Лиза, от греха подальше, закрыла иллюминатор, мрачно посмотрела на веревку с узлом и зашвырнула ее в угол каюты. Можно на этой веревке повеситься. Пусть им всем будет стыдно. Лиза представила Полякова, рыдающего у ее гроба… Нет, этот скорее сам удавится, чем заплачет. А суровый старпом – уронит ли он слезу? А боцман? Боцман – слезу? Разве что уголек из трубки.

Какой смысл умирать, если никто этого не оценит? Вздохнув, Лиза вытерла слезы, прошла в угол и подняла веревку. Ошибки – это уроки, которые мы должны усваивать. Надо будет купить рамку и положить этот узел под стекло. А потом научиться его развязывать.

– А правда, что ветер приходит, если по мачте поскрести?

Валерий переглянулся с МакКелленом.

– Правда, – безапелляционно заявил боцман.

– Не совсем, – одновременно с ним ответил Валерий. – Это суеверие.

Лиза переводила взгляд с одного на другого. Они стояли у борта «Лахесис», ожидая, когда отпущенные в увольнение матросы спустятся на шотландский берег. У коммерческих причалов Глазго было тепло и пустынно; вдали шумел торговый порт, высился лес кранов.

– Никакое не суеверие! – возмутился боцман. – Самый что ни на есть верный способ! Вчера, к примеру, штиль был. И закончился. Почему?

– А вы скребли?

– Скреб. И ничуть этого не стесняюсь.

– Рад за вас. – Валерий снова повернулся к Лизоньке. – Вы, Елизавета Петровна, этим старым волкам не верьте. Скажите спасибо, что друг друга плетьми хлестать не начали. Было такое суеверие на русском флоте. Тоже, говорят, ветер приманить помогает.

– О! – Лиза моргнула.

– Что вы такое говорите, Валерий Александрович, – пробурчал боцман. – Какие плети. На этом судне плетей нет.

– Угу. А могу я на палубе посвистеть?

– Ни в коем случае! – в ужасе возопил шотландец. – Шторм будет!

– Вот видите.

Лиза улыбалась, но ничего не сказала. Валерий окинул ее оценивающим взглядом. Что ж, кто-то позаботился о ее гардеробе, это не может не радовать. Невозможно выглядеть совсем дурочкой в элегантном брючном костюме от Валентино. Если бы не дурацкие очки и хвостик… Ладно, ее внешность – ее дело. Тут нужен стилист, а не старпом.

– Что вы хотите посмотреть в Глазго? – спросил у Лизы боцман, когда они оказались за территорией порта, на оживленной улице.

– В первую очередь – оптику, – заявила госпожа капитан. Валерий снова переглянулся с МакКелленом – это становилось привычкой. Оптика?

– Ну что ж, думаю, это не составит проблемы. – Боцман поймал аборигена лет пятнадцати, восхищенно глазевшего на его трубку и килт, и выяснил месторасположение ближайшей оптики. Куда они и направились, предварительно обменяв доллары на фунты.

Симпатичная продавщица увела Лизу в недра магазина, о чем-то оживленно щебеча. Валерий обнаружил, что Лизонька довольно хорошо говорит по-английски. Если бы она так не стеснялась, знание языка можно было бы назвать отличным. В ожидании, когда капитан возвратится, старпом и боцман присели на мягкие стулья у входа.

– Ну, и как поживает твое мнение о капитане, Ян? – после продолжительного молчания поинтересовался Валерий.

Боцман кинул на него хитрый взгляд.

– А ты долго ждал, чтобы спросить, да?.. Ну, вроде она нас меньше бояться стала. Только это тебе, может, видно, да мне видно. А команда зубоскалит.

– Ты им вели попридержать языки.

– Не учи меня моей работе. Помалкивать-то я велел, но вот здесь, – МакКеллен постучал прокуренным пальцем по лбу, – все как было, так и останется. Особых перемен я не вижу. А ты?

– Дай девушке время. Она всего несколько дней на корабле. Освоится.

– Дочь Петра не должна быть такой, – сурово заявил боцман. – Куда он смотрел, а?

– Ты что, собираешься учить начальство воспитывать детей?

– Нет. – Если боцман и имел что еще сказать по данному поводу, то придержал это при себе.

Валерий вздохнул.

– Пойми, ей тяжело. Одна девушка среди толпы заинтригованных мужиков. Сразу на пьедестале. Наверное, она ни с одним парнем в жизни не дружила. – Досье Лизы, которое в краткие сроки собрал для Валерия его помощник, не указывало на наличие в ее жизни лиц мужского пола, кроме отца.

– Ну, в таком случае, она уже освоилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Недавно застал их в кают-компании с Коркуновым. Очень мило беседовали. И на осиновый лист она похожа не была.

– Ох, и ябеда ты, МакКеллен. Находка для шпиона.

– Это что значит? – заинтересовался боцман. Хотя русским языком он владел очень хорошо, иногда встречались для него новые выражения.

Валерий задумался. Известие о том, что Лизонька кокетничает с Коркуновым, неприятно его царапнуло. Почему? «Потому что я надеялся сам стать ей другом, а кто-то перехватил инициативу». Но, может быть, боцман преувеличивает? Вряд ли Лиза и Коркунов – друзья. Хотя… почему бы и нет? Первый лейтенант умен, привлекателен и начитан – просто мечта тургеневской барышни. Впрочем, это Валерия совершенно не должно волновать. Тогда почему волнует?

Вернулась Лиза, сжимая в руке небольшой пакетик. Она запихала его в сумочку, и компания выдвинулась на улицу. Было жарко. Валерию очень хотелось поинтересоваться, какие очки капитан приобрела на этот раз, но он никак не мог сформулировать вопрос достаточно вежливо, чтобы не намекнуть на отвратительный дизайн предыдущих. «Старею. А ведь раньше был неплохим дипломатом». Наконец, он ограничился нейтральным:

– Вы довольны покупкой, Елизавета Петровна?

– Да, благодарю вас. – И пояснять не стала. Не очень-то она разговорчива. В отличие от боцмана, который был в восторге от свидания с родиной и сыпал сведениями о Глазго, словно профессиональный гид. Валерий ни разу не был в Глазго, а потом слушал шотландца с интересом.

– Название города переводится с гэльского как «Зеленое место», – оживленно жестикулируя, рассказывал МакКеллен. И действительно, город утопал в зелени. – По преданию, его основал святой Мунго, проживавший на берегу реки Клайд. Благочестивый был человек, много чудес совершил. Был похоронен там, где сейчас стоит кафедральный собор.

Собор Святого Мунго, к сожалению, в этот день был закрыт для посетителей. Валерий, Лиза и МакКеллен обошли его кругом и отправились бродить по улочкам викторианского центра, застроенными одно- и двухэтажными домами. Глазго оказался очень уютным городом. Валерий исподтишка наблюдал за Лизой: она с любопытством оглядывалась по сторонам. Ей явно нравились и зеленые улицы, и мосты через Клайд, и люди вокруг. Есть нечто неоспоримо очаровательное в старых европейских городах.

В конце концов, именно Лиза, вспомнив, что этот город считается центром искусств Шотландии, затащила их в Художественную галерею Глазго. Боцман сразу поскучнел. Валерий шепотом посоветовал Лизе отпустить его на все четыре стороны, что она и проделала со свойственной ей нерешительностью. МакКеллен, как и все остальные, должен был вернуться на борт в две склянки последней вахты – проще говоря, в девять часов вечера. Бормоча благодарности и упоминания о родственниках, проживающих здесь, боцман удалился, оставив Лизу наедине со старпомом у входа в одну из самых богатых художественных галерей в Европе.

Валерий старался держаться с девушкой подчеркнуто нейтрально. Он отвечал на ее немногочисленные вопросы, но, по большей части, лишь молча маячил у нее за плечом, пока она бродила по галерее. Однако, вскоре Катанский перестал строить из себя примерного первого помощника: это мешало наслаждаться шедеврами, выставленными здесь.

Глаза Лизы сияли. Какого бы цвета они там ни были.

Через некоторое время выяснилось, что она неплохо разбирается в искусстве – преимущество классического образования, надо полагать, – и Валерию удалось вызвать ее на разговор об импрессионистах. Беседа стала более оживленной. Они переходили от картины к картине, шепотом обсуждая их недостатки и достоинства, споря и обмениваясь впечатлениями. К сожалению, это продолжалось недолго: Лиза вновь замкнулась после какой-то фразы Валерия и уже не реагировала на попытки вновь ее растормошить. Феноменальная застенчивость. Петр Николаевич был прав, отправив дочь в это путешествие. Если она и не станет хорошим руководителем, пусть хотя бы научится разговаривать с людьми. Она ведь может, и только что с успехом это продемонстрировала. Валерий отчего-то разозлился, но никак не мог понять, на кого: на себя, на шефа или на Лизоньку. Из галереи они вышли в настороженном молчании.