Поднявшись на второй этаж, ребята хотели занять столик у окна, но там, под столом, лежало, напившееся до беспамятства, мужское тело со спущенными штанами до лобка. На столе был жуткий беспорядок с пролитыми напитками разных градусов и цветовых гамм…

Ребята заняли соседний столик, разложили покупки и, наконец-то, присели.

Тут было заметно спокойнее и тише – основная масса людей была внизу и там же сосредотачивались все большие колонки, поэтому можно было спокойно разговаривать, не напрягая свои голосовые связки и уши до боли в затылке.

– Какой ты стал, Данька!.. – воскликнула Татьяна и улыбнулась ему ровными и белыми зубами. Данила это оценил – он терпеть не мог страшные и гнилые рты, тем более у девчонок.

– Какой?.. Какой был, такой и остался…

– Нет, Даня… Ты совсем не тот мальчик. Ты стал таким взрослым… И большим! – она взглядом окинула его плечи. – Ты когда там куртку снял, я сразу поняла, что хотела такого, как ты, всю жизнь.

– Ясно…

Её взгляд говорил ему, что она восхищена им, но приятно ему это не было. Что он тут делает вообще?.. Надо напиться.

Данила не знал, о чем разговаривать с этим чужим созданием, которое не знает ничего о нём, и комплименты ей отвешивать у него язык не поворачивался, поэтому он решил побыстрей налить: он налил себе водки в стаканчик до краев, Татьяне – четвертинку. Пива налил обоим по полному стакану.

– Ну! За встречу, – пробормотал тост Данила и выпил водку залпом. Потом сразу же взял стакан с пивом, отпил из него больше половины и снова налил до краев себе и пива, и водки. Налил и вылупился на девушку в ожидании «прихода». Таня не выпила ни капли, слегка пораженная увиденным – рюмка с водкой так и «стыла» в её правой руке.

– А ты чего не пьёшь? – спросил он чисто ради интереса. У него не было никаких планов на то, чтобы «поиметь» её. Сегодня он хотел нажраться, потрахушные дела оставив на завтра, но и напиваться в одиночку было как-то стрёмно. Татьяна выпила свою водку и отхлебнула пива и больше Данила её не спрашивал, почему она не пьёт или пьёт – не важно. Он начал «нажираться».

– А кому ты столько сосисок взял? – спросила девушка.

– Тебе… – ответил Даник.

– Но я не настолько голодная… – Таня рассмеялась чистым и радужным смехом.

«Чудное свойство алкоголя, – подумал Данил, – а она даже ничего…». Но он отогнал от себя эти мысли:

– Да я в душе не ебу, чего тебе брать есть, а чего пить, – начал уже изрядно подпитым тоном говорить Данил. Три рюмки водки вперемешку с пивом, быстро дали о себе знать – грани этого тухлого заведения раздвинулись, и оно поплыло куда-то за горизонт. Стало тепло и уютно в кафе «Уют» … Даник быстро освоился в своей новой роли «парня на первом свидании» и почувствовал себя в своей тарелке, как раньше, как на войне… Татьяна этому практически моментальному преображению в тоне и в поведении Данила была совершенно не рада. – В своё время мне надо было всего полсот патронов или банку тушёнки, чтобы чеченской шваре воткнуть. И это при условии, что я хочу по–человечески… А в основном, за так «давали».

Он откусил от сосиски кусок и залил в себя апельсиновый сок.

– А ты мне намереваешься «воткнуть» ?.. – спокойно проговорила Таня.

– Ой, да ну что ты! Нет! – искренне воскликнул Данька. – Даже и не думал. Мы же типа друзья… – его язык заметно стал заплетаться спустя 20 минут посиделок в душном кафе и безумном марафоне, который он сам себе устроил водкой и пивом. Пиво для него было вообще напитком новым, в Чечне они пили только водку или спирт, но пиво… Оно его подкашивало и, тем не менее, было прикольно – таким расслабленным и весёлым он ещё никогда не был. И всё-таки ему нельзя было терять контроль: он достал из кармана какую-то таблетку, откусил от неё половину и убрал назад в карман. С этого момента Данила стал пить только водку.

Через час он уже не обращал никакого внимания на свою спутницу – он просто сидел и рассказывал, рассказывал ей всё то, что никто никогда не должен был узнать: и про учебку, и про войну, и про убитых им людей, и про раскопки МЧСовцев, где те находили изуродованные тела русских женщин и детей… И про двух девочек, которые погибли из-за него и по его вине, и эту кровь он не может отмыть, как бы не тер в бане руки мочалкой.

Татьяна слушала молча. Она не уходила и ничего не говорила, будто давая возможность парню излить свою душу. Он «выплеснул» на неё всё, что должно было уйти с ним в могилу. На какой-то миг он поднял глаза и встретил ее взгляд – совершенно спокойный и добрый. Это удивило Данилу и даже смутило: ему казалось, что после подобных повестей, нормальный человек должен был развернуться и уйти, но… Татьяна никуда не собиралась.

В этот момент сзади за столиком возник скандал между двумя молодыми пропойцами и единственной среди них девушкой. Она что-то барагозила не слушающимся её языком, а Данилу кто-то толкнул в спину своей задницей и это обстоятельство моментально зажгло его огнем негодования: Данила встал и хуком справа отправил ближайшего к себе скандалиста в глубокий нокдаун – тот полетел в проход, где была крутая винтовая лестница, ведущая на первый этаж. Скатившись кубарем по ней, пьяный поц растянулся между входом в бар и барной стойкой.

Второй потянулся до Данилы рукой и тут Данька поймал «кураж» – он слегка оттолкнул пьяницу от себя, дав ему найти опору своей жопе у пристенка и левым хайкиком уложил парнягу в угол.

Девчонка сидела, не говоря ни слова… С первого этажа набежали люди, и Данила постарался объяснить всем, что все хорошо. Когда зеваки разошлись и Данька сел за стол, та самая девушка нагнулась к нему сзади и прошептала:

– Спасибо…

– Давай, ага, – Данила налил водки и выпил, запив соком.

Татьяна тоже смотрела на него восхищённым взглядом. Данила тогда ещё по «зелёной» молодости не понял, что покорил эту девчонку навсегда.

– Может, свалим из этой дыры? – предложил он ей.

– Давай! – без лишних слов и раздумий согласилась Таня.

Выйдя на свежий воздух, Даниле стало гораздо лучше. Он пришёл в себя физически, но голова совсем не помнила, что он там в кафе Татьяне наплел, да и насрать ему было: он не планировал с ней видеться больше. Но сейчас было весело! Она тоже была навеселе. С чего? Даниле было не ясно, но их «таскало» по пустой ночной дороге, где горели на километр три фонаря, они, временами, откровенно держались друг за друга, и звёзды горели в небе, родные звезды…

Татьяна закурила и предложила Даниле. Они сидели на каком-то бревне у чьёго-то забора и курили – Данила шёл её провожать.

– Тебе нравится учиться? – спросил он Таню.

– Нравится… – задумчиво произнесла она.

– Как-то без энтузиазма…

– Просто это единственное, куда удалось поступить на бюджет… А перспектив – никаких. «Социальный педагог; психолог» называется моя будущая специальность, при этом, социальный педагог нафиг никому не нужен и ему не платят адекватные деньги, а полноценным психологом я работать не смогу, потому что педагогический институт не обладает достаточным опытом подготовки таких специалистов и в нём не котируется специальность психолога так, как в том же АГУ, например. Вот такие дела… Я учусь только ради мамы. А что будет дальше – посмотрим. Надо поработать попробовать по специальности… Ведь, по сути, если она есть, значит, она кому-то ведь нужна, правда?

– Наверно… – Данила выбросил бычок и попросил ещё сигарету.

– А ты? – спросила Таня, прикурив и протянув ему сигарету.

– Я не знаю… Мать говорит: «учиться надо», но при этом мы оба совершенно не знаем, на какие «шиши». Мне-то социальный педагог–психолог, знаешь, как-то «не канает», да даже и на него я вряд ли сейчас поступлю «за так». Поеду в город, посмотрю, что по работе… Может, в ментовку устроюсь. Город-то есть город, – поинтереснее. Сниму комнату в общаге да жить буду… Пытаться…

Я не хочу каких-то ярких событий в своей жизни, но, знаешь, в деревне с матерью оставаться – это вообще мрак. Это уже не дом, понимаешь? – Татьяна понимающе кивнула. – Я как на побывке… Ладно там… первую ночь я спал, как убитый, а потом? Такая тоска напала, особенно по вечерам, по ночам… Хочется тепла. Женского тепла… Чтобы просто кто-то был под боком. Днём мне этого не надо, но вечерами, после ужина, когда воцаряется тишина, как в доме престарелых, блин, я хочу лезть на стены… Я не могу ни читать, ни писать, я как наркоман, которого ломает, и он ходит по комнате, скорчившись чуть ли не в двое, и терпит.