Ещё не видя и не зная Павла, Алексей проникся к нему чувством самого искреннего восхищения, уже желал служить ему и служить лучше всех.

***

— Кто такой и куда едешь? — строгий голос караульного заставил остановиться.

— Поручик Алексей Аракчеев. Прибыл по требованию Великого князя Павла Петровича, — столь же сухим и строгим тоном ответил Аракчеев.

Караульный странно посмотрел на него, а потом как будто слегка улыбнулся.

— На службу, стало быть, заступаешь?

— Да. Артиллеристом.

— Из кадетского корпуса?

— Именно.

Караульный обменялся кивками ещё с двумя офицерами и открыл ворота. Сделав шаг вперёд, Алексей обернулся и посмотрел на покрытую пылью дорогу, оставшуюся за спиной. Необъяснимое ощущение некой перейдённой черты охватило его, и сердце забилось часто и сильно.

Он прибыл в Гатчину и чувствовал, здесь, именно здесь решится его судьба.

***

Первый месяц пребывания в Гатчине Великий князь совсем как будто не замечал нового офицера. Меж тем сам Алексей неусыпно наблюдал за Павлом, как всегда работая на опережение. Он интенсивно занимался с артиллеристами, ходил на разводы и вахтпарады, и постоянно попадался Павлу на глаза, но не удостаивался и пары слов, не то что похвалы. И всё же нет-нет, а Алексей улавливал, чувствовал почти что затылком внимательные взгляды, которые цесаревич бросал в его сторону время от времени. Эта наблюдательность стала результатом всё той же жизни в кадетском корпусе — когда в любой момент из-за угла на тебя могли напасть, подставить подножку или толкнуть.

И вот спустя полтора месяца наконец-то свершилось. В этот день производились стрельбы из орудий. И поручик Аракчеев стрелял настолько успешно, что Павел прямо в поле объявил ему, что он завоевал его благорасположение. К вечеру Аракчеев был назначен командиром артиллерийской роты и возведён в чин бомбардир-капитана. Менее чем через год — майором артиллерии и подполковником армии. Весь этот год Алексей проявлял такое усердие, что смог поразить даже такого привередливого и придирчивого человека как князь Павел.

Да, пару раз и на Алексея обрушивались гневные тирады, но чувствовалось в них скорее отеческое негодование — Павел проникся к Аракчееву симпатией. И симпатией искренней. Он видел в своём подопечном то, что не видел в других — такое глубочайшее, страстное рвение, такое старание и желание сделать всё хорошо, сделать идеально и доставить ему, Великому князю, тем самым радость, что это совершенно его обезоруживало. Их двоих многое объединяло, например, непонимание и неприязнь окружающих. Не избалованные любовью своего окружения они оба особенно ценили каждого, кто проявлял по отношению к ним порядочность и преданность в чувствах.

Самое удивительное, что такое рвение не выглядело подобострастным угодничеством. Алексей так же искренне превратил Великого князя в своего кумира, как превращал всякого, кто делал ему добро и ему покровительствовал.

Как-то после очередного вахтпарада Павел так восхитился муштрой его батальона, что едва не прослезился от восторга и заявил, что приглашает его к себе на обед.

Кажется, никогда в жизни Алексей не готовился с такой тщательностью к визиту в гости. По несколько раз проверял исправность одежды и всё ему казалось, что недостаточно его мундир чист, что тут вот ниточка вытянулась, а тут вот локти как будто поистёрлись, и сапоги блестят недостаточно. При том, что большинство военных ненавидели свои мундиры на «прусский манер» по причине их ужасного неудобства, Алексей придавал аккуратности в одежде огромное значение и это была ещё одна деталь, за которую он так полюбился Великому князю. Он, кажется, мог бы носить наждачную робу, и к ней бы привык, если б потребовалось.

Он так переживал, что дважды возвращался, забыв от волнений то перчатки, то шляпу-треуголку и чуть с ума не сошёл, когда понял, что едва не опаздывает к обеду. А опоздания к Его Высочеству было как известно смерти подобно.

Он успел минута в минуту. Павел встретил его лично, в прекрасном настроении, обнял и расцеловал в обе щеки.

Тут-то и пригодились манеры, усвоенные во времена пребывания в доме Салтыковых. Алексей, не взирая на радушный и тёплый приём, держал себя сдержанно, ни на шаг не отступая от этикета, придерживаясь правила: если сомневаешься, что сказать, то промолчи вовсе и сам вопросов не задавай.

Он был уверен, что своим приёмом и обхождением Павел устраивает ему очередную проверку — то что его пригласили за господский стол ещё ничего не значит.

Павел ввёл молодого человека в гостиную, и Алексей обнаружил к своему ужасу, что за столом помимо Великой княгини сидит ещё несколько человек. Больше народу — значит больше разговоров, вопросов. Он предпочёл бы отобедать с Павлом и его супругой в узком кругу и так сказать обвыкнуться.

— Вот, рекомендую, мой лучший офицер. Майор Алексей Андреевич Аракчеев! -и добавил уже обращаясь к нему: — Мою супругу вы уже знаете. А это мои старшие сыновья. Александр и Константин.

Один из молодых людей повернулся к нему лицом, и Алексею понадобилось всё его самообладание, чтобы не перемениться в лице.

Светлые волосы, красивые, правильные черты лица, — на несколько мгновений ему почудилось, что он видит перед собой Никифора Корсакова.

Он услышал голос Павла.

— Мой старший — Александр.

— Здравствуйте, — молодой человек вежливо улыбнулся.

И Алексей кланялся и здоровался. Мираж развеялся, но впечатление осталось.

Юному князю Александру Павловичу не так давно минуло семнадцать лет, но он казался моложе. В его облике не было ничего от отца, при этом он удивительно походил на свою мать, княгиню Марию очаровывающей, мягкой, какой-то очень располагающей к себе внешностью. Даже звучание его голоса, произносящего приветствие, показалось Алексею по-женски мелодичным и тихим.

В противоположность ему младший брат Константин был почти копией Павла, а резкость манер и некоторая уже проявившаяся жёсткость во взгляде это сходство только усиливала.

Появление Алексея не произвело на членов семьи, кажется, никакого впечатления. Все вежливо улыбнулись ему и ближайшие полчаса один только Павел проявлял к нему самый живой интерес и внимание.

Алексей отметил давно, что чем более Великий князь видит по отношению к себе почтительности, даже боязни, тем более ласковым и добрым становится, из грозного командира превращаясь в заботливого отца многочисленного семейства.

Алексей и правда не видел Павла ещё в семейном кругу и был удивлён его добродушием и обаятельностью. В эти минуты трудно было представить, что в другое время его вообще можно было бояться. Павел спрашивал о семье, учёбе в кадетском корпусе и явно был доволен полученными ответами.

— Мне всегда нравились люди, которые, как ты, были привержены цели. И очень хорошо, что ты не забываешь семью, свои корни! Твои родители, несомненно, гордятся тобой! Напомни мне в ближайшее время предоставить тебе отпуск, чтобы ты мог съездить и проведать их…

Алексей отвечал, а мысли, а иногда и взгляды его меж тем волей-неволей возвращались к царевичу, который большую часть их разговора очень скромно сидел и рассматривал свои ногти. Невероятное внешнее сходство отбросило Алексея в пучину воспоминаний из прошлого, он как будто бы был снова одиннадцатилетним мальчиком, сражённым восторгом при виде юного кадета.

Старший сын Павла показался ему робким, застенчивым и даже лишённым энергии. Таким он всегда будет оставаться рядом с отцом и годы спустя. От того, Алексей позже будет так удивлен, увидев его в несемейном кругу, где Александр предстанет совсем в ином свете. Но это будет потом.

После обеда перешли в гостиную, чтобы пить кофе и чай. Павел оставил подле себя тогда почему-то именно Александра, а Константин куда-то ушёл. Они втроём сидели в креслах, Великий князь угощал Алексея кларетом, от которого в голове появилась лёгкость. Почти никогда не употребляющий спиртного, Алексей не захмелел, конечно, с одной рюмки, но так разомлел и пригрелся, что едва не заснул. Он вкусно поел, ему было тепло, он сидел в мягком кресле возле камина, а за окном шёл дождь. Рядом с ним сидел сам наследник престола!