Вместе с этим письмом на моем столе ты найдешь кожаный дневник. Прочитай его. Он многое объяснит.

Ронан.

P. S. когда он будет готов, отдай Салли медаль.

Отлично. Итак, Ронан не только хотел, чтобы я взяла на себя роль матери, отца и иногда учителя для его детей, он хотел, чтобы убедила его брата, с которым он не общался, принять эту роль после меня? Мы с Ронаном почти не общались. Как за такой короткий промежуток времени, он мог решить, что я способна выполнить эту монументальную задачу, остается загадкой. Черт возьми. Поговорим о невыполнимых задачах. Он знал, что просить об этом одного, незнакомого человека — это слишком. Должен был знать.

Уже довольно поздно. Я должна была бы устать от того, что встала так рано, и от событий, которые произошли вскоре после этого, но вместо этого мой мозг переполнен. Слишком много адреналина циркулирует по моему телу, зажигая синапсы, заставляя мышцы прыгать и дергаться сами по себе. Я собираюсь прочесть этот проклятый дневник. Прочту его от корки до корки, и если там не окажется чего-то ужасного, то я прокляну имя Ронана Флетчера за то, что он сделал.

Встав, спешу обратно в его кабинет, двигаясь так быстро, как только могу — не хочу оставаться в этой ужасной комнате ни на секунду дольше, чем необходимо — но мой взгляд так и не останавливается на дневнике. В ту же секунду, как вхожу в дверь, подняв взгляд, вижу его. Он стоит там, по другую сторону окна. Наши взгляды встречаются, и я вижу шок на его лице. Всего несколько часов назад я стояла снаружи, ноги в грязи, сердце колотилось в груди, наблюдая, как он раскачивается взад и вперед под потолком. Теперь мы поменялись ролями: он бледен, как полотно, волосы падают на глаза, он смотрит на меня сквозь стекло, а я покачиваюсь в кабинете, едва удерживаясь, чтобы ноги не подкосились.

Этого не может быть. Это просто невозможно. Ронан мертв. Я видела его своими собственными глазами. Копы его видели. Как, черт возьми, он мог наблюдать за мной снаружи, если они увезли его безжизненное тело куда-то еще на острове? Ответ очевиден и в то же время невозможен: я смотрю на призрака. Дух Ронана действительно остался здесь, и прямо сейчас наблюдает за мной с хмурым взглядом и твердо сжатой челюстью, что говорит о том, что он не доволен тем, как я справляюсь с этой ситуацией.

У меня кружится голова. Я не могу дышать. Тяжелый груз давит на мою грудь, сдавливая грудную клетку, мешая мне правильно расширить легкие. Моя мать всегда говорила, что призраки реальны. Она говорила это с тех пор, как я была ребенком. Но я никогда ей не верила. Всегда думала, что она не в себе. До сих пор. Комната, кажется, кренится на одну сторону, пьяно раскачиваясь. И я почти теряю сознание.

— Ронан?

Лицо по ту сторону окна — лицо Ронана — хмурится еще сильнее. Воздуха в легких становиться еще меньше, врываясь резкими, неэффективными вдохами, которые чувствуются нежеланными в моем теле, как будто мои легкие затвердели, отказываясь принимать кислород, который я пытаюсь впихнуть в свое тело. Делаю шаг назад, тело реагирует слишком медленно. Мозг посылает ногам сообщение: «Беги! Беги, как гребаный ветер!», но они не хотят сотрудничать. Вместо этого я пячусь назад от окна, руки напряжены по бокам, сердце стучит, как сигнальный барабан, в ушах, в висках, во всем теле.

Фигура по ту сторону окна ведет себя так, словно является моим отражением в зеркале, удаляясь от окна и исчезая в темноте за ним. Не могу отвести от него взгляд. Если я это сделаю, он, скорее всего, материализуется из воздуха прямо за моей спиной и каким-то образом убьет меня.

Это ведь то, что делают призраки, да? Хотят причинить вред? Насколько мне известно, они, конечно же, не приходили поболтать на чашку чая. Моя одержимость телешоу «Сверхъестественное» дает о себе знать, и я начинаю лихорадочно вспоминать, где может быть ближайшая железная кочерга или кусок арматуры. Но это совсем не такой дом. Возможно когда-то, но теперь все здесь отремонтировано и совершенно новое. Огромный камин в гостиной газовый, и с двумя маленькими детьми внутри вряд ли кто-то оставил строительные материалы.

Пока мой мозг обдумывал эти нелепые мысли, Ронан отдаляется, исчезает, тени пожирают его, поглощают, пока, наконец, он не исчезает совсем.

Чары рассеиваются.

Я пулей вылетаю из кабинета.

Со всех ног несусь вверх по лестнице. Кажется, что я подняла достаточно шума, чтобы разбудить детей и половину острова, но, когда, промчавшись по коридору, врываюсь в свою комнату, захлопнув за собой дверь, не слышу, как в доме шевелится еще одна живая душа. Все, что могу слышать — мое собственное тяжелое дыхание и звук грома, грохочущего в отдалении.

— Иисус. — Прислоняюсь спиной к двери, тяжело сглотнув.

Возьми себя в руки, Лэнг. Господи, да что с тобой такое? Это не мог быть он. Это невозможно.

Мне требуется много времени, чтобы убедить себя в этом. Пятнадцать минут я мерею шагами комнату, качая головой и лихорадочно соображая. Это был долгий день. Ужасный, душераздирающий день. Не было никакого способа, чтобы Ронан убил себя, только чтобы вернуться как призрак. Ни за что на свете. Разум — мощная штука, и после того дня, что я пережила, стало понятно, что слишком чувствительна. Вообразила непонятное, видела то, чего на самом деле не было.

Все еще была слишком напуганная, чтобы принять душ, переодеваюсь и забираюсь в постель с ноутбуком. Подпрыгиваю каждый раз, когда дом скрипит или дрожат ветви деревьев за окном, отбрасывая длинные тени на стены внутри моей комнаты. Рейс. Мне нужно забронировать билет на самолет домой. Чем скорее я вернусь в Калифорнию, подальше от этого богом забытого места, тем лучше.

Открываю свой веб-браузер и останавливаю себя от бронирования самого раннего доступного рейса. Было бы очень дерьмово с моей стороны уехать до того, как придет работник соцзащиты и заберет Эми и Коннора. Мне даже негде их оставить. Подождать, пока все уладится с ними, было правильно, даже если перспектива отложить мой полет с острова на несколько лишних часов была достаточной, чтобы заставить меня разразиться крапивницей.

Семь тридцать вечера. Рейс, который я бронирую из округа Нокс, достаточно поздно, что у меня было время увидеть, как устроились дети, добраться до материка и вернуться в город. Возможно, у меня даже будет достаточно времени, чтобы выпить бокал, а то и два вина в баре аэропорта. Никогда в жизни я так не нуждалась в выпивке, как сейчас. Даже когда застала Уилла в нашей постели с моей лучшей подругой.

Хотела бы сказать, что засыпаю сразу же, успокоенная тем, что меньше чем через двадцать четыре часа вернусь на самолете домой, к своей относительно нормальной жизни в Калифорнии, подальше от продуваемой всеми ветрами береговой линии острова Козуэй и сумасшедшей, ужасной вещи, которая здесь произошла. Но нет. Я лежу в постели, натянув одеяло до подбородка, и смотрю в потолок, кусая губы, испуганная и чувствуя себя довольно дерьмовым человеком.

— Фелия, Фелия, проснись. Там мужчина. На улице.

Крошечная ручка похлопывает меня по щекам и лбу. Я просыпался медленно, вяло, пытаясь осмыслить окружающее. Требуется секунда, чтобы все нахлынуло на меня — воспоминания о вчерашнем дне и обо всем, что произошло. Эми стоит у моей кровати, ее волосы были спутаны в темное птичье гнездо, на щеке морщины от подушки, но в остальном выглядит так, словно не спала уже несколько часов. Ее бледно-голубые глаза светятся весельем, в уголках залегли морщинки, а губы растянуты в озорной улыбке.

— Ты храпела. Очень громко, — сообщает она мне шепотом.

— Ты сказала, что снаружи мужчина? — Провожу рукой по лицу, пытаясь стряхнуть туман с головы.

Эми кивает.

— Он очень худой. Наверное, очень хочет кушать.

Очень худой мужчина снаружи? Это мог быть только Линнеман. Я тоже предположила, что у него действительно какой-то голодный вид.