Вот, опять! Лизонька горестно вздохнула, и откусила кусочек печенья: и телевизора она теперь три месяца не увидит…

Тверь промелькнула туманным призраком: темный перрон, редкие фонари – в спальный вагон никто не садился, проводница даже дверь не открывала. Пора ложиться спать.

Лиза извлекла из несессера недочитанного Мураками и устроилась под одеялом: даже если завтрашний день будет ужасным – сегодня она насладится чудесной книгой. Книги, кстати, составляли основную часть ее неподъемного багажа: наряды Лизонька не любила, обходилась любимыми джинсами «Висконсин» и парой футболок, косметикой тоже предпочитала не пользоваться. Ее истинной страстью были книги: все, от классического Достоевского до модерновых Коэльо и Мураками. Бульварное чтиво девушку не привлекало: как можно получать удовольствие от изложенных плохим стилем страстей викторианских вельмож или от кровавых современных детективов? Разве можно сравнивать сцены войны или любви в хэмингуэевском «По ком звонит колокол» с современными «Страданиями Бешеного»?

Впрочем, нынешние нравы Лизонька предпочитала не замечать: зачем расстраиваться, если можно сидеть в уютном кресле с хорошей книгой? Да, и удобного кресла ей, судя по всему, теперь долго не увидеть… За что? За что, позвольте спросить, такое наказание?

Окончательно расстроившись, Лиза отложила книгу и принялась смотреть в окно: ничего не было видно. Ну, или почти ничего: изредка мелькали желтые огоньки деревень, черными призраками кружились деревья на фоне чуть более светлого неба, иногда смутно поблескивали отраженным светом озерца. Девушка почувствовала, что такой же призрачный мир ждет ее впереди: абсолютно нереальное море, люди, корабль… Все полустертое, чуть намеченное, еще только приобретающее плоть. Как будто весь мир замер, ожидая ее прибытия, ее решения.

Где-то около гранитной набережной Невы свинцовые волны качают деревянный корабль, пахнет морем, светлое небо перечеркнуто крыльями разводных мостов… И молодой шкипер стоит на носу корабля, ожидая ее… Стоп! Это уже лишнее. Какой такой шкипер? Скудных знаний Лизы о кораблях хватало, чтобы припомнить, что шкипером называют капитана, а капитаном предстоит стать ей. Так что романтических шкиперов ждать не приходится. И не очень-то хотелось.

В жизни все далеко не так романтично: маленькая каюта, плохая еда – трудно ждать от корабельного повара ресторанных изысков, – скука, качка, запах рыбы… И необходимость принимать решения, отвечать за жизни других людей – вот что самое неприятное. Невозможно! Никогда она не сможет стать капитаном корабля. Самое большее, на что она способна, – это посадить «Лахесис» на первую же встретившуюся мель. Или врезаться в нефтяной танкер. Нет, в танкер нельзя, ни в коем случае: нефть разольется, тюленей жалко.

Лиза настолько прониклась жалостью к морским обитателям, что даже всплакнула. Бедные животные! Картина погибающего клипера, сделавшего огромную пробоину в гигантском танкере, предстала перед ее глазами, как живая. И вот она, Лизонька Данилова, барахтается в липкой черной нефти, погружаясь все глубже и глубже… Вдруг сильная рука выхватывает ее из воды – это героический шкипер втаскивает ее на борт спасательной шлюпки.

Лиза не заметила, как уснула. Нефть в сновидении сменилась теплым песком, а у шкипера оказались чудесные зеленые глаза.

Проснулась Лиза в Бологом. «Это что за остановка: Бологое иль Поповка?» – строчка крутилась в голове и мешала заснуть. – «А с перрона говорят…» Перрон освещался слабо, однако, легко можно было разглядеть какое-то оживление: видимо, стоянка короткая, а пассажиров много. Полусонные люди, почти спящие проводники… От Лизоньки же сон сбежал окончательно, зато вернулись грустные мысли…

Всю жизнь, сколько себя помнит, она пряталась в тени отца: он был ее богом и кумиром, ее единственно близким человеком. Мать Лизонька не помнила, женщина, родившая ее, оставалась всего лишь фотографией: яркая черноволосая красавица с какой-то отрешенностью во взгляде. Отец не всегда был богат: Лиза в детстве ходила в самый обычный садик, потом в самую простую начальную школу, да и жили они в маленькой двухкомнатной квартирке.

После школы Лиза шла домой, делать уроки – она всегда была послушной девочкой, желания побегать по двору с одноклассниками у нее не возникало. Весь остаток дня, до возвращения папы с работы – он служил в статистическом бюро – Лизонька проводила в одиночестве, среди книг. Книг у них было превеликое множество, полки занимали целых две стены в большой комнате, где жил папа: собрания сочинений и отдельные тома, классические произведения и детективы, фантастика и философия. Книги стали ее единственными друзьями, ее окном в мир, ее миром. Лиза представляла себя то бесстрашным пятнадцатилетним капитаном, то принцессой, фантазия уносила ее прочь от тишины и одиночества, из пыльной Москвы. Мир за пределами квартиры казался нереальным и чужим.

Потом приходил папа, и они ужинали: крохотная кухонька, стол, порезанная и выцветшая клеенка:

– Кем ты сегодня была, Елизавета? – папа варит пельмени, а Лиза отрезает уголок у треугольного пакета молока.

– Констанцией!

– «Три мушкетера»? – папа задумывается на минутку. – А почему не д’Артаньяном?

– Ты что, я так не смогу!

Отец отвлекается, и разговор прекращается.

Потом начался дикий капитализм, отец разбогател, но Лиза осталась совсем одна: они переехали в загородный дом. С соседями там общаться было не принято, детей ее возраста рядом не оказалось – девочка-подросток осталась на попечении гувернантки. Амалия Викторовна была доброй женщиной, но немного старомодной: Лиза научилась говорить на трех языках, изучила тонкости этикета, бальные танцы, и при этом ни разу не была на дискотеке или в Макдональдсе.

Поначалу Петр Николаевич устроил любимую дочь в элитную школу, но очень скоро обнаружилось, что менее всего сие заведение было нацелено на образование – так Лиза осела дома. Заочно училась в Кэмденской английской женской школе – отпустить от себя дочь Петр Данилов не решился, – экстерном сдавала программу школы общеобразовательной, гуляла по бесконечному саду при доме и читала, читала, читала…

Те редкие свободные мгновения, что господину Данилову удавалось урвать, он старался проводить с дочерью: они оставались близки – два странно одиноких человека. Дочь внимательно слушала его рассказы о бизнесе, старалась во все вникать. Нескладный подросток в очках и старых джинсах. «Мне так хочется быть достойной тебя, папочка!»

Время шло, а гадкий утенок так и не превращался в лебедя: зеркало Лизу не радовало, хотя расстраиваться из-за таких пустяков она не собиралась. Амалия Викторовна любила повторять известные строки Заболоцкого: «Что есть такое красота, и почему ее обожествляют люди: сосуд, в котором пустота – или огонь, мерцающий в сосуде?» Огня, впрочем, Лиза в себе тоже не обнаруживала. Вот папа… Самый лучший, самый умный.

Время шло, Лиза абсолютно самостоятельно поступила в Мгимо, на факультет международного бизнеса и делового администрирования, жизнь, казалось бы, должна была забить ключом, но… Не привыкшая общаться с ровесниками, она так и не завела близких друзей. Парни не обращали на нее внимания: кругом было полно и других богатых наследниц, но эти другие были еще и красивы. Пару раз ее все-таки приглашали на вечеринки, однако Лиза возвращалась оттуда задолго до строго указанных папой двенадцати часов: громкая музыка, алкоголь, все быстро разбивались на парочки – и никто не собирался обсуждать последние книжные новинки и пить чай, как Лиза привыкла в компании подружек Амалии Викторовны.

Лизоньке не казалось, что что-то в ее жизни идет не так, она даже была по-своему счастлива, пока… Пока папа не прозрел, как он это называл. Вдруг оказалось, что все в Лизе не так: и уступчивость, и спокойный характер, и вежливость, и манера одеваться, и постоянное чтение – а главное, главное, то, что она ни с кем не общается и на все вопросы и пожелания отвечает: «Да, папа, конечно, папа!»