Но Данила прекратил моральные муки двух командиров, которые выбирали между доблестью и честью бойца и безопасностью личного состава спецназа:
– Товарищ полковник, Вы оказываете мне великую честь своим доверием, и я благодарю Вас от всего сердца за это предложение, но дело в том, что я так долго этого хотел, что в одном лишь шаге от мечты, мне вдруг перестало быть это нужным. Я понимаю и Сергея Сергеевича с его напряженным отношением ко мне, но…этот голос был таким неожиданным и вообще вся моя служба – это сплошная неожиданность. Я и сам теперь не ручаюсь за свою голову – я хочу домой… Простите меня.
– Ты имеешь право носить этот берет, сынок, – полковник посмотрел на Данилу так, как, наверное, смотрит отец на своего сына. – Я распорядился обо всём, документы готовы. Дослужишь эти полтора месяца в своей части, а там, если передумаешь, возвращайся на контракт к нам. Я возьму тебя, но только в течение полугода от сего дня, понимаешь?..
Данила кивнул. Глаза налились слезами… Командир взял со стола берет, обнял Данилу крепко и вручил его.
– Служу Отечеству и спецназу! – еле слышно проговорил воин.
Сергей Сергеевич тоже подошел к Даниле и пожал ему руку:
– Ну, бывай, боец. С Богом по всем дорогам…
Данила вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь.
Глава VII.
В конце октября Данила ехал домой поездом Москва–Барнаул. Домой… Это было совсем не похоже на дорогу, ведущую в Ту сторону, тогда, два года тому назад: ни шумной компании, ни алкоголя, ни неизвестности, ни глупых мечтаний о том, чего не знаешь.
Данила ни с кем не разговаривал. Он сидел и смотрел в окно на проносящиеся города, дома и деревни нашей Родины – Матери, размышляя о том, кто в них живет, где работает, сколько красивых девчонок в этих домах – больших и маленьких, убогих и красивых. Он может никогда больше не проехать эти места, он – «искра жизни»: пролетел и погас…
За несколько дней до отъезда, Данила получил письмо от Алексея. В том письме он сообщал, что Вадима нет в живых и что погиб он еще в августе.
«Какого хера ты молчал всё это время?!» – только и хотел ответить Данил, но так и не написал ответ.
В день, когда он получил это письмо, он просидел у окна всё утро, и обед и ужин, думая о своем друге.
Он и сейчас думал, но не конкретно о Вадиме, который, оказывается, давно «дома» и гниёт в родной земле, а вообще о жизни в целом: «Вот так оно и получается, – размышлял Данила, – кто ничего не хотел, ни о чём не мечтал, ценой своей жизни выполнил приказ и погиб. А я? Вдоволь нахлебавшийся этого дерьма, выехавший на чужих костях, просто – гандон, несусь домой чуть живой, но…Живой!..».
На какое-то время Данил почувствовал себя ничтожеством, но чем больше проходило времени, тем сильнее жизнь брала своё и на следующий день Данила чувствовал себя уже как обычно. «На самом деле никому ни до кого нет дела», – заключил Данил и до конца пути впал в анабиоз, стараясь ни о чём не думать…в серьёз.
Через сутки с небольшим он вышел на барнаульском ж/д вокзале. Уже было глубоко после обеда и вечерело, но Даня успел купить билет на последний автобус до своей деревни в этот день. Набрав в ближайшем «комке» бутылочного пива, он залез в практически пустой автобус, но всё равно ушёл на самые задние сиденья подальше от водителя и прочих и, выехав из города на свободную и прямую трассу, с наслаждением открыл первую бутылку…
«Больше никаких самолетов, вертолётов и тысяч километров. Я дома. Отсюда, в случае чего, я до дома и пешком дойду, – Данила улыбнулся сам себе. – Два часа – и я приеду домой».
Выйдя на своем родном вокзале, он, что было силы, набрал по максимуму воздуха в лёгкие. «Такой же…», – подумал Даня. Одев берет, он бодро зашагал в сторону отчего дома.
Мама стояла у ворот и ждала его. Но ведь он не звонил и не писал о том, что приедет – хотел сделать сюрприз, но она стояла в воротах, – это был факт… А, может, она все два года тут простояла в ожидании?..
А вот и объятия… И слёзы… И признания… Даня держал хрупкую маму в объятиях посредине улицы.
Через какой-то час Даник уже сидел, румяный после бани, на кухне за столом, поедая пельмени и запивая самогоном. Мама ласково смотрела на сына и молчала уже несколько минут. Данилу немного напрягал её взгляд и безмолвие – ему было не по себе от этих нежностей. Детство отодвинулось очень далеко…
Он доел пельмени и откинулся на спинку стула:
– Спасибо, мам… Я объелся.
– Пожалуйста… – ответила мама. – Я на работе взяла отгул на три дня. Откормлю тебя, – мама улыбнулась.
– Хорошо, мам, – Данила тоже улыбнулся и покраснел ещё больше. – Ну чего ты так смотришь?..
– Я рада, что ты дома. Ты не расскажешь мне о том, что было? А планы на будущее?
– О чем рассказать, мам?.. Там дни однообразные и серые. Я практически ничего не помню толком. Вот сейчас вот я дома и мне хорошо, но я не чувствую ещё, что я дома…
Данила знал, что эти вопросы неизбежно она бы задала, но он совершенно не готов сейчас был отвечать на них, поэтому предпочел тарахтеть о дороге туда, об учебке, о Чечне, где они стояли на блокпосте, который никогда почти не обстреливали итд итп, лишь бы она не спрашивала ничего.
Что рассказать по факту? Что у её сына руки по локоть в крови? Да ещё и в детской крови в добавок? Нет уж, спасибо… А под планами на будущее она имеет ввиду закончить институт педагогический по профилю учитель истории и английского языка и потом на протяжении 45 лет ползать на работу, чтобы потом пойти на пенсию и умереть. Он не хотел себе такой жизни. Но и расстраивать маму не хотел – только не сегодня.
– Хотел отдохнуть, мам… Месяц, – ответил Даня.
Мама погладила сына по голове и забрала тарелку помыть.
– Да, знаю, что отдохнуть надо, конечно… – начала мама. – Но тут работы-то нет у нас, да и не платят нигде толком. Никакой жизни нет… Поступать в институт только весной теперь, а на это время куда-то прибиться надо. Я тут про милицию думала… Хотела попросить дядю Витю, он там дежурным в дежурной части работает, может, пристроит… Места есть вроде. Зарплата, конечно, не ахти какая, но все-таки это госслужба и потом пенсия, а, сынок?
Даня снисходительно и устало смотрел на маму.
– Для мужчины без образования это хороший вариант… Если не поступишь на учителя.
–Я не поступлю на учителя, мам, – он решил сразу расставить все точки над i, – потому что очно – это значит отдавать всё время учёбе, а когда работать и на что жить, мам? И это даже не самое главное: я просто не поступлю на бесплатное отделение. Теперь… Поздно. А платить нам нечем. Работать надо, мам, какие учёбы…
Мама молча мыла посуду. Данила встал со стула и направился к себе в комнату, желая закончить этот разговор поскорей.
– Сыночек… – прошептала мама, когда Данила подошел к ней и поцеловал в затылок.
– Мам, я пойду к себе… Устал страшно. И такой потрясающий ужин совершенно меня разморил.
– Хорошо, Дань, – мама повернулась и поцеловала его в щеку. – Отдыхай.
– Я так два года не ел, мам. Все мы не ели…два года.
Данила вышел из кухни.
***
Он закрыл за собой дверь своей комнаты и опёрся на неё спиной, заложив руки за спину. Взглядом окинул свою родную и такую некогда уютную «тихую гавань». Тишина… Аж уши режет. Эта комнатка стала ему какой-то маленькой. Все осталось, как было: книги его любимого Ремарка на полках, школьные тетради, учебники по истории и английскому, которые он сам покупал, аудиокассеты, магнитофон… Лампа на столе. Все осталось, как прежде, только Данил стал совершенно другим – он ВЫРОС. Так, наверное, чувствует себя рыбка, которая из моря вернулась однажды домой в свою родную речку – всё, как всегда, но только не для рыбки…из Моря.
Он сел за стол и попытался проникнуться ощущением прошлого, дотронувшись до книг и закрыв глаза… Но они молчали. Всё молчало… Он достал из ящика стола свой дневник и полистал его: школьные записи, какие-то мечты об армии, стихи… Такими глупыми и наивными сейчас ему показались эти строчки.
