Стал приставать ко мне, хотел запачкать моё тело.

Хотел добиться своего он, ведь он тоже воин,

Но он – вассал, позволивший себе с царя женой

Такую вольность, беспардонную, он горд собою,

Поэтому решила я, что смерти он достоин».

Пэн Юэ перебил её, вскричав: «Всё – в её власти!

Ещё и в чуской армии она шашни имела

С Шэнь Шици, я совсем не помышлял о сладострастье,

Всегда был прям и честен, не моё всё это дело»!

– «Всё ясно, – молвил Сыма, – обсуждать нам нет резона,

Мужчина правду говорит, а женщина лжёт судьям,

Пэн Юэ прям и честен, и ревнитель -он закона,

С царицей Люй попозже разбираться ещё будем.

Мой приговор: «Пэн Юэ – верный, сдержанный весь в чувствах,

За прямоту и честность высшее получит званье,

Не допускал с царицей никакого он распутства,

Как Хань Синь, справедливого достоин воздаянья»!

Был вызван на допрос Ин Бу. Как только появился

Цзюцзянский князь, то жалобу подал суду он сразу,

Владыке, поклонившись, с такой речью обратился:

– «За жизнь мою государя не подводил ни разу,

Я вместе с Хань Синем и Пэн Юэ заслуг добился,

Царю завоевать реки и горы помогая,

Неоднократно с вражескими полчищами бился,

За ханьский двор до капли свою кровь там проливая.

Не помышляли мы о мятеже, но ведь недаром,

Все говорят, что женщина есть дьявола созданье.

Передо мной предстал гонец царицы Люй с посланьем,

В подарок получил её я жбан с мясным отваром.

Послал ей благодарность я, отведал угощенье,

Которое на вкус весьма отменным оказалось,

В бульоне палец вдруг увидел, как мне показалось,

И сразу в моём сердце родилось тут подозренье.

Спросил гонца я, что – это, тот только рассмеялся,

Сказав, что кушанье, привычное, царицы Люи,

Рассвирепев, я стал пытать его, и тот признался,

Что блюдо сделано из князя лянского Пэн Юэ.

Не выдержав, я палец сунул в рот, извергнув в реку

Всё содержимое, кусочки в крабов превратились,

Они – напоминание обиды человеку -

С тех пор в этой реке с названьем «пэнъюэ» водились.

Не совладав с собой, гонца я казнил там на месте,

Когда царица Люй об этом случае узнала,

Она людей для наказания, своих, послал,

Те привезли её головы – мою и гонца вместе.

Так я погиб и не успел об этом всём поведать.

Владыка! Перед вами я колени преклоняю,

И справедливости прошу, на вас лишь уповаю,

Из-за неё пришлось мне человечину отведать».

Воскликнул новоявленный Яньван: «Это – ужасно!

Погибли мудрые мужья эти совсем напрасно,

Повелеваю, так как они славу заслужили,

Чтоб в будущем рождении наделы получили».

По делу, первому, всех увели. Группу, вторую,

Ввели в зал, в группе этой истцом Дингун оказался,

Ответчиком был ханьский царь Лю Бан, стоять остался,

Дингун же выступая с жалобой, вёл речь, такую:

– «Войска мои раз ханьского монарха окружили,

Он обещал отдать мне половину всех владений,

Я согласился, и его из плена отпустили,

Но не сдержал потом он данного мне заверенья.

И, государем став, меня он казнил вероломно,

Я до сих пор хожу с обидой за его отмщенье!

Владыка Яньван! Жду я справедливого решенья,

Всё жизнь в договорённость верил я, себя вёл скромно».

– «Лю Бан, что скажешь»? Тот сказал: «Есть в этом основанье:

Дингун любимым был военачальником Сян Юя,

Таил измену он, его я казнил в назиданье

Другим вассалам всем, неверным, властью не рискуя.

Какая здесь несправедливость или же чрезмерность»?!

Вскричал Дин: «За тебя с врагом я насмерть в битвах дрался,

Ты говоришь, что якобы я проявил неверность,

А Цзи Синь, он в Синъяне жизнью за тебя остался,

Он верным был вассалом, ты не дал даже ничтожный

Ему чин или титул или пост, вот и выходит,

Что благодарность места в душе твоей не находит,

Какая там уж справедливость поселиться может!

Или история с Сян Бо – родным братом Сян Юя…

Как помнишь, на пиру он с Фань Гуанем сговорился,

В Хунмынь на помощь бросился, своей жизнью рискуя,

И брата предал, и тот головы своей лишился.

Он проявил неверность, ты ему дал титул хоу (28),

А случай с Юн Чи, что у Сян Юя ходил в любимцах,

Ты на него разгневался, считал всё за плохого,

Потом в Шифаен титул дал, а он был проходимцем.

Меня обидел ты, врагом смертельным называя»?

Но ханьский государь молчал. Сюцай сказал: «Всё ясно,

Дингун, Сян Бо, Юн Чи пусть удалятся, ожидая

Решение суда, не беспокоятся напрасно».

Ввели другую группу. Ци истицей выступала,

Ответчицей была царица Люй. Сюцай представил

Собранию их: «Женщина Ци недовольной стала

Тем, что была наложницей, и царь её оставил.

Царица Люй же первой госпожою величалась,

Жила в главном дворце, всем хорошо известно было,

Что её сын займёт престол, но ты вот возмущалась,

Что не твой сын будет царём, зачем так говорила?

И почему Лю обвиняешь ты в захвате власти»? -

Сказала Ци: «Послушай, Яньло, раз было сраженье

У речки Суйшуй, тогда-то и свалились все напасти

На село наше, что тогда пришло всё в разоренье.

Селенье Цицзячжуан нашего являлось рода,

Дингун с Юн Чи гнались за государем, ханьским, следом

Над его войском одержали они там победу.

И много полегло тогда гражданского народа.

Отец мой спрятал в доме беглеца-царя в укрытие,

В тот день играла я на сэ (29), он музыку услышал,

И приказал меня к нему позвать, когда он вышел,

Меня к греху склонять стал он, как бы войдя в забытье,

Я воспротивилась, тогда он сделал предложенье:

– «Отдашься, сделаю наследником престола сына,

Когда власть в Поднебесной захвачу после сражений,

Он будет править всей страной по праву господина».

В знак верности своих слов отдел мне халат, военный,

Я уступила, сын родился, мой сын, долгожданный,

Я назвала его Жуи, что значит как «Желанный».

Ему царь обещал трон, чтоб царём стал непременно.

Но при дворе сановники пред Люй все трепетали

А от меня всё окруженье как бы отстранилось,

И заступаться за меня чиновники не стали,

Поэтому наследование и не свершилось.

Когда почил царь, сына Люй царём всех объявила,

А Жуи нарекла чжаоским князем изначально,

Перечить не решилась я, путей не находила,

Кто мог предполагать, что кончиться всё так печально?!

На этом Люй не успокоилась, нас пригласила

На пир, Жуи подсыпала отраву, он скончался,

Когда из горла его кровь шла, то она спросила

Меня: «Скажи, глазами царь твоими любовался»?

Я плакать побоялась, на злодейку всё смотрела

Глазами, гневными, и в это время всё молчала.

Она мне выколоть глаза иглою приказала,

Расплавленную медь в рот влить, чтоб я сказать не смела.

Затем мне ноги, руки топором там отрубили,

Оставив так в месте, отхожем, чтоб я умирала,

И за какие же грехи они меня убили?

Скажи, Владыка, мне»! – Заплакав, женщина сказала.

– «Ты не отчаивайся, – Сыма ей сказал, – я знаю,

Как справедливостью поправить твоё становленье,

Ты станешь матерью-царицей вновь в новом рожденье,

А сын – государем твой, так я всем повелеваю.

Вы оба при перерожденье радость обретёте,

И всё, что претерпели в жизни той, добром воздастся,

Вы до глубокой старости совместно доживёте,

И всё, что будете в мире задумывать, создастся.

Затем сюцай в суд вызывать стал новых подсудимых.

Истцом был Сян Юй, жаловавшийся на шесть генералов,

Убивших его на Чёрной реке у перевала,

Позвал также свидетелей, ему необходимых,

– «Скажи, – спросил его он, – почему ты так обижен