— Ваш секретарь не врал, у вас действительно был посетитель. Кресло ещё хранит тепло.
— Был-был, милорд. Я велел ему уйти через чёрный ход, чтобы он своим недостойным видом не оскорблял ваш светлейший взор.
Старейшина истекал концентрированным елеем.
— Вот как, — протянул Грэй. — Похвальная забота о моём… взоре.
Старейшина расплылся в подобострастной улыбке:
— Стараемся угодить-с, — проговорил он.
— И всё-таки, кто это был? — Грэй откинулся на спинку и сложил ладони домиком на уровне губ. Лишь глаза, зелёные, как морская бездна, внимательно и выжидающе смотрели на старейшину.
Тот заёрзал, хотел взвыть, но сдержался.
Этот… этот моллюск… умеет душу вывернуть одни взглядом.
— Просители. Нищие. Всё ходят и ходят, клянчат и клянчат. Я отказал. Послал искать работы в доках. Нечего баловать и приучать к дармовщине. А-то ж ведь на шею сядут и не слезут.
— Полностью с вами согласен, — кивнул Грэй. — Сам дармоедов не люблю. А ещё лгунов и проходимцев всех мастей. Профессиональное, знаете ли. Так и хочется взять за жабры и вытащить на чистую воду.
Старейшина судорожно сглотнул, но тут Грэй милостиво махнул рукой:
— Ну, вас-то, уважаемый, это нисколечко не касается. Ваша репутация и преданность короне известны далеко за пределами Каперны.
От такой похвалы из уст самого старшего принца старейшина готов был взмыть к облакам, размахивая руками, как крыльями. Его мозг отказывался воспринимать сарказм, которым полнились слова Грэя.
— И я готов заверять вас в ней столько раз на дню, сколько потребуется, милорд, — заверил старейшина.
— Это хорошо, потому что мне очень нужна ваша помощь, — сказал Грэй, и старейшину едва не раздуло от гордости: сам глава «серых осьминогов» просит помочь ему!
— Я весь в вашем распоряжении, — старейшина поклонился, едва не ударившись лбом о столешницу.
Грэй, однако, пренебрежительно хмыкнул:
— Попредержите рвение для реальных дел.
— Как будет угодно вашему высочеству, — пролепетал старейшина.
— Я уже говорил, что мне угодно без «высочеств» и «милордов», но если вы по-другому затрудняетесь, то пусть уж будет. Итак. Слушайте меня внимательно, эта информация в буквальном смысле может сохранить жизнь вам и вверенному вам селению.
Старейшина кивнул, давая понять, что проникся важностью момента.
Грэй продолжил:
— Гуингару нужны эмоции. Чем они ярче, колоритнее, пышнее, тем он активнее. Выползает и жрёт-жрёт-жрёт, так, что теряет бдительность, становится слабым и вялым, полусонным. И вот тогда его легко взять. Но если, как сейчас, люди таятся и прячутся, говорят полушепотом, закрывают окна-двери, затаивается и он. И готов сидеть в своём укрытии столько, сколько нужно. А чем дольше он будет сидеть в укрытии, тем больше невинных женщин погибнет — голодный и злой, он компенсирует свою «диету» выпивая маленькие женские радости. Прекрасный пол, как вам известно, куда более эмоциональный. Вот и пасётся гуингар на этом «эмоциональном поле». Но такая пища скудна, и он становится всё злее, поглощая больше и больше.
Старейшина мотнул головой: такую информацию не просто принять, а там более переварить и уложить в голове.
— И что же может его накормить, этого гуингара? Что даст те самые яркие эмоции да ещё и в таком количестве?
Грэй повёл рукой:
— Действо, праздник, мероприятие. Чем больше людей и чем им веселее — тем лучше.
— Бррр… — встряхнулся старейшина, — кажется, я запутался. Вы же говорили, что эта тварь умеет маскироваться, может быть кем угодно. Как же тогда вы найдёте её в толпе? Не всё ли это равно, что искать иголку в стоге сена?
— Вовсе нет, — возразил Грэй. — Как я уже и сказал, от массы эмоций он хмелеет, и, как любой пьяный, теряет бдительность. Почти не маскируется, ибо сыт и доволен. А в таком состоянии он хочет лишь залечь в спячку и переваривать. А значит, появляется больше шансов не только выявить его, но и поймать. Почти голыми руками.
Происходящее не радовало старейшину. Его должность в Каперне была выборной и срок на посту уже почти истекал. А старейшине очень хотелось, чтобы годы его правления остались в памяти жителей временем стабильности и благополучия. А появление в Каперне гуингара, а особенно — «серых осьминогов» никак не вписывалось в продуманную схему. Поэтому, чем быстрее «моллюски» покинут его родную деревню, тем скорее жизнь вернётся в привычное русло сонной обыденности.
Старейшина кивнул:
— Праздник так праздник, — сказал он.
То было и ему на руку. Увлечённые праздничной суетой, люди вряд ли обратят внимание на пропажу какой-то девчонки с маяка. А, стало быть, у него получится обстряпать дельце в надлежащем виде.
Старейшина улыбнулся:
— Танцевальный вечер. На площади у ратуши. Как вам, милорд?
— Замечательно, — согласился Грэй. — И да, объявите карантин. Сейчас мои люди заканчивают блокировать периметр. В течение недели никто не войдёт в Каперну и не выйдет из неё — ни суда, ни люди. Понятно?
А вот это уже хуже. Ведь место, куда он собирался увезти Ассоль, располагалось едва ли не у самого Лисса. Придётся корректировать план. Чёрт.
— Как вам будет угодно, ваше высочество, — промямлил он уже без былого энтузиазма. — Хотите устраивать пир во время чумы — будь по-вашему.
— Вот и славно, — проговорил Грэй, поднимаясь. — И мой вам совет: чаще проветривайте помещение. Запах у вас тяжёлый. Как в дешёвом трактире. И с посетителями будьте поострожнее. А-то, знаете ли, под личиной нищего может скрываться кто угодно…
С этими словами Грэй вышел, оставив старейшину метать ему вслед громы и молнии. Ведь правитель Каперны не любил, когда тихие воды его омута баламутят другие. Такая честь принадлежала только ему самому.
========== Глава 8. Притворяясь мечтой ==========
Ассоль не могла расстаться с плащом. От него исходило какое-то особенное — доброе, родное — тепло. Словно кто-то, кому она была бесконечно дорога, оставил в обычной вещи частичку себя, преобразив ту.
И девушке казалось, она знает, кто именно позаботился о ней. Пусть тогда, в порту он — желанный, нужный, вымечтанный — прошёл мимо, не заметив звёзд в её глазах, сиявших только для него одного во всём мире.
Сколько насмешек обрушилось на неё! Сколько злорадства!
— Что, висельница, дождалась своего принца? — прыскали ровесницы, Люси и Петра. Когда-то, в своё время они поспособствовали тому, чтобы Ассоль выгнали из школы, и до сих пор не могли уняться, норовя досадить ей по любой мелочи. — Только ты ему не нужна. Да и кому нужна такая дура да ещё и уродка!
Девицы расхохотались. Стоявшие рядом парни подхватили. И понеслось, нарастая, девятым валом, закручивая, утаскивая в бездну отчаяния.
Чудилось, будто вся Каперна, каждый её дом — даже черепичные крыши подпрыгивают, а белённые стены ходят ходуном — смеётся над ней. Да что там дома и Каперна, тот самый нарядный парусник, который столь щедро покрасило закатное солнце, принимал участие во всеобщем веселье, подрагивая всеми своими лживыми парусами.
Терпеть подобное было выше её сил. Ассоль сорвалась и помчалась вперед, не разбирая дороги за густой пеленой слёз. Сейчас ей было даже больнее, чем в тот вечер, когда «серый осьминог» убил её Грэя. Она добежала до леса, выбралась на полянку, где всегда уединялась со своими мечтами, кинулась на гору пожухлой листвы и горестно разрыдалась.
Сердце, её бедное глупое сердце, вскормленное сказками и верой в несбыточное, отказывалось принимать данность. Слишком уж та была неприглядной и жестокой.
— Нет-нет-нет, — твердила Ассоль, сжимая кулачки. — Это неправда.
Сон. Страшный нелепый сон.
Нужно заснуть во сне. Ей всегда так помогало. Засыпаешь, просыпаешь — и нет больше следа от страха и неприятностей. Снова всё по-прежнему, снова на горизонте мечты маячат алые паруса.
Так будет! Надо заснуть, просто заснуть!
И тревоги этого дня сморили её, она заснула прямо на той куче листьев, которой рассказывала, рыдая, о своих бедах.