— Папа тоже иногда слишком много пил, — говорит Эми.

— Он бегал в парке, — добавляет Коннор. — Он говорил, что это помогает ему почувствовать себя лучше.

Перспектива идти куда угодно, не говоря уже о беге, вызывает новый приступ тошноты.

— Думаю, что просто подожду здесь, пока комната не перестанет вращаться, если вы, ребята, не возражаете.

Эми треплет меня по волосам липкой рукой.

— Хочешь блинчиков? Блины всегда поднимают мне настроение.

— Не думаю, что на этот раз блины помогут, маленький монстр. — Эми выглядит испуганной, как будто она не может представить себе реальность, где это могло бы быть правдой. Роуз, с другой стороны, выглядит так, будто очень сочувствует мне. Тянусь и беру ее за руку. — Спасибо. Ты выпила в два раза больше меня, и я понятия не имею, как ты сейчас себя чувствуешь, но я очень благодарна.

— Всегда пожалуйста. Из-за паршивой погоды и коротких дней мы все здесь профессиональные пьяницы. Останься здесь слишком долго, и твоя алкогольная переносимость взлетит до небес, поверь мне. — Роуз сжимает мою руку и улыбается. — Ладно, вы двое. Давайте дадим Офелии часок поспать и пойдем посмотрим, не найдется ли в шкафчиках какой-нибудь классной игры. Как вам?

Эми визжит от восторга. Коннор молчит, но встает со стула, прижимая книгу к груди, и покорно следует за Роуз, когда та выходит из комнаты. Он останавливается в дверях, оглянувшись на меня через плечо.

— Еще папа пил кофе с сырым яйцом. Он всегда говорил, что это помогает.

Этого совета было почти достаточно, чтобы броситься в ванную, зажав рот рукой, но вместо этого я улыбнулась и поблагодарила его. Совсем недавно он сказал бы что-нибудь язвительное и наслаждался тем, что я чувствую себя дерьмово. Совсем недавно перенаправление его гнева с Ронана на меня и на всех вокруг него было механизмом преодоления. Доктор Филдинг сказал, что нужно подождать, и в течение последнего месяца были дни, когда я думала, что он никогда не смягчится по отношению ко мне, но постепенно, медленно, казалось, что Коннор может снова подпустить к себе других людей.

Сна ни в одном глазу. Пытаюсь устроиться поудобнее в постели, но все бесполезно. Чувствую себя так, словно мои кости застряли в суставах, а кожу всю покалывает. Кручусь с бока на бок, путаюсь в простынях, как мне кажется, до смешного долго, а затем сдаюсь и тянусь к тумбочке — за дневником Магды.

И снова желание прочесть его слишком заманчиво. Если бы я просто сдалась и прочитала записи в дневнике, у меня была бы прямая линия в прошлое. Я бы точно знала, что произошло между Ронаном, Салли и Магдой, и наконец-то поняла бы почему.

И все же...

Это просто неправильно.

Наконец, засыпаю, держа дневник в руках. Час спустя Эми визжит от восторга внизу, разбудив меня от смутных, неприятных снов, и чувство вины начинает накатывать на меня волнами. Я самый дерьмовый опекун на свете. Если бы Шерил узнала, что я напилась, пока о Конноре и Эми заботилась няня, она бы немедленно отправила их на материк.

Все, такого больше не повториться. Теперь они моя ответственность. Возможно, я не смогу заботиться о них дольше шести месяцев и не смогу убедить их дядю позаботиться о них позже, но я обязана заботиться о них должным образом, пока они еще мои подопечные. Больше никакого алкоголя. Больше не буду лежать в постели и зализывать раны.

Откидываю одеяло и одеваюсь, все время пытаясь стряхнуть с себя головоломку, которой был Салли Флетчер. Он загадка, на которую я не могу позволить себе тратить больше времени. Или, по крайней мере, сейчас. Однако, когда сбегаю вниз по лестнице, чувствуя себя немного лучше, чем когда проснулась, его лицо все еще в моих мыслях.

Сбежать от него кажется невозможным. 

Говорят, что трагедии всегда приходят троицей. Я никогда не верила в судьбу или деяния Бога, но когда просыпаюсь позже той ночью от крика Коннора, хриплого, испуганного крика, эхом разносящегося по дому, словно выстрел, в ужасе вскакиваю с постели и бегу. Cловно ждала чего-то ужасного, и теперь, когда это происходит, поражена силой еще одной катастрофы и готова к удару. Бегу по коридору в его комнату, мысленно прикидывая, что буду делать, если он заболел или получил какую-нибудь травму. Внизу у меня уже была приготовлена «дорожная сумка» с предметами первой необходимости. Бензобак «Лендровера» полон. Я знаю дорогу к крошечному Медицинскому Центру Козуэй, как свои пять пальцев.

Врываюсь в комнату Коннора и бросаюсь к его кровати, но его там нет.

— Смотри! — Он стоит у окна в одних пижамных штанах, узкая грудная клетка обнажена и выставлена напоказ. Его цветная полосатая шапка отсутствует на голове — вероятно, впервые я вижу его без нее с тех пор, как умер Ронан.

— Что случилось? Ты ранен? Коннор, скажи мне, что случилось! Где болит? — Провожу руками по его телу, ища какое-то повреждение и кровь.

— Я в порядке. В порядке. Смотри, вон там! Видишь? — Он протягивает мне свой потертый, старый бинокль, подталкивая меня ближе к окну, прижимая ладонь к стеклу. — Там. В темноте. Там есть свет. В воде люди.

Снаружи темным-темно. Как он мог что-то там увидеть, остается загадкой. Я беру бинокль и смотрю в него, щурясь в темноту. Ничего. Я ничего не вижу.

— Нет, не здесь. — Коннор хватает меня за руку и поворачивает влево, нетерпеливо пыхтя. — Мы должны что-то сделать. Им нужна помощь!

И снова ничего. А потом... свет. Слабое мерцание желтого света где-то в море. Четыре мили? Три? Невозможно судить о расстоянии без системы координат и без дневного света.

— Это всего лишь нефтяной танкер, Коннор. Может быть, круизный лайнер? Пойдем, я уложу тебя обратно в постель.

— Нет, посмотри еще раз. Смотри внимательнее. Это лодка. Тонущая лодка.

Вздохнув, делаю, как он просит. Мальчик ни за что не ляжет в постель, пока я не улажу это дело раз и навсегда. Может быть, ему привиделась трагедия. Он так долго смотрит в этот бинокль каждый день, что неудивительно, что ему видятся всякие кошмары, происходящие там, на воде.

— Ладно, Коннор. Я ничего не вижу. Я действительно…

Замираю, глядя в даль. Как раз там, где он говорил, из воды показывается нос корабля. Сейчас мои глаза привыкли к темноте, и с каждой секундой я вижу все больше и больше.

Свет — это огонь.

Его отражение сияет над водой, очерчивая силуэты огромных волн — волн, высотой вероятно с дом. Каждый раз, когда вода поднимается, я могу видеть…

В голове пусто.

Просто нет никакого реального способа понять то, что я вижу. Люди. Люди в воде. Корабль гораздо ближе, чем мне показалось вначале. Не четыре мили. Даже не три. Он находился не более чем в шестистах-семистах футах от берега.

— Боже. Мы должны позвать кого-нибудь. — Не раздумывая, подхватываю Коннора и сажаю его себе на бедро. Он слишком большой, чтобы нести его далеко, но я могу добраться до комнаты Эми. Она все еще спит и едва проснулась, когда поднимаю ее с матраса. — Все в порядке, милая. Все нормально. Мы собираемся немного прокатиться. Ш-ш-ш... засыпай.

Забираю их обоих с собой в свою комнату, где оставила свой сотовый телефон поверх дневника Магды.

— Кому ты собираешься звонить? — спрашивает Коннор, писклявым от тревоги голосом.

— В девять один один, приятель. Я просто позвоню девять один один.

Коннор забирает у меня бинокль и бросается в другой конец комнаты, распахивая французские двери на балкон. Как только она открывается, я слышу, как снаружи, словно раненый зверь, завывает ветер.

— Девять один один, что у вас случилось? — Монотонный голос, доносящийся в моем мобильном телефоне, пугает меня.

Это уже второй раз, когда мне приходится звонить в службу спасения. Никогда в жизни мне не приходилось звонить в lевять один один, а с тех пор, как я ступила на этот остров, мне пришлось сделать это дважды.

— Корабль потерпел крушение. У берегов Козуэй. Люди в воде. Похоже, там какой-то пожар.