Как-то между ними произошёл забавный разговор. Александр в очередной раз восхитился его познаниями в артиллерийском деле и сам попенял себя за слабые познания в военных дисциплинах.

— Ты практик, а у меня было слишком много теории. Я чувствую себя неуверенно за пределами рабочего кабинета. Ты говоришь, что всему обязан воспитанию кадетского корпуса, но я не знаю более ни одного выходца оттуда равного тебе по знаниям. Нет, всё же это целиком твоя заслуга! Из меня самого, признаюсь, не очень хороший ученик, — и добавил со смехом, — Учись я там, меня бы точно били розгами через день!

— Да Господь с вами, Ваше Высочество! Учись вы в кадетах, Вы бы с любой стороны были в дамках, — невольно вырвалось у Алексея.

Александр не понял истинного смысла этой фразы, конечно. А Алексею оставалось надеяться, что ни с одним другим из кадетов цесаревич не сблизился настолько сильно, чтобы узнать истинный смысл этого слова.

Через некоторое время Алексей получил коробку шоколада. Разворачивая подарок без подписи (итак понимая, от кого он), нашёл внутри короткую записку

«Против тебя готовится провокация.»

А ещё через неделю Петербург потрясла новость: застрелился, после нанесённого ему бароном Аракчеевым прилюдного оскорбления, подполковник лейб-гвардии Семёновского полка, кавалер ордена Георгиевского креста, Александр Лен.

========== Глава 5 ==========

ВПЕРВЫЕ

Алексей сидел в приемной, у кабинета Павла, и от нечего делать смотрел в окно. Последние несколько дней в Зимнем дворце все ходили на цыпочках — император был в ужасном настроении.

Алексей прислушивался. В кабинете явно кто-то был второй. Голос Павла звучал всё громче и в конце до слуха Алексея долетели несколько фраз.

«Это твоя жена! Почему я должен…»

«…он тебе нанёс оскорбление, а ты умоляешь…»

«…только выслать? Что ты за размазня?!» — последняя реплика прозвучала отчётливо и громко так, что даже секретарь оторвался от бумаг и посмотрел на дверь. Через мгновение она открылась и из кабинета вышел Александр. Лицо молодого человека покрывали красные пятна. Увидев Алексея, он молча кивнул, и произнёс чуть хрипло: «Он ожидает».

Алексей вошёл в кабинет. Павел сидел за столом, облокотившись на стол и закрыв лицо руками. Увидев Аракчеева, он заговорил с ним так холодно, как никогда не говорил.

— Я крайне удивлён и огорчён, что мои надежды в отношении Вас, Алексей Андреевич, были напрасными. Вам известно, что я всегда высоко ценил Ваши способности и Вашу работу, и даже Ваше…излишнее рвение до определённого момента. Уж поверьте, что кому как ни мне ЗНАТЬ, до чего могут довести эти люди… И мне же с моей горячностью не раз приходилось упрекать себя за несдержанность и сожалеть о ней. Но ДАЖЕ Я себе такого не позволяю… — его голос возвысился. — Бить офицеров по лицу, вырывать усы!

— Вырывать усы? Ваше Величество! — воскликнул Аракчеев. — В жизни такого не творил над людьми! Пусть придёт тот человек, которого я драл за усы и…

Он не докончил. Павел резко встал, вышел из-за стола держа в руке листок бумаги.

— Алексей Андреевич! Мне известны ваши методы! — закричал Павел. — Ваша жестокость в обращении до этого момента могла быть оправдана результатами вашей работы, но я не могу держать на службе человека, который доводит своих подчиненных до самоубийства! Это преступление! Читайте! — он швырнул ему лист бумаги.

Алексей развернул бумагу. Это была короткая записка, всего из трёх строчек.

«Я приходил, чтобы стреляться, но не застал вас. Только смерть может смыть пятно от нанесённого вами оскорбления. Вы трус, мерзавец и подлец».

А. Лен.

Алексей вернул записку Павлу. Он был взволнован.

— Ваше Величество! Я желал бы объясниться и оправдать себя в ваших глазах. Но сделать это мне нелегко…ведь знать бы мне ещё. Кто этот — господин Лен?»

Павел озадаченно посмотрел на него, явно не ожидавший такого ответа. Он кратко пересказал ему, что Александр Лен — подполковник лейб-гвардии Семёновского полка застрелился позавчера на рассвете в своей комнате, после того как он, Аракчеев публично унизил его, дав пощёчину и оскорбив бранными словами. Что он приходил к нему с двумя пистолетами, но не застав, вернулся к себе и застрелился, оставив предсмертную записку.

— Я бы не поверил, что такое возможно, если бы не то количество жалоб, что поступает на вас последние три месяца. Свидетелей вашего поведения достаточно.

Алексей посмотрел на текст записки, потом на Павла, а потом вдруг рухнул на колени.

— Государь, если я виноват в смерти этого человека, я готов понести какое скажете наказание! Но молю вас дать мне слово и попытаться объяснить это недоразумение! Я действительно дал пощёчину одному из офицеров, но клянусь, что этот малый жив-здоров и сегодня вышел на работу! Что до самоубийцы… Я не знаю, кто такой этот подполковник Лен, которого я якобы обидел! Я вижу только, что из этой записки непонятно, кто адресат её! Где здесь моё имя? Ваше Величество! Я чувствовал, что это заговор моих врагов и если я и виноват в сей истории, то совсем не так как это вам представили!

— Пощёчину давал?

— Давал. Но не подполковнику, а адъютанту Фейсбадену. И на то причина у меня была. Сознаюсь, что был неправ, но не сдержался, услышав, какие разговоры тот ведёт о… — он запнулся и опустил глаза. — О делах семейных Вашего Величества. Я такого не терплю и ненавижу сплетников, которые везде нос суют свой.

При этих его словах Павел переменился в лице совершенно, указал на стул со словами «Садись и всё рассказывай. Всё!».

Сообразив, что по-прежнему стоит на коленях, Алексей встал и с облегчением сел на стул.

Он начал с того, что один из «друзей» предупредил его около двух недель назад, что против него готовится провокация, которую организуют семёновцы и преображенцы, недовольные его строгостью и тем, что он, не взирая на славу и известность их батальонов, с них взыскивает как и со всех других. Что не даёт никому поблажек, не взирая на чин и послужной список.

— Я могу предположить имена этих людей, мной особо недовольных, но у меня нет доказательств, а обвинять без них не в моих правилах. Я, признаться, часто на них ору, но как тут быть, ежели они все притворяются глухими, когда дело доходит до работы? А с Фейсбаденом вот что вышло.

После учений он как обычно зашёл проведать свою свиту при квартирмейстерском штабе в Зимнем дворце. Распорядок был такой. К семи утра офицеры должны были быть на рабочем месте, до полудня шла работа, ровно в полдень он на два часа отпускал всех по домам отобедать и отдохнуть и далее с двух до семи часов работа продолжалась.

Так вот, в тот день он был с утра на учениях, и в штаб явился как раз к четырнадцати часам. Там он застал двух штаб-офицеров и адъютанта Фейсбадена, которые сидели на столах, курили и вели «неподобающий разговор».

— Что за разговор они вели? — спросил Павел.

— Фейсбаден, будучи при Семёновском полку обсуждал ходившую там сплетню относительно Великого князя Александра Павловича и его супруги. А именно касательно рождения ребёнка и того, что Великий князь как будто бы и не расстроен этой историей.

— Хватит, — Павел побледнел. — Я понял, о чём шла речь. И что ты сделал?

— Вам известно, что я почитаю себя другом и верным подданным Его Высочества и подобный разговор возмутил меня до глубины души. Я подошёл и дал пощёчину Фейсбадену, а двух штаб-офицеров отправил под арест за нарушение распорядка. Курили в рабочее время в комнатах, высказывались оскорбительно, сидели на столах. Что до Лена, то я его в глаза не видел. Да и ей Богу, Ваше Величество… Подполковнику из-за меня стреляться? Он мог подать бы рапорт, в конце концов. Так что вот… История была, а подполковник нет.

Павел задумчиво выслушал его и было видно, что гнев его утих.

— Иди пока. Разберёмся.

Через два дня Павел вновь вызвал его к себе и был очень взволнован. Он сказал, что получил дополнительные сведения, и обнаружились странности в этом деле. Действительно был застрелившийся человек, семёновец, по фамилии Лен. Но вот что удивительно, утверждали, что умерший был почётный кавалер ордена Святого Георгия, который, как известно, даётся за особые заслуги. Так вот, в списках награждённых подполковник Лен не значится.