Кивнув одному военному землянину и одному военному КС, Льюис раскинул руки в стороны, ожидая, когда его разденут. Военным потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что им не померещилось, и когда наконец одного из них пихнули в спину, они бросились на помощь улыбающемуся Льюису и принялись путаться во множестве скрытых ремешков кимоно, пытаясь осторожно, но при этом быстро избавить чистейшего от одежды.
— Не стоит спешить, — кривя губы в ледяной усмешке, успокоил их Льюис. — Пусть эти аристократы еще немного подождут, — протянул он, с наслаждением наблюдая, как лицо того самого администратора с глистами становится еще более безобразным от ярости, чем было. Причем удивительный парадокс заключался в том, что в целом мужчина не был уродом, но его микромимика так искажала внешность, что лицо становилось крайне неприятным. А каким хладнокровным и полным достоинства этот сейчас едва сдерживающий эмоции разумный прибыл на Землю! Лу, глядя в глаза распорядителю, понимающе улыбнулся, наблюдая, как мужчина пытается справиться с собственной яростью. Он пришел сюда, чтобы унизить Льюиса, но пока до этого момента оставались считанные мгновения, унижение испытывал он сам.
Когда остался предпоследний полупрозрачный халат, оба военных потрясенно отшатнулись, переведя на Льюиса полные ужаса взгляды. Под тонкой вуалью нижнего халата, расшитого точками белых созвездий, скрывалась иссиня-черная мантия. Оба разумных, не сговариваясь, ошеломленно отступили на шаг от Льюиса, не веря в то, что видят. Стихли приглушенные голоса и вокруг повисла натянувшаяся тетивой тишина.
В черную мантию облачали приговоренного к смерти евгеника, опозорившего себя и свой род нарушением кодекса чистейших. Именно в подобной безразмерной хламиде, скрывающей все тело, включая голову, избитого евгеника вели на казнь в главном дворце КС, где когда-то венчали. Длинный подол мантии был расшит алым пламенем адского огня, в котором предстояло гореть осквернившему себя евгенику.
Евгеник, как и во время венчания, поднимался по закрученной спиралью лестнице в окружении высокопоставленных лиц, которые также были облачены в черное, дабы напомнить провинившемуся, что тот осквернил не только себя, но и священные традиции. У алтаря давящемуся слезами и умоляющему о пощаде евгенику отсекали волосы клинком, которым отсекут сегодня волосы Льюиса, а потом, если самостоятельно тот не мог подойти к краю площадки, опекун, несший ответственность за клан евгеника, подтаскивал того за оставшиеся волосы к последнему рубежу и на глазах у черной толпы третьего совета в зависимости от тяжести проступка либо перерезал горло, что было особым позором, либо милостиво вонзал церемониальный клинок в сердце, пинком отправляя трепыхающееся в предсмертных судорогах тело евгеника в «полет» к ногам собравшихся внизу членов третьего совета.
Если бы Пикси не был так привязан к брату, с Хайко поступили бы точно так же, но его удалось помиловать, оправдав перед ИИ тем, что тот не знал, насколько модификация тела является серьезным проступком для евгеника. Пикси полночи провалялся у Магдала в ногах, вымаливая позволение ему самостоятельно обрезать брату волосы, дабы коснуться его в последний раз, и Магдал, опасаясь, что Пикси может просто не перенести происходящего, поступился строгим протоколом мероприятия. Так как Пикси не знал, что отрезать нужно как минимум по плечи, то, заливаясь слезами, дрожащим кинжалом в руках отрезал тихо уговаривающему его успокоиться Хайко лишь половину косы, оставив добрую половину длины волос. Хайко отправили на Вельзувий в точно такой же черной мантии с алыми лепестками огня по подолу, в которой сейчас предстояло подняться во дворец Льюису.
Подобное было вовсе не редкостью в истории существования совета евгеников, потому что не все опекуны могли дождаться смерти надоевшего евгеника, а отравить его по-тихому нельзя, экспертиза сразу выявит неестественную смерть. К тому же сами евгеники не сразу утратили контроль над собственной жизнью и еще какое-то время шла борьба за собственную свободу, проигрывая которую, евгеники погибали чаще всего именно так. Публичная смерть была порой единственным вариантом, благодаря которому можно было и от неудобного евгеника избавиться, и повесить на него вдогонку вину за чужие ошибки, последствия от которых нанесли слишком серьезный урон, чтобы его можно было замолчать.
Смерть евгеника была еще и необходимой жертвой, приносимой во имя поддержания иллюзии власти закона абсолютно над всеми, даже над евгениками, которые подпадали под свой исключительный правовой кодекс, который первых евгеников полностью освобождал от всякой ответственности за свои действия, позволяя убивать, если того требовала ситуация. Ведь они чистейшие и у них не может быть изъянов, им не нужно прописывать законы, лишь кодекс непогрешимой чистоты, в итоге ставший медленно задушившей первый совет КС удавкой.
Черный цвет являлся позором для чистейшего и был неприемлем в присутствии евгеника, аристократы, если хотели, носили какие угодно темные оттенки, но не черный — цвет позора оскверненного евгеника, поэтому Август намеренно встретил Магдала с евгеником в черном.
Об этом в КС знали все от мала до велика, поэтому ошарашенные военные поняли, что это значит, и когда первый шок прошел, глаза разумных стали наливаться ужасом, разжигающим внутри загорчившую на языке ярость.
— Да не сделают ему ничего! — взвизгнул, утратив самообладание, один из администраторов, почувствовавший, как стремительно накаляется атмосфера вокруг них. Встревоженные военные подходили ближе, сбегали со ступеней, сбиваясь в кольцо вокруг Льюиса.
К особому ужасу администраторов, такая реакция была абсолютно единодушной у военных как КС, так и Земли. Вообще предполагалось, что Льюис пройдет по пустой лестнице позора, и дабы не наводить смуту в головах военных, прекрасно знающих, что означает подобное облачение, тех попросили удалиться с поверхности Селесты на нижние этажи, но военные земляне захотели поддержать своего чистейшего и, нарушая протокол, бросились к лестнице, а за ними и военные КС, решившие, что те намереваются устроить диверсию. В итоге весь собравшийся военный состав сейчас видел идущего на казнь чистейшего и стремительно сатанел.
Льюис не спешил помогать испуганным администраторам, которые умолкли, поняв, что их же собственные военные явно не одобряют происходящее. Конечно, еще в процессе подготовки мероприятия обсуждалась проблема охраны и администраторы предлагали использовать либо особую серию модификантов с промытыми до безукоризненной белизны мозгами, либо роботов, управляемых упрощенными программами ИИ, но это оказалось слишком опасно, потому что тогда Август бы привлек своих хомуисов, чья слава уже давно гремела на весь КС, а возможности постоянно модифицируемых хомуисов были шире возможностей модификантов, к тому же неизвестно чего стоило ожидать от Тарханова и его кукол.
Разработку подобных боевых единиц пытались притормаживать, но кто будет притормаживать повстанцев? А привлечение модификантов с широким спектром военных возможностей было слишком опасным еще и потому, что их положение было немногим лучше положения минусовых мутантов, поэтому приняли решение, в пользу военных из простых разумных, но случилось худшее из возможного, военные, имеющие свои собственные мозги и свободную, не искаженную пси-гаджетами волю, изъявили ее вполне ясно, увидев облачение приговоренного чистейшего, который всего себя посвятил борьбе за их в том числе права.
В готовой вот-вот взорваться тишине Льюис развязал пояс прозрачного халата и, сбросив его с плеч, остался в черной как ночь мантии.
— Мы не допустим, чтобы… — начал один из рядом стоящих военных-землян.
Льюис вскинул руку, прося не продолжать, и расстегнул несколько пуговиц воротничка, демонстрируя шею, на которой мерцало плотно обхватывающее ее золотое ожерелье, вынуждающее Льюиса держать голову так, словно он прирожденный аристократ. Да еще и длинная серьга со множеством золотых цепочек явно демонстрировала, что Льюису как минимум не перережут горло, а с учетом статуса этих цацок, скорее всего никто не планирует убивать чистейшего, иначе его лишили бы столь явных регалий.
