С первой секунды, как взгляд коснулся пленительных очертаний тонкой девичьей фигуры, Грэй почувствовал, как его заледеневшее сердце заколотилось, ладони вспотели, а голову наполнил гул, как при приближении шторма. Он уже давным-давно разучился мечтать. Как там сказал старейшина: мечты опасны! О да, кому, как ни Грэю было это знать. Губительны, разрушительны и очень болезненны. Поэтому Грэй не мечтал и не запоминал имена женщин, которые согревали иногда его постель. Кому нужно знать, как зовут портовых шлюх или лицемерных аристократок, выставляющих напоказ своё благочестие, но при этом норовивших прыгнуть в койку каждому более-менее симпатичному капитану?

Но одно имя он запомнил — его принёс ветер, потом подхватили чайки, а им — вторили волны, что ластились к борту галиота «Секрет».

Ассоль…

Нежное, звонкое, волшебное.

Оно могло принадлежать только самому необыкновенному созданию.

То имя вернуло глупую привычку мечтать, грезить, ждать несбыточного и — что совсем уж никуда не шло — верить в чудо.

Ассоль — произнесла и старушка, что купила своей нарядной внучке большую книгу сказок, на обложке которой, он отлично запомнил, был нарисован корабль с алыми парусами и силуэт девушки, вглядывающейся в морскую гладь. Так звали героиню одной из тех сказок.

Грэй тогда ещё подумал, что эта Ассоль наверное одна из глупых сказочных принцесс, что так нравятся девчушкам в шёлковых платьях. Но… не вязалось имя с образом принцессы. А уж он-то их перевидал. Нет, принцессам подходили пафосные вычурные имена. Ассоль же шло скромной домашней девочке, верящей в чудеса и умеющей создавать чудо самыми своим появлением, звуками чарующего голоса, теплом своего большого и нежного сердца. Он купил ту книгу и прочёл ту сказку. Прочёл и тотчас же возненавидел. За то, что там всё заканчивалось хорошо, за то, что тамошний капитан Грэй увозил в закат свою Ассоль на белом корабле под алыми парусами, за то, что та Ассоль дождалась и сразу узнала, за то, что он сам — холодный, расчетливый, рациональный — начал мечтать о невозможном: любви, взаимопонимании, семье…

Но те мечты лишь сильнее травили, мучили, злили…

Так что прав старейшина, стократ прав.

Поток его размышлений прервала девушка. Она спустилась вниз, поставила свечу на стол, поворошила дрова в печке и спросила — голос у неё, кстати, был именно такой, как он себе и представлял — чарующий и мягкий:

— Кто вы и что здесь делаете?

Она стояла совсем рядом, благоухала розами и мёдом, дразнила шёлком волос, зябко куталась в старенькую шаль.

Такая нереальная… такая живая… такая нужная ему…

— А кого вы желали увидеть? — спросил он. — Ведь для кого-то вы приготовили этот лёгкий ужин?

Он указал на стол.

Девушка почему-то смутилась, будто тот, кого она ждала, был достоин куда более роскошных яств, но у неё больше ничего не было. И она очень переживала по этому поводу.

Девушка накрыла маленькой ладошкой одно яблоко, перекатила его с места на место и оставила в покое.

— Да, — тихо ответила она и снова начала кутаться в шаль, — несколько часов назад в Бухту Острого мыса вошёл корабль. И я… мне подумалось, что может кому-то из матросов захочется перекусить или погреться… Вот… и оставила…

Грэй шагнул к ней, девушка попятилась, вжалась в стену, бросила на него снизу вверх испуганный взгляд.

Грэй упёрся рукой в стену, на уровне виска девушки, где завивалась в колечко тонкая золотистая прядка, снова втянул дурманящий аромат, окружавший юную смотрительницу маяка, и произнёс, даже не пытаясь убрать из голоса ехидные нотки:

— Очень неосмотрительно с вашей стороны, моя нереида, — он приподнял за подбородок её личико, позволил себе утонуть в огромных глазах, провёл по нежной щеке согнутым пальцем, — вы ведь не знаете, что то были за люди. Они явились ночью, как воры или разбойники…

— Откуда мне знать, что вы не вор и не разбойник? — она вынырнула из-под его руки, и сейчас смотрела строго и недовольно. — Вы является непрошенным ниоткуда, трогаете меня, зовёте «моей»… А я не ваша.

— О да, это существенное упущение с моей стороны, но поправимое, — он очертил рукой контуры её соблазнительного тонкого молодого тела. Почти касаясь, но всё же оставляя воздух под ладонью. — Вот именно об этом я и говорю, — продолжил он: — неосмотрительно. И бестактно, к тому же. Сначала вы зажигаете свет, разводите огонь, оставляете еду на столе, а потом возмущаетесь, что на вашу наживку клюнула не та рыба…

— Ах вот как?! — щёки девушки вспыхнули, глаза потемнели, как небо перед грозой. — Значит, вы считаете это наживкой, приманкой.

— А разве нет? — он по-хозяйски обнял изящный стройный стан. Девушка снова вывернулась и ударила по дерзкой руке. Грэй лишь усмехнулся: с таким же успехом она могла бы колотить камень. — Знаете, — продолжил он, с удовольствием наблюдая, как девушка то краснеет, то бледнеет от его слов, — я всего несколько часов в Каперне, но и мне уже известно, что вы — опытная рыбачка. Запрудили всю здешнюю акваторию своими сетями, всё ловите принцев на сказочных кораблях… Ловись-ловись, принц, большой да маленький, хотя мне и самый завалящий сойдёт, лишь бы красное любил … — он постарался спародировать нежный голосок девушки, у него неплохо получилось. Да яд, которым сочились его слова, возымел действие — в глазах смотрительницы маяка задрожали слёзы.

— Да кто вы такой, — в сердцах сказала она, сжимая маленькие кулачки, — чтобы являться в мой дом, хватать меня, говорить мне все эти гадкие вещи?!

Её буквально трясло от гнева, и Грэй наслаждался полученным эффектом — то была его маленькая месть за несбыточные и горькие мечты, что поселила в нём эта девушка одним звуком своего удивительного имени. Да, отыгрываться на ней малодушно, но Грэю сейчас было не до высоких душевных порывов, потому что голова плыла, сердце колотилось, а глаза застила чёрная тина злости. Любому матросу, забреди он на маяк, тут были бы рады. Предлагали бы чаю на травах с мёдом и яблоками, усаживали бы к огню, щебетали бы вокруг и кутали в плед. Но появился он — и что же? Радушная хозяйка на глазах превращается в злобную фурию. И ей, такой великодушной, уже всё равно, что он возможно голоден, замёрз и устал.

Поэтому, собрав всю свою язвительность, Грэй произнёс, картинно раскланявшись:

— Ах да, я забыл представиться. Артур Грэй, капитан галиота «Секрет», того самого, что пришвартовался в Бухте Острого мыса…

— Нет! — почти испуганно прошептала девушка, шарахаясь от него, как от чумного. — Вы не можете быть Грэем с «Секрета». Это очередная ваша злая шутка.

Он самодовольно ухмыльнулся и полез в карман, извлекая оттуда гербовую бумагу:

— Разве я похож на шутника? — спросил он, протягивая ей документ. — Но если не верите, убедитесь сами. При условии, что вы, конечно, умеете читать.

Девушка рассержено фыркнула, выхватила у него свиток и, поднесся тот к свече, забегала глазами по строчкам. По мере чтения личико её грустнело, в конце она и вовсе выронила бумагу, бывшую дорожным паспортом Грэя, рухнула на колени и горько заплакала.

Он запаниковал, куда девались злость и бравада. Ему вовсе не хотелось, чтобы она отреагировала вот так, чтобы в мгновение ока превратилась из гордой обиженной красавицы в сломанную безвольную куклу…

Это вовсе не доставляло удовольствия. Но самое паршивое было в том, что он не знал, как утешить её.

Он никогда прежде не видел такую глубокую печаль и такую сильную боль, как те, что исказили сейчас прелестное лицо юной смотрительницы маяка.

Он опустился рядом, протянул, было, руку, чтобы… — тронуть за плечо? обнять? — но тут же отдёрнул. Он только что разрушил её мечту, может быть, отнял сам смысл жизни, потушил огонь, которым полнилось её сердце, что он может предложить ей взамен?

Только неприглядную правду.

— Ну извините, — сказал он, чуть умерив язвительность, — что оказался не тем Грэем, что…

Он осекся на полуслове, потому что к горлу приставили нож: