Андерсен и Макклаген положили командира на койку, хотя тот явно был не в восторге от того, что ему помогают делать такие банальные действия, как идти и, тем более, ложиться.

Он всё ещё находился в сознании, однако его отяжелевшие веки смыкались сами собой. Юэла видела, как он всё ещё пытался бороться с дремотой, отчаянно накрывающей его. Он едва заметно кривился от боли и тяжело вдыхал, когда Арно укладывал его на соседнюю от Юэлы кровать. Девушка, задержав дыхание, следила за каждым движением главнокомандующего.

— Юэла! Ты очнулась! — громкий возглас Коула вывел из задумчивости. Девушка вздрогнула и растерянно отвела взгляд от Леви, однако краем глаза заметила, что он повернул голову в её сторону и не отворачивал, пока не подошёл врач.

Коул сел рядом с ней и обнял. Картрайт, тепло улыбнувшись, обхватила его плечи одной рукой.

— Я боялась, что не увижу вас всех больше… — тихо призналась Юэла, смотря из-за плеча друга на Ханджи и Андерсена.

— Не отделаешься, — хмыкнул Коул.

Арно многозначительно присвистнул, однако тут же получил от Ханджи предупреждающий толчок в плечо.

—Ай! Тихо ты! Прям по больному… — запричитал Андерсен, потирая больное плечо.

— Что случилось? — тихо спросила Юэла у Коула. Макклаген усмехнулся:

— Да так… Всё как обычно: одна ненормальная дамочка решила раздолбать половину города, мы её вроде как поймали, но тут же просрали. Я надеюсь, ты не ждала хороших новостей, а то…

— Это я уже знаю, а с… ним то что? — оборвала его Картрайт, нетерпеливо кивнув в сторону Аккермана.

— А… я даже не знаю, он просто… пришёл к нам в таком состоянии после боя. Он находился в самом эпицентре, когда Энни превратилась, так что…это чудо что он смог вообще выжить, — отозвался Коул, оборачиваясь на главнокомандующего, которому доктор уже промывал раны.

— Ты называешь чудом то, что он смог спастись? — саркастично спросил Арно, подойдя к Макклагену.

—Действительно…— протянул парень.

Ханджи плюхнулась рядом на кровать и резко обняла Картрайт одной рукой, чуть не задушив её.

— Да ладно тебе, Юэла, это же Леви Аккерман, наш железный лидер, с ним все будет хорошо, — тихо пропела женщина, подмигнув бывшей разведчице и приблизившись к ней настолько близко, что Юэла чуть не коснулась лбом стёкол её очков.

— Я же и плюнуть в тебя могу, — пригрозила та, отодвигая рыжую на безопасное расстояние от себя.

— А я же не Леви, чтобы кривиться от чужих микробов, — ответила Зое, кинув быстрый взгляд на Аккермана, голова которого устало опустилась на подушку.

Зое вздохнула. Хитрый огонёк в её глазах потух. Она нахмурилась и тихо, но очень серьёзно произнесла:

— Он сильно переживал за тебя, Юэла, — Картрайт оторвала взгляд от заснувшего главнокомандующего и внимательно прислушалась к словам разведчицы. — Ты стала слишком много значить для него. Это на него не похоже.

Юэла потупила взгляд, рассматривая свои ладони. Слова майора врезались в голову, перевернув сознание с ног на голову. После этих слов она почувствовала, как огромная ответственность стремительно падает на неё.

«Ответственность»

Перед ним и за него.

И снова тот самый вопрос: а что он значит для неё? Не друг, не близкий человек. Ничего из того, что Юэла могла бы описать. Но разве с не другом бывает так легко и просто? Разве между не близкими людьми может быть такое взаимопонимание, такая забота и страх друг о друге?

Но назвать себя другом Леви Аккермана было бы странно. Точнее странно представить то, что он сможет кого-то назвать другом.

Картрайт сделала глубокий вдох и прикусила губу:

— Разве он не переживает так за каждого из нас?

— Да, однозначно, — согласилась Ханджи. — Но поверь мне, как бы трудно ему не было, он не позволил бы себе жертвовать собой, чтобы найти кого-то в лесу во время грозы и дождя, причём не имея никаких доказательств того, что этот кто-то все ещё жив. Но когда дело коснулось тебя, он даже думать не стал.

Ханджи замолчала. Её слова звучали убедительно, но Картрайт всё равно не хотела об этом думать. Она сглотнула, все ещё разглядывая свои ладони. А затем она повернулась к разведчице, и лучезарная улыбка снова озарила лицо майора.

Картрайт смущённо улыбнулась Ханджи скорчила вдруг задумчивое выражение, а потом вкрадчиво выдала:

— Это же какими идеальными воинами будут ваши де…— однако, получив подзатыльник, тут же замолчала.

***

Следующий день прошёл слишком тихо. Все солдаты, лечившиеся здесь, были выписаны и разбрелись по своим комнатам, кроме Аккермана и Юэлы.

И, даже при том, что у Картрайт были сотни вопросов, которые она хотела задать именно ему, отчуждение, исходящее от него, искореняло это желание.

Они обменялись лишь короткими «доброе утро», а потом бесконечным потоком приходили переживающие за своих командиров солдаты, безвылазно проводящие здесь весь день. И всё равно было тихо…

Приходил Эрвин, однако пробыл в палате совсем недолго, лишь вкратце пересказав их с мэром Стохеса разговор.

Ничего нового…

К Юэле, естественно, тянулось больше людей, чем к нему. Но Аккерман был совсем не против.

Последнее, что он хотел сейчас, это говорить с кем-то. Ему нужен был покой, а это место как раз то самое, в котором можно отдохнуть. По-настоящему отдохнуть.

Он слышал все, о чем говорила Ханджи предыдущим вечером. Он чувствовал всю неловкость и неверие, исходящее от Картрайт.

Он осознавал, что в ином случае чувствовал бы злость и неконтролируемое желание заткнуть болтливого майора. Но, либо за отсутствием сил, либо за острой неуверенностью в смысле этого действия, он промолчал. Потому что Ханджи имела невероятно пронзительную особенность видеть насквозь то, что многие не хотели признавать. А, может быть, не в её таланте дело. Может быть это было видно всем, кроме него самого.

Он не мог осознать, что привязывает его к этому человеку. Почему он всё больше и больше чувствует себя беспомощным и уязвленным. Какая из сотни его масок дала трещину, о которой он даже не подозревал, и почему слабость за такое короткое время одолела железную выдержку и чёрствое сердце, натренированные годами. Как он вообще мог позволить кому-то проникнуть так глубоко в его сознание и разрушить его.

Но Юэла ведь не была разрушителем. Она относилась очень аккуратно к людям и их хрупкому миру. Она не хотела врываться в чужие жизни. Картрайт держалась на расстоянии от Леви, лишь изредка нарушая его.

И этих «изредка» было более, чем достаточно.

Но он не жалел о том, что сделал. Ничуть…

В эту светлую ночь он не спал. Тонкие занавески не смогли спрятать слишком яркий свет полной луны, и она нагло проникала своими лучами внутрь помещения. А он с раннего детства любил засыпать в полной темноте. Типичная привычка для того, кто в детстве не видел ни солнца, ни луны. Только тусклые фонари и слабый свет свечей.

А может быть он лишь отмазывал свою бессонницу таким образом, прекрасно понимая, чем в действительности она вызвана — раздумьями. Как мало, оказывается, у него в жизни времени на то, чтобы просто думать. И слава богу, ведь ничего, кроме разочарования, эти раздумья не приносят.

Поняв, что сегодня он вряд ли уснёт, он сел на кровать, обводя взглядом комнату, утонувшую в бледном свете. Пустые койки с белыми простынями, голые стены. Всё было слишком чужим для него.

Краем глаза Леви увидел, что его действие не осталось незамеченным. Юэла повернула голову в его сторону. Её лицо было смутно различимо. Она лишь ненадолго кинула на него изучающий взгляд, а потом снова отвернулась, уставившись в окно.

Неловкое молчание. А ведь было столько тем для разговора, которые не нашли отклика утром ни днём, ни утром, и все равно безнадежно ждали, пока их, наконец, вытащат на свет. Теперь, когда Аккерман мог бы побыть в той самой тишине, которую так сильно желал, он искал повод её разрушить, потому что она странным образом начала давить на него. Но Картрайт опередила: