– Как вы себя чувствуете?
– Благодарю вас, нормально. Просто я очень устала. Вчера, да и сегодня, выдался суматошный день.
Мы сидим в кабинете. Неяркий свет настольной лампы. Елена снимает туфли, с ногами устраивается в кресле, накрывает колени клетчатым пледом. Ей, вероятно, хочется курить. Сигарета облегчила бы ей разговор. Но теперь действует мое условие: до конца встречи обходимся без сигарет.
– На чем мы остановились в тот раз? – спрашивает она.
– Это важно?
– Просто я не знаю, с чего начать. Мне было бы проще продолжить какую-нибудь тему.
– Не обязательно спешить. Давайте побудем вместе и помолчим. Прислушайтесь к себе. Что-нибудь непременно всплывет, и тогда вы скажете об этом.
– Мне кажется, что, пока мы молчим, я теряю драгоценное время.
– Всякое бывает. Иногда в молчании глубже проникаешь в себя. А иногда говоришь о чем угодно, чтобы к себе не прикасаться, чтобы заполнить пустоту.
– Вы хотите сказать, что так было на нашей прошлой встрече?
– Я ни слова не сказал о прошлой встрече. Если это пришло вам в голову, может быть, речь идет о вашем ощущении от нее?
Она молчит некоторое время. Ее пальцы сплетают и расплетают ниточки бахромы пледа. На безымянном, на левой руке, изящное неброское кольцо с темным камнем. Это чешское серебро с гранатом, если я не ошибаюсь. Елена почти не носит украшений, кроме этого кольца. Использует минимум косметики. Всегда от нее исходит чуть осязаемый аромат «Черного опиума». Оксана тоже любила эти духи.
– Может быть, – наконец произносит она задумчиво. – У меня бывает чувство, что мы говорим о чем-то не том. Будто ходим вокруг да около чего-то важного. А чего именно – я понять не могу. И мне тревожно здесь.
– Если именно здесь, не связано ли это каким-то образом со мной?
– Я не думала об этом. Но, возможно, вы правы. После нашей первой встречи мне было немного не по себе.
– Отчего же?
– От того, как вы со мной общались. Это было еще тогда, когда я вам звонила. Вы стали задавать вопросы, а потом заявили, что больше не занимаетесь практикой. А через десять минут, когда я с вами уже мысленно рассталась, позвонили и сказали, что готовы встретиться. И на первой встрече, после того как я рассказала о том, что произошло, опять напомнили, что наша работа не может состояться. И когда я собралась уйти, вы вновь меня остановили. Это похоже на игру кошки с мышью. Кошка как будто отпускает мышь, дает ей уйти, а через секунду снова накладывает когти. Видели такое? Вы притягиваете человека, затем отталкиваете, а затем опять притягиваете. Может быть, вы вообще так обращаетесь с женщинами? Почему вы так со мной?
Она стопроцентно права. Мне это и в голову не пришло, вернее сказать, я просто не обратил внимания, не зацикливался на этом. А она уловила сразу. Что ж, вот еще одно подтверждение давно посещавшей меня мысли: психоаналитический процесс обоюден. И пациент в этом процессе порой бывает куда более наблюдателен и чуток, чем его vis-a-vis. Спасибо, Елена. Я непременно подумаю над этим фактом.
– Спасибо вам, – говорю я. – Вы заметили то, что должен был заметить я сам. Мне понадобится некоторое время, чтобы понять, почему я так поступил. Я обязательно с вами поделюсь мыслями об этом, когда они появятся.
Однако я уже не способен абстрагироваться от того, что услышал. Я усилием воли пытаюсь вновь сосредоточиться на собеседнице, и это получается у меня плохо. Лучше сказать, не получается совсем. Я с трудом вникаю в смысл ее слов, вяло и автоматически реагирую на ее реплики. Я где-то далеко. «Вы вообще так обращаетесь с женщинами?» – спросила Елена. Как будто нет, во всяком случае, ловить себя на этом мне не доводилось. Но ведь и с Еленой я сам себя на этом не поймал. И отчего-то перед глазами неотвязно стоит образ Ольги. Почему он именно сейчас не дает мне покоя? Елена дала понять, что от нее что-то знает обо мне. Любопытно, что именно? Нельзя спрашивать ее об этом. И вдруг я вспоминаю, как складывались наши отношения. Любил ли я ее действительно? Еще один вопрос, на который нет ответа. Странное это словосочетание: истинная любовь. Где критерии истинности? Когда ты чувствуешь, что этот человек нужен тебе, что тебя охватывает глухая, звериная тоска от осознания того, что вы больше не вместе – как знать, настоящая это была любовь или так, влюбленность, легкое порхание бабочки над цветком, или наслаждение собственника, или подпитка своего ненасытного нарциссизма? Тогда я сказал бы, что это была любовь, сегодня, возможно, уточнил бы: да, но в той мере, в какой я вообще был на нее способен. А вот то, что Оля любила меня, почему-то не вызывает у меня ни оговорок, ни сомнений. Конечно, я порой вел себя с ней по-скотски, но это стало мне ясно только с годами. А она понимала это тогда, и все мне прощала. Я раздражался, ощущая, как она ждет от меня того, чего я не могу ей дать, например, когда погружался с головой в работу, в неотложные дела, вместо того чтобы остаться с ней, и видел слезы на ее лице; или когда радостно сообщал, что выкроил пару-тройку часов, которые мы можем провести вдвоем, а она злилась, потому что ей нужен был я, а не пара-тройка часов. А я в конце концов начинал чувствовать, что мне слишком много ее, что мне достаточно ее два раза в неделю, а от большего я устаю, и что мне не хочется уже оставаться с ней на всю ночь, как у кинозрителя не хватило бы сил на двенадцатичасовой фильм, сколь бы он ни был захватывающ. Она же ощущала себя любимой куклой, временной игрушкой, и не раз заводила разговор о том, что больше не может так, что нам необходимо расстаться, а я, не желая терять дорогое мне существо, шел на попятный, обещал, уговаривал, и она опять верила. По сути так оно и было: я отталкивал ее, а потом вновь не давал ей уйти. Никакая вера не бесконечна, вот и все. «Это похоже на игру кошки с мышью», – сказала Елена. Я вдруг прихожу в себя, возвращаюсь в настоящее. Что она говорила мне сейчас?
– Я спросила, вы меня слышите? – Она смотрит озабоченно, кажется, даже с долей сочувствия. – Вы сейчас как будто где-то далеко.
– Ваши слова заставили меня кое-что вспомнить. Давайте не будем пока об этом. Простите. – Я обещал Елене поделиться мыслями, но мне не хочется делать этого сейчас: не время отрывать ее от своего рассказа, нагружая собственными переживаниями. – Я вас слышу. Вы сказали, что вам тревожно, и вы не можете решиться заговорить здесь…
– Мне несколько раз приходила мысль… но я ее не озвучивала, так как она казалась слишком абсурдной. – Она вновь бледно улыбается. – Смешно сказать, но я представляла, что после этого вы все-таки откажетесь от меня. Будто вы сочтете меня глупой бабой, не желающей работать всерьез и забивающей себе голову пустяковыми фантазиями.
– Не все так мрачно: вы ведь уже знаете, что, когда я отталкиваю, то уйти насовсем все-таки не даю. – Теперь улыбаемся мы оба. – Так что же за фантазия у вас в голове?
Елена несколько секунд молчит, собираясь то ли с духом, то ли с мыслями.
– Когда вы предложили мне попытаться представить, кем мог бы оказаться мой преследователь… вы помните, как скептически я к этому отнеслась. Кажется, я ответила что-то вроде того, что он одновременно мог быть любым человеком из всех, кого я знала, и не мог быть никем из них. Но ваш совет никак не хотел меня отпустить, и я думала над ним все эти дни, я перебирала в памяти разных людей. Конечно, были среди них и такие, кому я в жизни доставляла боль, и такие, кто просто недоброжелательно относился ко мне… по разным причинам. Но одна мысль прицепилась ко мне намертво. – Она опять замолкает ненадолго. – И вот о ней я не решаюсь сказать.
– Потому что она кажется вам пустяковой фантазией?
– Поэтому тоже. Но не только. Просто она связана с одним эпизодом моей юности, о котором я очень не люблю вспоминать. Настолько не люблю, что постаралась когда-то о нем забыть, внушить себе, что этого не было. И мне это почти удалось, по крайней мере, последних лет пятнадцать я о нем действительно не вспоминала. Но после ваших слов он пробудился с какой-то новой силой, как будто вырос и окреп за это время. И мне никуда от него не деться теперь.
