Они мирно беседовали, при чём Великий князь как будто намеренно не затрагивал в разговоре тех тем, в которых Алексей мог бы проявить невежество или недостаток образования. Напротив, он как будто старался приободрить своего гостя и поддержать, ведя нить разговора самостоятельно. И его было интересно слушать. Всегда, когда Великий князь был в спокойном, добром расположении духа находиться рядом с ним было очень приятно. В самом взгляде Павла было в этот момент что-то столь доброе, столь родное, что Алексей ощутил себя как будто бы был дома. Он был совершенно счастлив.

Наконец, настало время откланяться.

— Саша, проводи Алексея Андреевича, — попросил тогда Павел.

Молодой человек послушно встал, и они вышли из комнаты. Оба молчали. Уже у самой двери Александр посмотрел ему в глаза и улыбнулся. И Алексей понял, что унаследовал тот от отца. Улыбку. Такую же добрую, ласковую, словно ею он обнимал человека.

В тот момент он ещё не думал, что и улыбка, даже такая, может быть обманчивой. Но чувствовал, что юный князь улыбался ему вполне искренне.

— Приходите ещё, Алексей Андреевич, будем рады.

И пожал ему руку. Алексей толкнул дверь, надел шляпу и вышел под дождь.

— Алексей Андреевич! Вы забыли… — Александр выбежал за ним. — Вот, перчатки.

Аракчеев поблагодарил, поклонился и пошёл прочь.

Такой была их первая встреча. После этого он часто виделся с Александром, имел возможность его наблюдать, но чувствовал к нему скорее неприязнь, чем симпатию. Улыбчивый, всегда вежливый, мягкий в обхождении Александр словно олицетворял для Алексея обманку из его детства, когда ты ещё искренне веришь, что люди должны и внутри быть так хороши как снаружи. Разбившиеся иллюзии юности не подлежали восстановлению, поэтому очарование, которому он поддался в тот день не продлилось и дольше оного.

За три года службы у Павла Алексей получил должность командира артиллерии, занимался обучением офицеров и выполнял функции коменданта Гатчины. Уже на исходе 96 года доверие Павла возросло настолько, что он по его личному поручению занимался разработкой новых стандартов для артиллерии и вёл даже специальную тетрадь, в которую заносил списки чинов, суммы содержания каждого из них, таблицы стрельб, размеры орудий. Павел поручал ему разработку самых разных инструкций, образцов обмундированиях и снаряжения для армии. Именно здесь, в Гатчине, он впервые по-настоящему начал осваивать основы управления сложными административными процессами.

Когда знаний не хватало, он садился за книги. Несмотря на то, что читал Алексей в основном военную литературу, и практически совсем не читал художественную, он был гораздо лучше образован, чем думали в его окружении. Алексей намеренно не стремился щеголять своими познаниями в культуре. Он сплошь и рядом видел тех, кто только и делал, что читал, а после обсуждал прочитанные книги, ходил по театрам и при этом был бесполезен и глуп как пробка. Книги Аракчеев использовал как инструмент для получения знаний, а не источник удовольствия. Читать, разбираться в искусстве и литературе, чтобы уметь поддержать разговор в высшем обществе было модно. Но Алексея не интересовала мода. Его интересовала польза. Пока прочие занимались философиями и говорили о высоком, он работал.

Как-то раз он умудрился за один день столкнуться с Александром на учениях, на разводе, за обедом у Павла, в библиотеке, и на параде.

— Вы вообще спите когда-нибудь, Алексей Андреевич? — с лёгкой иронией в голосе спросил царевич.

Алексей ответил что-то невразумительное, и в тот момент ощутил явственно возрастающее раздражение. Он смотрел на Александра, в новеньком мундире, всего такого чистенького, сытого, хорошо выспавшегося, в парике, с которого, кажется, даже пудра никогда не осыпалась. Тогда он вёл беззаботную жизнь любимого внука императрицы, и имел очень абстрактные понятия о том, что такое бедность и на что она вынуждает.

Александр не знает да и никогда не узнаёт, что значит иметь один единственный мундир, и одни лосиные панталоны. Что значит снимать их и белить каждую ночь, а потом мокрые надевать каждое утро летом и зимой, и сдерживать слёзы на морозе, когда они примерзают к тебе заживо.

Что такое ездить ночами работать в Петербург, чтобы проводить занятия в кадетском корпусе и тратить на одну дорогу три четверти того, что там заработал. При том, что и так половину от своего жалования Алексей отправлял родителям.

Он мог попросить у Павла о повышении жалования или о выдаче разовой суммы и был уверен — тот бы ему не отказал.

Но он намеренно этого не делал. Он ждал. Чего? В тот момент ничто не могло быть ему гарантией будущих успехов. О положении Павла при дворе старой императрицы было хорошо известно всем.

Тем не менее какое-то загадочное чувство подсказывало Алексею, что ожидание награды не заставит себя долго ждать.

Что касается Александра, тот умел нравиться по самой своей природе, не прилагая к тому особых усилий, но в случае с Павлом его природное очарование от чего-то совсем не срабатывало, что, по-видимому, сильно огорчало молодого человека, который из кожи вон лез, чтобы заслужить его похвалу.

Нельзя было б сказать, что Павел в ту пору относился к сыну плохо. Алексей мог бы засвидетельствовать скорее обратное — последние пару лет его службы в Гатчине отец и Александр как будто бы сознательно шли на сближение. Причина была ясна — Екатерина старела. О её намерениях передать трон внуку ходили достаточно активные слухи, но Алексей, зная его в ту пору (да и любой, кто его знал) мог бы сказать, что Александр ни с какой стороны не чувствовал в себе готовности принять на себя управление государством. Тем более при живом и гораздо более опытном и энергичном отце. Нежелание принимать волю императрицы было совершенно естественным — Александр был слишком молод, робок, ленив, и беззаботен в ту пору, чтобы мысль о престолонаследии не приводила его в ужас. Речь тут не шла ни о каком благородстве, чувстве долга сына перед отцом — Александр не хотел править, потому что это было не в его характере. Вероятно, рано познавший благополучие, избалованный бабкой он в те годы был практически лишён какого-либо честолюбия. Зачем мечтать о большем, если у тебя и так есть всё необходимое?

Тем более с учётом того хаоса, что царил в системе государственного управления, можно было бы только представить, какое наследие императрица собиралась оставить своему внуку.

Алексей наблюдал за происходящим со стороны, прямо не участвуя ни в опасных разговорах, ни в сплетнях. Зато он хорошо умел слушать и слышать. В отличие от того же Александра, который в силу некоторой тугоухости иной раз говорил несколько громче обычного. Он слышал, как Александр, к примеру, в частных разговорах с братом или знакомыми, называет императрицу «старухой», жалуется на царящий при дворе «беспредел» и вообще выражается довольно неосторожно и резко по поводу самого устройства всех дел. В этом, безусловно, чувствовался ещё юношеский максимализм. Не познающий пока серьёзной работы, царевич только и делал, что рассуждал, при этом будучи в Гатчине, всегда во всём соглашаясь с отцом. Они часто пересекались на учениях, парадах, и Александр всегда восхищался тем, как вышколен его батальон или мог сказать ещё пару ничего не значащих фраз. И всегда он был неизменно доброжелателен, вежлив, за всё время, что Алексей его наблюдал, тот ни разу не повысил голоса на своих подчиненных.

Сам Алексей с наследником был подчёркнуто почтителен, но не более того. Он не видел в этом мальчишке ничего, за что мог бы его уважать, но и поводов не любить его у него так же как будто бы не было.

Как-то раз к нему пришли и объявили, что Великий князь срочно желает его видеть. Алексей немедленно отправился во дворец.

Павел и Александр вместе выходили из кабинета и не сразу его заметили. Великий князь имел вид торжественный и загадочный и держал руку на плече сына, который ростом уже был выше его.

— Так ты ещё не писал ей ничего в ответ?