Мишка спокойно взяла Катьку за плечи, развернула и подтолкнула вон из кухни:

– Не ной. Иди подержи руку под холодной водой, а потом садись учи слова и тот текст про spring in the park4, – повернулась к родителям, ледяная от презрения: – Вы взрослые люди. Решите уже что-нибудь. К примеру, будете вы семью сохранять или нет. И если нет, то что тогда будет с нами. С ними то есть, – она мотнула головой в сторону детской, из которой слышался тихий-тихий Митькин плач. – Со мной всё ясно, от меня только расходы и беспокойство, я вам никогда не была нужна, а они чем виноваты? Или мне позвонить в кризисный центр, и тогда государство за вас эти ваши проблемы в виде троих детей быстренько разрешит?

– Да как тебе не стыдно, зараза такая! – заорала мать.

– Нет, не стыдно, – задрожав от ярости, сказала Мишка. – Это не у вас со мной проблемы, это у меня – с вами. Начиная с прошлого лета. Напомнить? Напомнить, как я вам звонила, то одному, то другой, а ты, мам, вот так же орала: «Звони отцу, это его мамаша померла», а ты, пап, трубку бросал, потому что ты типа в командировке и думал, что я так… Деньги я так вымогаю! Вру я так! А потом и вовсе телефон отключил, а я сидела на крыльце и ревела, а бабушка… А бабушка мёртвая там в жаре, и мухи, мухи эти лезут и лезут!! А люди, односельчане эти твои херовы, мимо ходят и хоть бы кто помог!! А ты сам в Анапе с бабой какой-то был, мне дядя Дима-сосед потом проговорился! Поступают так нормальные родители, да? Нормально всё у вас, да?

Она думала, что мать опять, как зимой, вскочит и влепит ей пощёчину, но та сидела как пришибленная, ссутулившись, какая-то маленькая и смотрела в пустую чашку. Мишка посмотрела на отца – ударит? Но тот смотрел в стену. На стене были зелёные обои, на которых в прошлом году Митька с Катькой нарисовали крошечных жуков и божьих коровок, а попало за это Мишке. Переклеивать никто ничего не стал, и мама даже говорила, что жуки ей нравятся, что пусть «поживут до ремонта»… Это было давно. А о ремонте и речи нет.

Мишка не стала говорить про «новую жизнь», которую хотят родители. В их «новой жизни» места детям нет. Ну так ведь и она сама не лучше папы с мамой, потому что тоже умеет жалить ядом, тоже хочет новой жизни, в которой ни родителям, ни младшим места нет. Митьку только жалко. Слышно вон, всё ещё плачет. Не за просто так он Катьку укусил, надо пойти разобраться. И она сказала:

– Да живите вы как хотите, мне уже пофиг… Мам. Давай так: оставляй Митьку на эту неделю. Мы перед школой будем его в садик отводить. Ему-то какая разница, каникулы или нет.

Девятого марта был выходной, светило солнышко, пахло весной, и они пошли втроём гулять к Неве. А на набережной собралась толпа – на корявой маленькой льдине принесло к причалу у «Силовых машин» двух маленьких взъерошенных нерпят. Толпа фоткала их, причитала и непрерывно в сто пар рук звонила в МЧС: льдина таяла, да и куда нерпятам в центре города? Кто-то сказал, что такие маленькие щенки нерпы ещё не умеют плавать. Мамка, крупная ладожская нерпа, крутилась метрах в семидесяти от парапета, беспокоилась, то и дело высовывая из воды чёрную гладкую голову, не смея подплыть к детям из-за толпы.

– Да она бы всё равно ничего не смогла сделать, – снизу объяснял толпе рыбак из тех, что крутятся на излучине в своих резиновых лодках, когда ни взгляни. Он вытаскивал лодку, в которой сверкало на солнце ведро с корюшкой, на причал. – Самка толстая, её лёд не держит. Я уж давно за ней смотрю, она пыталась, когда льдина там вон ещё была, – он махнул удочкой в сторону Большеохтинского моста. – Хотела к ним, покормить или что, а лёд ломался… Тёплая зима, вот и лёд тонкий… Сколько их, наверно, в Ладоге-то потонуло… Щас эти мужики из Службы помощи тюленям приедут, заберут.

Катька, сжав кулачки, стояла неподвижно, не отрывая глаз от нерпят, и чуть не плакала. Митька смотрел серьёзно и молча, как большой, и крепко держал Мишку за руку. Один взъерошенный пятнистый нерпёнок спал, мурлыкая на солнышке, другой ворочался, зевал, переворачивался, смешно и жалко перебирая толстыми ластами – два маленьких дурака, не понимающих, что им грозит опасность, что льдина тает, что мамка никогда больше их не обнюхает…

Приехали спасатели. Дядька в красном гидрокостюме слез к рыбаку в лодку, и они поехали ловить нерпят. Поймали, хотя дядьке пришлось заползти на льдину и гоняться за нерпятами на четвереньках. Толпа аплодировала. На причале, завернув в полотенца, спасатели перегрузили нерпят в специальные сумки, осторожно перенесли в машину. Рыбак сунул им с собой ведро с корюшкой. Уехали. Толпа стала расходиться.

– Деток ищет, бедная, – сказала старушка рядом.

И в самом деле, голова мамки-нерпы высунулась у самой льдины, прибитой течением к стенке набережной. На миг скрылась, высунулась снова – нет детей! Нет! Катька заревела. Митька уткнулся в Мишку.

– Ну чего вы, – сказала им Мишка. – Дети зато живы будут. Их вырастят и выпустят потом в Залив или в Ладогу.

– А мама? А мама их – теперь куда? А почему они её с собой не взяли?

– Да как же взрослую нерпу поймаешь. Ничего, она или в Ладогу обратно уйдёт, хотя против течения это трудно, или спустится в Залив.

Нерпа всё плавала и плавала вдоль причала, смотрела на людей круглыми глазами. Мишка сама чуть не заревела. Взяла младших за руки, повела прочь. Их-то мама не ищет… Ушла вчера, даже не оглянулась. Ну ничего, она сама, Мишка, Катьке и Митьке как мамка-нерпа. Всё будет хорошо, хотя их несёт неизвестно куда на льдине, которая, конечно, тает и того гляди скроется под водой.

Опять пошли дожди, да такие, что на лужи страшно смотреть – глубокие, бездонные, того гляди оттуда какая-нибудь скользкая гидра вылезет. Или протухший кракен. Люди вокруг почему-то тоже казались какими-то страшными, просроченными, бесполезными, и Мишка, не глядя в серые мёртвые лица, обходила их, стараясь не вступать в лужи. Дождь лупил и лупил по капюшону куртки и никак не кончался.

Прошла ещё неделя. Надо собираться в лагерь. Но как? Куда деть младших? Тёте Свете, папиной сестре, она позвонила сама – но та брать Катьку наотрез отказалась, а Митьку – тем более, потому что не возить же его в садик ей с Комендантского на Охту. Объяснять про родителей – а чем тётя Света поможет? У неё своя семья, работа, муж, дети… Зачем ей ещё трое чужих. Да ещё братовых, противных, наверно – у тёти Светы с папой тоже только ругань. Мама это как-то разруливала раньше, в гости они семьями друг к другу ездили на дачи, но тёти Светин муж и папа чуть ли не каждый раз или разругивались, или молчали как два кирпича, чтоб жён не огорчать. На кой такие гости… В общем, никто не поможет.

Мишке стало страшно. Если лагерь накроется медным тазом… Отец уехал то ли в Петрозаводск, то ли в Мурманск и не звонил. Денег осталось триста сорок рублей. Мать молчала.

И тут вечером в четверг, когда она сидела с тихим, косившимся в темноту Митькой, смотрела в учебник и английские слова расплывались в мокрых глазах, позвонила Ангелина Поликарповна:

– Здравствуй, моя хорошая! В лагерь уже собралась?

И так ласково, будто с небес, звучал её голос, что Мишка едва не разревелась и опять, как доброй фее, выложила ей всё. Ангелина решила сразу:

– Младшего не могу взять. А вот Катюшку возьму на неделю с удовольствием. Она – девочка умная и ласковая, а моей Анне только на год больше, поладят.

– У вас есть дочка?

– Да, а я что, не говорила? Я вам с Катюшкой потому и помогаю, что надеюсь, что и моей девочке кто-нибудь в трудную минуту поможет. Всё, не волнуйся. Заканчивай четверть, а в субботу утром я возьму Анечку и поедем все вчетвером, отвезём тебя в Сестрорецк.

С Мишки будто гора свалилась. И кстати за окном, от банкетного зала в соседнем доме, очередная свадьба запустила фейерверк, ликующими цветными вспышками загрохотавший чуть ли не прямо за стёклами. Счастье. Только надо придумать, чего наврать родителям.