— Ты считаешь, что я был не прав?

— Ты накричал на него в присутствии кучи народа. Конечно, он расстроен. Я не пойму, что ты хотел этим добиться… ведь ты же сам говорил, что он живёт, словно на облаке… Ты столько времени не собирался давать ему спуститься, а теперь просто скидываешь вниз!

Это невероятно. Мэдисон, который знает тебя всего лишь два года, рассуждает о тебе с таким апломбом, словно знает всю жизнь!

— Только не говори, что ты на его стороне!

— Я ни на чьей стороне. Но ведь это ты сейчас так расстроен, что не можешь думать ни о чём другом… — наконец-то в голосе я слышу упрёк.

Мы замолкаем на какое-то время и не говорим о тебе. Моя вечная беда — потребность чувствовать себя нужным. Можно отдавать себе в этом отчёт, но знать и чувствовать — совсем разные вещи. Я знаю, что нужен тебе, мы оба знаем. Но что если моя необходимость тебе нужна мне ещё больше?

Вечер испорчен. Не потому ли я по-прежнему держу некоторую дистанцию с Мэдисоном, что он-то как раз прекрасно может обойтись без меня? Вернувшись в отель, я узнаю, что ты звонил мне, и стараюсь скрыть свою бурную радость от Мэдисона. Он выглядит подавленным и уставшим. Набирая твой номер я опасаюсь только одного: что ты окажешься пьян, как часто бывает в это время. Или уже лёг спать. Услышав первый гудок неожиданно бросаю трубку. Чего ради я должен тебе перезванивать, если ты об этом не просил? Через секунду телефон зазвонил, и я услышал твой тихий голос в трубке. Ты говоришь как-то странно, спокойно, но отрешённо. Интересуешься, как мы провели вечер, и я вру, что всё было отлично. Спрашиваю, зачем ты звонил и слышу в ответ:

— Я хотел попросить у тебя прощения.

Трубка чуть не вывалилась у меня из рук. Ты просишь у меня прощения? Теперь я забеспокоился всерьёз.

— У тебя всё в порядке? Ты говоришь как-то странно.

— Да, всё хорошо. — Пауза. — Я бы не хотел доставлять тебе столько хлопот.

Потом ты неожиданно поинтересовался, со мной ли сейчас Мэдисон, и узнав, что да, снова странно замолчал. В эту самую минуту внутри словно что-то замкнуло, и я действительно не мог понять, как могло такое произойти с нами, что сейчас я нахожусь здесь, с ним, а не с тобой, как было всегда? Следом пришла запоздалая мысль: почему ты вообще так спокойно воспринял новость о том, что мы вместе? Вернее, сначала совсем не спокойно… но потом даже как будто уверял всех и себя в том числе, что искренне рад за меня. Некоторые из наших знакомых не могли сдержать удивления по поводу того, что ты принимаешь Мэдисона у себя. Честно говоря, я это тоже не совсем понимал. Да, не он был причиной нашего разрыва. Но я бы не желал видеть тебя в своей гостиной в обществе другого любовника. Откуда это великодушие и куда делось твоё чувство собственничества?

— Ив, с тобой точно всё хорошо? — настороженно спросил я. — Ты действительно звонил, чтобы извиниться? Но это на тебя совсем не похоже…

— Просто хотел услышать твой голос, вот и всё. Спокойной ночи.

В трубку понеслись гудки. Я с недоумением повернулся к Мэдисону и пересказал ему наш разговор. Тот внезапно смутился.

— Может быть, он так воспринял наш сегодняшний разговор…

— Какой разговор?

— Я был у Ива сегодня. Как раз перед встречей с тобой… Он позвонил мне и попросил зайти к нему. Сказал, что это по поводу ремонта вашего дома в Танжере. Я удивился, но не стал отказываться. Он вёл себя довольно странно.

— Ты был у нас дома? Без меня? — я был так потрясён, что не обратил внимание на слово ‚у нас‘. — Почему мне не сказал?

— Потому что Ив попросил тебе не говорить.

Это был словно удар грома. Это ужасная, так ненавидимая мною фраза, которую я, увы, неоднократно слышал за нашу совместную жизнь: ‚О… Ив просил тебе не говорить, но…‘

Сколько раз я сам говорил то же самое: не говорите Иву, это его огорчит. Но это всегда казалось каких-то отвлечённых, чаще связанных с работой вещей. Ты же, произнося эту фразу, имел в виду меня самого. Теперь мне было всё ясно. Ты решил манипулировать мной через Мэдисона… заручиться его поддержкой!

— Что… о чём вы говорили? — я в волнении стою, уцепившись за стол, одновременно желая и не желая услышать ответ.

— Мы разговаривали о доме. Как он и сказал. И совсем немного о тебе. — Мэдисон замолчал, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать. — Он спросил, как я к тебе отношусь.

— Что это значит?

— Мне показалось, он был чем-то взволнован. И огорчён. Я тогда ещё не знал о том, что вы поругались утром. Он спросил, люблю ли я тебя, и когда я сказал, что люблю, как будто бы обрадовался…

— Обрадовался?

— Да. Сказал, что ты много значишь в его жизни и ему важно, чтобы у тебя всё было благополучно. Сказал, что я, должно быть, считаю его чудовищем… я ответил, что совсем не считаю, и он снова обрадовался… А потом снова огорчился, потому что, судя по всему, твои слова утром задели его… Он сказал: я много проблем доставил Пьеру. Он это не заслужил. Но может быть теперь, ему будет легче.

— Теперь? Что это значит?

— Я подумал, что он имел в виду, что теперь… со мной…

Странный, неестественный для тебя разговор. И этот звонок… Может быть ты и сочувствуешь мне и действительно ценишь, но ты не стал бы сообщать всё это Мэдисону. Потому что его это не касается. Я вспомнил, как год назад, в Нью-Йорке ты кинулся под машину после моего упрёка в том, что ты распускаешь обо мне небылицы среди знакомых. Ты мог месяцами не реагировать на мои слова, а потом вдруг сойти с ума от одной фразы. И вот сейчас звонишь, чтобы извиниться, и говоришь, что просто хотел услышать мой голос? О нет… нет! Что ты там мог задумать?

Я ни в чем не был уверен. Я позвонил тебе, трубку снял Бернар и сообщил, то ты заперся у себя в комнате и просил не беспокоить до утра. Несмотря на мое отчаянное стремление отогнать страшные мысли, они упорно возвращались мне в голову, и уже через минуту я решил, что должен немедленно идти к тебе. Будь на твоем месте другой человек, мысли о самоубийстве не пришли бы мне в голову, но я не знал точно, в каком ты состоянии, и учитывая нашу утреннюю ссору, потом разговор с Мэдисоном (ты никогда не общался с ним без меня!) и этот звонок…

— Ты сказал ему, что любишь меня?! И что у нас всё серьезно? — в отчаянии набросился я на него. — Зачем ты такое ему сказал?!

— Да, а что мне надо было сказать? Куда ты? — тот пытался меня удержать.

— Ив решил покончить с собой!

— Что?! — Мэдисон в ужасе смотрел, как я хватаю пиджак и вылетаю из комнаты. — Подожди, я с тобой!

— Нет! Не вздумай!! Не смей! Оставайся здесь! — крикнул я через плечо, захлопывая дверь практически перед его носом.

В этот момент я как никогда точно знал, почему поселился неподалёку от тебя. Часть меня всегда знала, что этот день настанет. Что случится нечто страшное… и на этот раз в этом буду виноват я. Я заставил себя думать, что могу бросить всё, и ты поверил. Ты уже пытался сделать это несколько раз — убить себя, пусть это и было аффективно. И однажды такая попытка может оказаться успешной. Почему не сегодня?

До нужного дома я добрался через пять минут, на машине. Открыв дверь своим ключом (какое счастье, что он по-прежнему был у меня!) я ворвался в гостиную, тут же столкнувшись с Бернаром, нашим, вернее, уже давно твоим лакеем. Увидев меня, он перепугался до полусмерти.

— Господи Боже, господин Пьер, что стряслось? У вас вид, будто кто-то умер…

Проигнорировав эту слишком подходящую к случаю фразу, я бросился в твою комнату. Дверь, как и упоминал Бернар, была закрыта.

— Месье Ив уже лег спать…

Остановившись и, переведя дыхание, я пару раз постучал.

— Ив, это я. Открой, пожалуйста.

Мы оба прислушались. Тишина была абсолютной и гладкой. Я снова постучал на этот раз громче. Снова нет ответа.

— Почему эта дверь запирается на ключ? — повернулся я к Бернару. — Он не должен запираться! От кого ему запираться? Я здесь больше не живу!

— Но…

— Нужно ломать дверь.