— Спасибо… — говорит она и ставит кружку обратно на комод.

Снова воцаряется тишина. Сердце бешено колотится. Ещё несколько секунд и она не выдержит этого напряжения между ними. В каждом слове, каждом звуке чувствуется недосказанность…

Так больно…

— Всё? — спрашивает Леви.

— Да…

Аккерман берёт кружку, собираясь отнести её обратно на кухню, но Микаса внезапно останавливает его, вцепившись в локоть:

— Подожди… — голос дрожит. — Оставь здесь, не уходи.

Леви недоверчиво косится на неё. В его глазах вспыхивает сомнение.

— Я быстро, — отвечает он. — Свет включён, не бойся.

— Я же не об этом… — совсем неслышно произносит Микаса, когда Леви уже скрывается за дверью. Дышать тяжело, будто бы руки мертвеца из ночного кошмара продолжают сжимать её горло. Она начинает дрожать.

Повсюду холод…

Он исходит от неё, исходит от Леви, он висит в этой комнате…

Микаса судорожно вздыхает.

Леви не обманул. Он действительно вернулся очень быстро.

— Выключить свет? — спрашивает он.

— Если ты больше никуда не уйдёшь… — тихо отвечает Микаса. Леви принимает это за положительный ответ, и, щёлкнув выключателем, садится рядом. Она чувствует его взгляд на своём виске. Через силу она заставляет себя открыть рот и произнести это:

— Прости меня…

— За что? — тут же спрашивает Леви.

— За то что я наговорила тебе вчера, — поясняет Микаса.

Как же трудно говорить… Как же больно разрывать эту невидимую стену между ними…

Хочется зажмуриться и отвернуться. Чтобы он не видел её лица.

— Но ты права, — серьёзно говорит Леви.

— Нет. Это совершенно не правда… — тут же возражает Микаса. — Я сказала это…

Она осекается.

Почему сказала?

Девушка смотрит прямо в его серые глаза, и не замечает в них ни холода, ни обиды.

Иначе она бы себе этого не простила.

— Сказала, не подумав? — подсказывает он.

— Нет… — признаётся Микаса. — Если люди говорят, не подумав, значит они говорят то, что думают. Я не знаю почему, не знаю, что на меня нашло… Но я хотела задеть тебя.

— Поэтому ты сказала мне правду?

Девушка качает головой:

— Не надо называть этот бред правдой… Леви, пожалуйста. Забудь, что я сказала. Я так не считаю, и никогда не считала. Наверное, мне просто нужно было разделить с кем-то ответственность за его смерть. Сделать самой себе легче… Я не знаю, зачем я это сделала, но ты не виноват. И я прекрасно понимаю это.

Леви тяжело вздыхает и мягко берёт её руку в свою.

Всего лишь руку…

Но даже от этого становится невероятно тепло.

— Помнишь, на новый год, когда все сбрендили и начали кидать друг друга в снег, ты спросила, почему у меня паника на лице? — внезапно меняет тему Аккерман.

Микаса удивлённо поднимает на него взгляд:

— Да… помню.

— Просто тот момент очень напомнил мне… ситуацию из детства. Один раз, когда я был маленьким, я увидел, как несколько взрослых, громадных и пьяных мужчин на улице пристают к маленькой девочке. И когда я вступился за неё, они повалили меня на землю и… избили. Я не знаю как я выжил тогда, но я отчётливо помню всё, что происходило. А мой дядя сказал тогда, что я виноват. Что если я буду во все это влезать, то окажусь на месте той девочки… и это в лучшем случае. Ему всегда было абсолютно плевать на окружающих людей…

Микаса сильнее сжимает его руку.

«И этого человека ты назвала равнодушным?».

— Я дал себе слово, что никогда не стану таким же… — Леви грустно усмехается. — Равнодушным. Но с взрослением я стал всё чаще проходить мимо несправедливости. И даже не замечал этого…

— Значит… — Микаса с трудом сдерживает слезы. — Значит я всё-таки задела тебя за живое…

— Гордишься этим? — Леви наконец-то искренне улыбается. Грустно, но искренне…

— В тот момент, наверное, гордилась бы… — признаётся Микаса. — Но сейчас, скорее, ненавижу себя за это.

Леви поправляет одеяло, укрывая её ноги.

— Меня задело не столько… то что ты меня назвала равнодушным, — продолжает он. — Меня таким постоянно называют. Правда чаще всего маскируют это под словом «хладнокровный», чтобы это звучало, скорее, как комплимент… Меня задело то, что это сказала ты.

Микаса не выдерживает и крепко обнимает его.

— Леви… ты хладнокровный, а не равнодушный!

Мужчина обвивает её талию.

— Но тебе я не поверил… Когда ты сказала мне, что мы должны забрать того мальчика.

— Потому что тебе было важно помочь Гергеру… И ничего более. Это ещё больше подтверждает, что тебе не всё равно на других людей. Да и… было бы тебе плевать, ты бы не отвёз меня в тот день домой.

— Но ты не чужая, — возражает он.

— Тогда ещё была чужой.

— Нет. Для меня не была.

— А три года назад?

— Три года назад такой ситуации не было.

— Три года назад ты проявил участие в моей жизни, — объясняет Микаса. — В жизни абсолютно чужого тебе человека. Три года назад ты не посмеялся над моей историей, не сравнил её с детской сказкой, не назвал глупой. Ты дал совет… И когда я вчера говорила тебе этот бред… Я прекрасно помнила о том дне, когда мы встретились, и о том, что ты сделал для меня… простыми словами. Он сделал бы так же?

— И ты уверена в этом? — вопрос звучит без насмешки. Искренне.

Ему действительно нужно её мнение.

Микаса отстраняется:

— Да. Уверена.

Внезапно что-то щёлкает в мозгу…

То, чего она не вспомнила вчера вечером.

Последние слова Джиро…

Улыбка тут же сползает с её лица. Аккерман замечает это:

— Что?

Девушка задумчиво смотрит ему в глаза.

Стоит ли говорить ему?

Микаса неуверенно качает головой.

— Ну? — Леви заглядывает ей в лицо.

— Просто… — начинает она, — … вспомнила кое-что.

Аккерман выжидательно молчит.

— Джиро сказал перед смертью, что кто-то хочет со мной поговорить… — наконец признаётся она. — И, вдобавок, он откуда-то знал, что у меня нет родителей.

— Что? — его глаза расширяются. — Почему ты раньше не сказала?

— Я… забыла об этом.

— Там же была его сестра. Ты могла спросить.

— Леви… — Микаса нервно усмехается. — На моих глазах человека раздавило поездом. Чудо, что со своей впечатлительностью я там в обморок не упала. Тем более спрашивать кого-то о чём-то.

Аккерман задумывается.

— Ты точно его не знаешь?

— Точно, — отвечает Микаса.

— Надеюсь, он сказал об этом Гергеру, — добавляет девушка после недолгой паузы.

— Если Гергер вообще был в состоянии кого-то слушать, — отвечает Леви.

— Да… — соглашается она.

И в лунном свете, освещающим кровать сквозь открытое окно, Микаса видит его лицо: уставшее, бледное, с едва различимой ухмылкой на лице.

Она целует мужчину в щеку и, повалив его вместе с собой на подушку, утыкается носом в его волосы.

— Знаешь, кто ты? — спрашивает Леви.

— Подлиза? — смеётся девушка.

— Именно, — отвечает он, положив голову на её плечо.

Микаса нежно поглаживает заднюю часть его шеи, чувствуя, как он расслабляется в её объятиях.

«Прости меня… За всё…».

Девушка старается не представлять себе полуживого ребёнка, избитого в подворотне взрослыми мужчинами только за то, что тот спас маленькую девочку…

Но картинки всплывают перед глазами.

Как же тяжело осознавать, что её слова могли причинить ему такую же боль…

«Меня задело то, что это сказала ты».

Девушка поджимает губы.

Он ведь… простил её?

Точнее, самого себя…

— Ну и почему ты остановилась? — тут же раздаётся недовольный голос, когда её пальцы останавливаются в его волосах. Микаса смеётся и продолжает.

«Маленький ребёнок…»

Эта ассоциация возникает у неё впервые. До этого, даже в мыслях, она не могла его так назвать. Но сейчас, поцарапав самую глубину его души, воспоминаний и жизни, она нашла там абсолютно ранимое, беззащитное создание. Этот ребенок сидит в каждом из нас, и чем сильнее человек, тем глубже он находится. И не каждому человеку открывается…