква»)

Чжэн Жэньцзюнь (1) сыном Чжэн Циньюэ в то время являлся,

Высокообразованным он был с обширным знаньем,

Делами теми же, что и отец, он занимался,

Владел большим среди столичной знати состояньем.

За вратами Шандун (2) в Лояне он имел поместье,

Где с младшим братом жил тогда он, с тётей и кузеном,

Кузен сестру имел, но с ней не жил уже он вместе,

За сыном Ян Гучжуна (3) замужем была, военным.

Из-за своей болезни потерял кузен там зренье,

Ресницы, брови выросли, так что глаза закрыли,

От линии волос до подбородка доходили,

Лицо его сердитости носило выраженье,

Горячей правая была щека его и красной,

А левая щека, как лёд, всегда была холодной,

Когда сердился, то гримаса виделась ужасной,

О нём немало распространялось молвы, народной.

К нему Жэньцзюня брат с тётей сочувствие имели,

Но что же это была за болезнь, они не знали,

Он много думал, часто проводил время в постели,

Имел предвиденья дар, и его все уважали.

В Лояне жил в то время мастер Чжэн, всюду известный,

Он магом был, гадателем, и находился в блеске

Своей карьеры чудотворца, храм имел свой, местный,

Цуй Линь (4) как раз тогда в инспекционной был поездке,

Через Лоян проехал и отправил приглашенье

Ему, чтоб встретился Чжэн с ним там для благословенья,

И чтоб потом в пути его был с ним в сопровожденье,

Так как о его качествах высокого был мненья.

Когда в Лоян уж возвращались, Чжэн тут спохватился,

И вспомнил, что усадьбу Жуньцзюня уже проехал,

Она лежала на обочине, и он поехал

Туда, где он во времена, былые, находился.

Когда к воротам подъезжал, в большое впал волненье,

Страх в сердце ощущал, считая в чём-то виноватым,

Он обвинил себя в тот миг в ужасном преступленье,

Достойным смерти, и сказал, что смерть будет расплатой.

Когда он прибыл, Чжэн Жэньцзюнь спросил, чего боится

Он в его доме, страх в обличие своём являя,

Ответил тот: «Не думал я, что в жизни так случится,

Что будет у меня за промахи судьба такая.

Несчастен я, так как смог на глаза вам показаться,

Чтоб даже быть измученным усталостью и жаждой,

Я знал, здесь родственник (5) живёт, не мог я удержаться,

В душе надеялся увидеть я его однажды.

Самонадеянно пришёл к вам в гости, вы простите,

Я знаю, что не должен никогда здесь находиться,

И за моё желание увидеть, извините,

Того, кто не желал бы в этом мире мне открыться.

За этот к вам визит я должен жизнью поплатиться,

Так как запретную границу я переступаю,

После визита к вам умру я скоро, это знаю,

Но, рядом будучи, я не могу к вам не явиться».

Жэньцзюнь сказал: «Здесь – я, мой младший брат и тётя только,

Здесь никаких других нет у нас в доме незнакомцев,

Чего боитесь вы? Правда, один живёт питомец –

Кузен наш, но он слеп совсем, не видит он нисколько».

Жэньцзюнь ни слова о слепом не молвил поначалу,

Лишь тут он вспомнил о болезни с холодом и жаром,

«Неужто это Чжэна беспокоит, ведь недаром, -

Подумал он, – все о кузене говорят немало».

Он Чжэну рассказал о состоянье слепого,

Воскликнул Чжэн: «Он – Власти всей, небесной, представитель!

А я – в Подземном Мире рядовой всего служитель.

Как я посмел прийти, ведь недостоин я такого!

Сюда я прибыл, вовсе не имея намеренья

Его побеспокоить, я мечтал «ношно и денно»,

Желая поскорей отдать ему дань уваженья,

За эту дерзость должен умереть я непременно,

В высокому чину проситься на приём – негоже,

Отдать дам уваженья, но всё ж требует обычай,

А если не отдам, не соблюду тогда приличий,

Умру, если пойду, а не пойду, умру я тоже».

И после, взяв бумагу, написал слова такие:

«Привратник Преисподней отдаёт дань уваженья,

Спешит Чжэн, некий, засвидетельствовать так почтенье,

Целует платья вашего край и стопы, нагие».