Естественно, посвящая всё время работе, Алексей практически забыл про личную жизнь. Казалось, что в его положении вполне можно было бы теперь задуматься о женитьбе. Но вот что странно, при том, что потребность физической близости с женщиной у него присутствовала достаточно сильно, о семье Алексей не думал и её не хотел.

Ещё в юности свой первый опыт он получил с проституткой и ни разу в его сердце не закрадывалось той нежной привязанности к девушке, которую можно было бы назвать любовью или хотя бы влюблённостью. Ухаживать он не умел, не любил, и вполне перебивался случайными связями с женщинами самого низкого статуса и достоинства, не брезгуя своею же прислугой.

Женщина в его глазах становились не объектом привязанности, а неким обслуживающим его быт и потребности элементом. И дело было не в том, что он считал женщин не достойными чувств более высоких. Просто сам он был совершенно не заинтересован испытывать подобные. Брак и так — это одни сплошные издержки, расходы и сложности.

Пожалуй, это единственное, что в нём категорически не нравилось Павлу. Как человек семейный, не лишённый романтичности, нежный и внимательный к своей супруге, он с тревогой относился к людям, которые как Аракчеев были напрочь лишены всяких сантиментов.

— Ну давайте вас женим, Алексей Андреевич! Почему бы вам не жениться? — полусерьёзно полушутя говорил он ему. — Вам это будет на пользу. Вы смягчитесь. Вам надобно иногда быть помягче. Я в ваши годы был отцом уже троих детей, а для мужчины нет лучшего способа развить в себе чувствительность, как взять на руки своего первого ребёнка.

Алексей всегда отвечал подчёркнуто серьезно.

— Благодарю вас, но позволю себе уклониться от сей милости. Характер у меня не семейный, Ваше Величество. И потом коли женюсь, детей заведу, так это ж не смогу я уже выполнять вверенные мне обязанности с той же тщательностью.

Аргумент был принят. Павел говорил «ну-ну» и вздыхал.

Что касается Александра, то виделись они нет так уж и часто, по большей степени общаясь через служебные поручения. Павел в одночасье взвалил на старшего сына такое количество дел и обязанностей, что тот просто сгибался под грудой бумаг, поручений, и дел. Он всё чаще обращался к Алексею, как опытному администратору, за советами. Помогая Александру, он каждый раз получал такие горячие изъявления благодарности, что осмеливался даже и сам обращаться к нему с вопросами, кои касались прежде всего планов и настроений императора, относительно него самого. Александр всегда так же охотно отвечал, и оба, таким образом, хорошо способствовали друг для друга тому, чтобы предстать перед Павлом с выгоднейшей стороны.

Иногда Александр даже делал ему небольшие подарки. Например, он был ужасно удивлён и позабавлен, узнав, что барон Аракчеев большой любитель…шоколада. И буквально через пару дней Алексей получил от него красиво упакованную коробку с дорогими сладостями и приложенной к ней запиской:

«Пусть несколько сладких минут скрасят тебе трудность служебного бремени».

Алексея, в жизни не получавший ничего подобного, тем более от мужчины, не знал даже, что и делать с таким даром. Хранить его, как рубашку, он, конечно же, не мог, а съесть всё сам как-то и постеснялся. Подумав, отправил половину шоколада матери.

Конечно, назвать эти отношения дружбой можно было едва ли, но для Алексея, любые теперь проявление внимания и расположения со стороны наследника престола были бесценны сами по себе.

Радость это длилась, впрочем, недолго.

Как-то, направляясь с очередным докладом к императору, Аракчеев застал в приёмной Александра в компании его приятеля Адама Чарторыйского и генерал-адъютанта Котлубицкого, другого гатчинца и любимца Павла. Котлубицкого когда-то сам Аракчеев рекомендовал Павлу среди выпускников кадетского корпуса, и они были, если и не в дружеских отношениях, то вполне в приятельских.

Александр и Котлубицкий стояли спиной к двери и вошедшего Аракчеева мог заметить только Чарторыйский, который ни взглядом, ни жестом не намекнул о его появлении друзьям.

Котлубицкий в этот самый момент как раз говорил о том, сколь много зла делает комендант Петербурга, донося Павлу о мельчайших провинностях.

— Да, вот из-за таких мерзавцев и солдафонов, как Аракчеев страдает куча хороших людей… — донёсся до него голос Александра.

В этот момент секретарь объявил, что Андрей Алексеевич может пройти к императору. Алексей с самым спокойным выражением лица поднялся с дивана и прошёл к кабинету, почтительно кивнув всей компании. Он мимолётом отметил равно как довольную улыбку на губах Чарторыйского, так и покрывшееся красными пятнами лицо наследника.

Он не понимал, что он чувствует. Обиду, гнев? Странно, но все чувства будто притупились. Вернее всего было бы сказать, что чувствовал он пустоту. И разочарование.

Он доработал весь день, как полагается, разве только обратил внимание окружающих тем, что ни к кому более не придрался, не сделал ни одного замечания.

Ночью спал он плохо и мучился головной болью. А на следующий день, прямо с утра, получил письмо от Александра, если не с прямыми извинениями, то с самыми горячими заверениями в дружбе.

«Я так сожалею, друг мой, что ты стал свидетелем вчерашней сцены с Котлубицким! Я ночь не спал, представляя, сколь ужасного мнения ты должен быть теперь обо мне!

Прошу тебя, не принимай на веру услышанное. Тебе известно моё отношение, ежели я скрываю его от всех прочих, то на то есть у меня веские причины.

Если позволишь мне загладить то дурное впечатление, которое ты мог вчера обо мне получить, то сделаешь этим большое добро.

Твой друг А.

Алексей моментально сел и написал ответ.

Прошу Ваше Высочество не утруждать себя объяснениями, кои вашей особе нет нужды давать человеку, вне зависимости от всех обстоятельств являющимся покорнейшим слугой Вашим.

Когда он писал этот ответ, то сам до конца ещё не понимал, как будет вести себя с Александром. Как должно ему теперь правильно действовать?

Александра, само собой, полученный ответ не удовлетворил, и когда они на следующий день встретились на плацу, вид у цесаревича был довольно виноватый. И неожиданно Алексей испытал радость, похожую на злорадство. Он совершенно ясно ощутил, чего хочет теперь. Он хочет, чтобы Александр им ДОРОЖИЛ. Чтобы страдал от сомнений — обижен он или нет? Чтобы чувствовал себя подлым злодеем, чтобы чувствовал себя виноватым.

Очень скоро шанс ощутить своё превосходство представился.

За неделю до вахтпарада, во время смотра войск, Павел остался крайне недоволен тем, как маршировал батальон Великого князя.

— На вашем месте, Ваше Высочество, я бы уделял больше времени прямым вашим обязанностям по руководству и дисциплине вверенных вам войск…а не волочился за юбками и распивал вино в компании господина Чарторыйского, — язвительно заметил Павел сыну.

Александр густо покраснел. Он и сам видел, что его офицеры допустили много ошибок, но несомненно больше всего его задел упрёк в лени и праздности. Всем было известно, что Великий князь ночами не спит, стараясь выполнить тот объём работы, что был ему поручен, в срок.

— Надеюсь, что вы в состоянии что-то сделать с этим за оставшуюся неделю… Это никуда не годится!

Алексей стоял поблизости и слышал этот разговор. Он дождался окончания смотра, и сам подошёл к Александру. Тот только что выговаривал, вернее, пытался сделать это командиру Семёновского полка.

Надвигались сумерки, и начал накрапывать дождь, но Александр был так расстроен, что как будто не замечал плохой погоды.

Увидев Аракчеева, он изобразил на лице совершеннейшее отчаянье.

— Вот, Алексей Андреевич! Кажется, из меня совершенно никудышный начальник!

— Ваше Высочество, позвольте дать совет бывалого человека… — Алексей отвёл его в сторону и намеренно встал так, чтобы загородить собой цесаревича от ветра. — Вы пытаетесь достучаться до них силой разума и убеждений, но для них Ваше доброе и уважительное обращение есть ни что иное как проявление слабости. Ради чего им стараться, если они и так уверены в вашем расположении?