На него словно окунули в прорубь, даже дышать стало тяжело.

Идиот! Скотина! Урод!

Развёл любовные шашни, а сам и не подумал, как Ассоль живёт. Что, погрузив Лонгрена в сон, он оставил бедняжку без средств к существованию. И теперь она вынуждена пересчитывать жалкие гроши.

Грэй никогда не нуждался, но прекрасно знал, на что толкают людей нищета и отчаяние. На его памяти бедность ломала даже взрослых сильных мужчин. Что уж говорить о юной нежной девушке?

К тому же Грэй завёл ситуацию в тупик. Вряд ли Ассоль согласится теперь принять от него хоть ломанный медяк. Ведь морок наверняка уже давно спал, и она сто раз прокляла свою откровенность.

Грэю нестерпимо хотелось вытащить все свои богатства и усыпать золотом дорогу от рынка до маяка Ассоль. Чтобы никогда больше не видеть на её лице печати нужды.

Незамеченный ею, он последовал дальше и стал свидетелем того, что бедность заставляет Ассоль ковыряться в объедках.

Смотреть на это было выше его сил. Поэтому Грэй приобрёл у корзинщика самое крупное из его творений и отправился за покупками. Окорок, головки сыра, румяные булки, наливные яблоки, сочный виноград — всё шло в корзину. Вскоре, она была полна самыми изысканными и вкусными яствами. Тогда Грэй остановился возле милой цветочницы, вокруг которой резвился целый выводок ребятни, и попросил составить «самый красивый букет для самой красивой девушки на земле».

Цветочница улыбнулась, подмигнула ему и стала колдовать над цветами. И вот маленький флористический шедевр был готов. Женщина перевязала его голубой атласной лентой и протянула Грэю.

— Ваша жена — большая счастливица, — сказала она, помогая расположить букет в корзине.

— Почему вы так думаете? — немного удивлённо поинтересовался Грэй.

— Потому что она ещё, небось, нежится в постельке, а муж уже обо всём позаботился — и продукты, и цветы.

Грэй грустно вздохнул и ответил:

— Это я счастливый, потому что могу жить в мире, освещённом её улыбкой.

— Везёт же кому-то! — воскликнула цветочница.

Грэй же забрал свой товар и пробормотал под нос:

— Упаси судьба мою нереиду от такого везения.

Он отошёл в ближайший безлюдный переулок, поставил Незримый коридор и вынырнул аккурат возле маяка. Поднёс корзинку к самым дверям, достал из кармана блокнот и карандаш — неизменные орудия наблюдателя — и быстро написал: «От доброжелателя с благодарностью за поштопанный плащ», вложил записку в букет, ещё раз оглядел корзину с подарками и снова юркнул в Незримый коридор, не заметив Эгля, ошарашено глядящего на него из-за угла маяка.

Когда Грэй вернулся на рынок, русой головки Ассоль уже не было нигде заметно. Но зато возле горы гнилых овощей валялась её поломанная корзинка да втоптанные в грязь медяки.

У Грэя оборвалось сердце. С его маленькой нереидой случилась большая беда. Нырнув в ближайшую нишу, он прикрыл глаз и начал считывать «воздушные отпечатки». Картинки, как обычно приходили обрывочные, нечёткие, как в беспокойных снах. Вот группка разодетых девиц глумиться над Ассоль, вот бедняжка, плача, мчится по улицам, не разбирая дороги, вот какие-то ублюдки накидывают ей мешок на голову, грузят в телегу и куда-то везут.

Сосредоточится, проследить маршрут, выяснить конечную точку… Перед внутренним взором Грэя будто развернулась карта местности, теперь он знал наверняка конечный путь маршрута похитителей.

И явился на выручку как раз вовремя — мерзавец трактирщик, этот недобитый крыс, смел протягивать свои гадкие лапы к его нереиде!

Так вот что и с кем обсуждал старейшина, когда Грэй третьего дня явился в его кабинет. Что ж, он ещё больший идиот, чем если бы заключил договор с гуингаром!

— Напрасно ты так думаешь, — зло отозвался Грэй на насмешку трактирщика над тем, что крики Ассоль никто не услышит.

В его душе и глазах приливной волной поднималась чёрная ярость. Она расползалась вокруг тёмными щупальцами, парализовывала врагов.

Грей произнёс заклинание, и его руке сверкнул острый бумеранг. Он ловко запустил оружие, и лезвие мгновенно перерезало верёвку, которой была привязана Ассоль.

Затем Грэй метнулся к ней и подхватил прежде, чем девушка рухнула на каменный пол. Окончательно избавив её от пут, Грэй сурово приказал:

— Убирайтесь отсюда, нереида. Чтобы через минуту и духу вашего не было.

К счастью, она послушалась, вскочила, рванула к двери, выбежала на улицу.

Тогда он с облегчением вздохнул и поднялся, медленно поворачиваясь к будто приклеенным к полу незадачливым похитителям.

Хорошо, что она ушла.

Грэй не хотел, чтобы Ассоль видела, как он убивает.

========== Глава 13. В глазах чудовища — ты! ==========

Ассоль бежала, не оглядываясь. Страх гнал её вперёд. Нельзя было споткнуться, сбавить ритм, притормозить. Ведь там, за спиной, в заброшенном амбаре, куда притащили её Хин Меннерс с приспешниками, оставалось чудовище. Настоянная в веках, абсолютная глубоководная тьма клубилась в его глазах. И среди того мрака хищно вспыхивали алые отблески. У чудовища не было ног, длинный чёрный плащ переходил в гибкие с присосками щупальца. Они велись, взмётывались вверх, загибались в кольца. Грозили оплести, утащить, раздавить.

Чудовище говорило, оно оказало милость — позволило ей уйти. Дало фору? И вот-вот рванёт следом, чтобы растерзать, уничтожить?

Бежать! Скорее! Нельзя останавлиться!

Пусть нещадно колет в боку, пусть задыхается, пусть ноги уже едва держат.

Бежать!

Но судьба сегодня не знает жалости.

Под ноги попал камень, Ассоль полетела вдоль дороги, потом — покатилась кубарем с небольшого пригорка, обдирая локти, колени, набивая шишки. И упёрлась носом прямо в изношенные башмаки. Такие родные, с прохудившейся подошвой, с тощими ногами в них.

Ассоль обхватила эти ноги, уткнулась лицом в острые колени и зарыдала, громко-громко, горько-горько.

Он присел рядом, сгрёб в охапку, потрепал по рассыпанным, запылённым волосам, проговорил, тяжело переводя дыханье, будто тоже бежал:

— Ну-ну, дураша. — Узкое лицо Эгля было бледным и сосредоточенным. Он помог Ассоль подняться, приобнял за плечи и добавил: — Нужно уходить.

Она лихорадочно закивала:

— Да-да-да! Скорее! Там чудовище! Оно явится и сожрёт! Я видела его глаза!

— В них была ты?

Ассоль испуганно мотнула головой:

— Нет, только тьма и кровавые отсветы. Такие страшные, плохие глаза!

Эгль положил ей руку на талию, поцеловал в лоб и утащил за собой в Незримый Коридор.

Когда они приземлились в центре комнатки маяка, Ассоль даже задохнулась от восторга. Страхи отступили и стали несущественными, потому что душу заполняло сияющее ликование.

— Эгль, — протянула она, — где ты этому научился?

Старик покачал головой и приложил палец к губам: мол, цыц! не спрашивай! И важно ответил:

— У библиотекарей свои секреты. Тебе пока рано знать.

— Но когда-нибудь ты всё же расскажешь и научишь? — защебетала она, обнимая Эгля и кладя ему голову на грудь.

— Кто знает, — лукаво отозвался старик, мягко отстраняя девушку.

Ассоль прикрыла глаза и полной грудью вдохнула запахи родного жилища. С ними становилось тепло, приходила уверенность, убегали кошмары, прятались по норам чудовища. Ассоль чувствовала себя, как человек, очнувшийся от ужасного сна и осознавший, что это был сон.

Вот и она проснулась, и здесь Эгль, и папа, пусть спящий, и всё так славно, родное, а на столе — корзина продуктов и красивый букет.

— Ах! — воскликнула Ассоль, подскочив к гостинцу. — Что это, Эгль? Откуда?

Эгль подошёл, опёрлся о столешницу и, сложив руки на груди, таинственно произнёс:

— Сама взгляни, там записка есть.

Ассоль нырнула пальцами в душистые кущи букета и вытащила на свет сложенные вчетверо листок.

— Он… он благодарит за плащ… — она взволновано прижала письмо к груди. То был первый раз, когда ей писал мужчина. И… почти признавался в любви. А иначе как это понимать? Особенно, цветы.