Она заворожено любовалась пастельными оттенками и изысканной формой венчиков, будто нежной акварелью вырисованных по сочной зелени, осторожно трогала атлас лепестков и млела от восторга.

Красота подарка, забота, которую проявили при его подборе, наполняли сердце теплом и песней. И напрочь выбивали из головы дурные воспоминания. Например, о том, что плащ-то она забыла на пляже во время последней встречи с Грэем.

Всё, что касалось Грэя, никак не вязалось у неё в голове с понятием «хорошее, доброе, красивое». Даже то, что он явился её спасать, не расположило Ассоль к «серому осьминогу». Слишком пугающий, нечеловеческий. Только и умеет, что выпотрашивать, воровать сокровенное, убивать мечту.

Нет-нет, не думать о нём, не подпускать чудовище к тому счастью, что сейчас пушистым котёнком мурчит в ней. Она даже тряхнула головой, чтобы прогнать чёрный ползучий фантом с красными искрами в глазах, что уже поднимался со дна памяти.

— Тебе стоит присмотреться к нему, — загадочно произнёс Эгль.

— К кому? — не сразу поняла Ассоль, разрываемая грустными и радостными мыслями.

— К этому твоему доброжелателю, — повёл рукой в воздухе Эгль.

И тут Ассоль озарило:

— Ты видел его?

Эгль кивнул: он не мог врать ей даже ни на йоту.

— Да, поэтому и говорю: присмотрись. Меня он смог удивить.

— Ах, Эгль! — воскликнула она. — Это так чудесно! Скорее-скорее скажи, какой он?

Эгль улыбнулся:

— Я не мастак описывать, но такие, обычно, девушкам нравятся: интересный, высокий, — он указал на корзину с яствами: — заботливый, опять же.

— Это так чудесно! Так волнующе! — ликовала Ассоль. — Как бы я тоже хотела увидеть его, и смотреть-смотреть, не наглядеться.

— Ну так сходи и посмотри, — Эгль достал из кармана сюртука листовку и протянул Ассоль.

Она впилась глазами в буквы. То было объявление: о вечере танцев на площади у ратуши.

— Сходи, повеселись, развейся. Негоже юной девушке дома сидеть. Коль скоро твой капитан уже здесь, то и тебе стоит чаще на людях бывать. А то ж как он тебя увидит, влюбится и с собой в дальние страны увезёт? — Эгль подмигнул ей и ласково потрепал по щеке.

Но Ассоль вспомнила недавнюю свою стычку на рынке и сникла.

— Не думаю, что для меня хорошая идея выходить в люди, — грустно пробормотала она.

— Хорошая-хорошая, — уверенно произнёс Эгль. — Уж поверь старику. Я чую: твоя сказка близко. Не прослушай её. Вселенная дважды не повторяет.

Ассоль всегда знала, что Эгль — настоящий волшебник: вот он сказал, улыбнулся — и всё засияло. Вернулись сказка и вера, когда точно знаешь, что чудо в твоей жизни обязательно произойдёт. И исчезают все неприятности: вредные девицы с рынка, похитители, жуткий спаситель. Остаются только те, кто любим и дорог, с кем понятно и светло. И радужное сияние чуда на горизонте твоей судьбы, горизонте, до которого непременно доберётся корабль твоей жизни.

Радостная и уверенная Ассоль принялась разбирать гостинцы и раскладывать их по шкафчикам и корзинам. Поставила в воду букет, позволив цветам красиво расположиться в вазе. И комнату тут же наполнил нежный аромат.

Потом они вместе с Эглем готовили ужин, кушали при свечах. А когда закончили, старый библиотекарь поднялся из-за стола, с важным видом взял канделябр и сказал:

— Идём, пора нам разворошить сокровищницу старины Лонгрена!

Ассоль ахнула:

— У отца есть сокровищница?

— У каждого моряка, дитя моё, есть не только скелет в шкафу, — многозначительно заметил Эгль, однако, увидев, как побледнела воспитанница, улыбнулся и подмигнул, успокаивая: — но и заветный сундучок на чулане.

И он действительно нашёлся там, за ворохом ветоши и разного хлама, почти неприметный. Его принесли в крохотную комнатку Ассоль, зажгли все свечи, какие только нашлись, чтобы лучше рассмотреть сокровища, и приступили к ревизии.

О, какие тут нашлись сокровища! Дороже них и не придумаешь! Старенький, почти затёртый снимок, с которого мягко улыбалась миловидная молодая женщина. Эглю не потребовалось объяснять кто это, Ассоль и сама поняла. Прошептав одними губами: «Мамочка!», она прижала изображение к груди и прикрыла глаза. Ей казалось, она слышит тихую песнь, и видит белошвейку, склонившуюся над работой у окошка. На подоконнике полыхает герань, яркий солнечный свет заливает маленькую убого обставленную комнату. Но та женщина была счастлива. Время от времени она прерывалась, клала узкую ладонь на округлый живот и говорила: «Какая же ты резвушка, моя Ассоль».

Эгль тронул девушку за плечо, она вздрогнула, с неохотой возвращаясь в реальность.

— Ну же, — подбодрил он, — смотри, что там есть ещё.

Ассоль отложила снимок, снова нырнула в нутро сундука и извлекла на свет роскошное алое платье, низку коралловых бус, маленький венок из красных завощённых роз и пару изящных туфелек на невысоком каблучке. Находка привела её в неописуемый восторг.

— Это — свадебный наряд твоей матери. Мэри не хотела мириться с унылыми традициями и обыденностью. «Почему платье невесты обязательно должно быть белым? Так скучно. Моё будет самого удивительного оттенка алого, будто кто-то смешал маки, кораллы и зарю» — решила твоя своенравная мать и так и сделала. Шокировала всю Каперну. Яркая, как вспышка, невеста.

Ассоль заворожено слушала его, жадно впитывая всё, что касалось мамы.

— Примерь, тебе наверняка подойдёт, — сказал Эгль и деликатно вышел, чтобы не смущать девушку.

А она принялась торопливо одеваться. Мамино платье было чудесным, оно струилось, обнимая фигуру, расходилось от колен пышными фалдами, играло и переливалось оттенками алого, подчёркивало трогательную хрупкость девушки и белизну её нежной кожи. Бусы изящно обнимали стройную шейку, а туфельки сидели аккурат по маленькой ножке.

Ассоль посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Оставаясь всё той же удивительно юной, она одновременно казалась старше, мудрее, но при этом выглядела пленительной, обворожительной, желанной.

— Ты так же хороша, как и Мэри, в её главный день, — сказал Эгль, подходя сзади и обнимая девушку за плечи. — Жаль, что твой отец не видит, какой ты стала. Совсем взрослой и невозможно красивой. Обязательно завтра нарядись так на танцевальный вечер, дитя. И твой капитан не сможет уйти от тебя.

Ассоль вспыхнула, едва ли не сравнявшись тоном с платьем, искренне поблагодарила наставника и постаралась задержать в душе это удивительное ощущение сладостного волнения, которое испытывает всякая девушка в момент, когда к ней приходит осознание собственной привлекательности.

Они распрощались, пожелав друг другу доброй ночи, Эгль ушёл вниз, а Ассоль быстренько спряталась под одеялом. Ей хотелось поскорее заснуть, чтобы вновь увидеть маму в той комнате, освещённой солнцем, услышать её ласковое пение.

Но сон пришёл другой. Музыка в нём звучала ярко, страстно, обжигающе. Прямо над бескрайним морем, в котором дрожали опрокинутые звёзды. И из водной глади медленно всплывал гигантский осьминог. Чудовище приближалось, росло в размерах, и вот остались только глаза, чёрные, как сама бездна с красными отблесками в них. И глаза тоже ширились, увеличивались, поглощали. Алые искры в них обретали очертания и формы. То была она сама в алом платье. Музыка звучала требовательнее, выразительнее, жарче, и Ассоль танцевала, стараясь выдерживать ритм. Было в том танце что-то запретное. Он тоже — вызов, брошенный в лицо обыденности, как и её платье.

А вокруг падали лепестки красных роз. Или, может быть, то капли крови, метавшиеся, словно взвихрённые ветром искры костра?

То был удивительный танец, её первый взрослый. Когда страсть и отвага пульсируют в тебе, когда ты становишься единым целым с кем-то ещё, когда сбиться с ритма, значит, перестать дышать.

Ассоль было очень страшно и невероятно хорошо.

И совершенно не хотелось просыпаться.

========== Глава 14. Смертельные звёзды ==========

Хин Меннерс, пошатываясь, прошёл мимо жены. Сказать, что он плохо выглядел, значило бы ничего не сказать. Одежда его свисала кусками, кожа во многих местах разорвана до мяса, нос свёрнут, один глаз заплыл, второй замер, как стеклянный. Правая рука болталась неподвижно, а левую ногу он подволакивал. Меннерс не обратил внимания на опешившую Милдред, стал посреди комнаты и пробулькал (а иначе звуки, вырывавшиеся из его горла назвать нельзя):