— О, да, она будет очень счастлива, когда в один прекрасный день тебя сожрет какая-нибудь драндулетина, — горько усмехнулся Леви.

— Она знает на что идёт. Я тоже. Мы достаточно опытны для того, чтобы не сойти с ума от счастья, — отмахнулся Эрвин с дружеской улыбкой. — Надеюсь, когда-нибудь и ты это поймёшь. Поймёшь, что ты не раб. Ты свободен. Ты и так сделал многое для человечества. Пора человечеству сделать для тебя хоть что-то.

— Человечеству достаточно не сдохнуть ещё хотя бы лет двадцать, до моей смерти, и я буду им благодарен, — заявил мужчина своим повседневным, тягучим тоном.

— Двадцать лет? Я тебя умоляю, Аккерман, ты столько не выдержишь, — засмеялся Эрвин. Взгляд Леви просветлел. Доверие к своему другу вернулось. И, хоть он до сих пор не мог понять Эрвина, он знал, что это не погубит его.

И в голову вонзилась одна мысль, которая почему-то показалась Аккерману необъяснимо важной…

«А Юэла поймёт»

***

Темно-зеленоё платье, так живописно подходящее к глазам, не раскрывающее ничего лишнего, но не скрывавшее всего того, что она имела; скромный бронзовый браслет, распущенные волосы. В таком виде, через неделю после разговора Аккермана и Эрвина, Юэла вышла из своей комнаты в широкий, светлый коридор. За ней, в обычной военной форме, с лёгкой улыбкой на лице, вышла Лиана, слегка закрывая за собой дверь. Юэла выглядела совсем по другому в этом платье. Она всегда была довольно красива, но никогда не подчеркивала эту красоту. Её окружение всегда любило её в первую очередь как незаменимого солдата и стратега, а потом уже как красивую девушку. Хотя её красота не слишком выделялась среди других.

Но сейчас, в этом платье, Лиана и Коул увидели её совершенно иначе, не смотря на то, что они уже видели её в платье, при том более экстравагантным, чем это, но тогда они не видели в той девушке Юэлу Картрайт.

Сейчас же она стояла перед ними в своём обличии. Как их подруга.

Они молчали.

Несомненно, Леви был прав. Юэла поняла желание Эрвина хоть что-то в этой жизни обустроить для себя.

Ей было жаль его, потому что она знала, что он ни при каком желании не сможет создать полноценную семью со счастьем, как вечным спутником.

Потому что именно счастье делает семью полноценной.

Вряд ли Эрвин доживёт до старости. Такие люди погибают молодыми. Уходят героями, даже если их смерть была одной из самых глупых в истории.

Эрвин погибнет. Юэла в этом уверена.

Придёт его конечная остановка, и этот час станет одним из роковых в жизни человечества.

Подумать только, как люди ненавидят солдат, но именно на последних держится их жизнь. Они — веревка, сплетённая из сотни ниточек, которые держат этот мир над жерлом вулкана. И этих ниток становится всё меньше и меньше с каждой секундой, и новые не успевают вплетаться.

Эрвин — одна из самых крепких и толстых верёвок. Как и она, как и Аккерман, Брандон, Ловерен, Коул, Закклей, Найл, Кис.

Человечеству не победить без них.

Но человечество не хочет этого признавать. Оно отравляет их жизни, губит их надежды, не оставляют ничего, кроме кучек пустых денег, которые они сдают на содержание армии только потому, что правительство вынуждает их это делать.

А правительство вынуждает, чтобы вернуть хоть кому-то надежду, которую большинство из политиков утратили до того, как получили способность мыслить собственными мозгами.

В этом болоте безверия, между молотом в лице народа и наковальней в лице властей, воины цепляются только друг за друга и за других людей, которые продолжают гордиться ими, какие бы ошибки они не совершали.

И именно таким человеком была Эмма. Своим человеком в политике.

Юэла помнила, как эта отважная женщина говорила правительству в лицо всё, что думала, и они не посмели ничего с ней сделать, потому что боялись гнева народа. Эта женщина была им любима.

Народ поймёт её, не будет осуждать, как бы он ненавидел Эрвина.

Картрайт выдохнула. Её душа прониклась этой атмосферой безысходной, серой прелести, которая исходила от этой ситуации. Она напоминала убогую, пыльную комнату, с разбитыми стёклами и паутиной на потолке. Но в этой комнате вдруг начинают светиться рождественские свечи и на столе появляются подарки. Комната не расцветает полностью, но этот уголок со столом, на котором все свидетельствует о рождественском чуде, кажется таким уютным, что лицо расцветает в улыбке.

Юэла оборачивается на друзей. Её жизнь — не серая комната. Её жизнь очень маленькая, чтобы быть комнатой. Её жизнь — уголок рождественского стола.

***

Он не думал, что это будет настоящим праздником, а потому сначала противился Картрайт, когда она вынуждала его надеть костюм Марона, а не идти в солдатской форме.

Но Эрвин действительно закатил праздник, хоть позвал довольно мало людей.

Зато много детей. И эти дети в данный момент являлись главным раздражителем для Аккермана, хотя они с Картрайт только приехали, и ещё даже не успели увидеть виновников торжества.

Праздник был на открытом воздухе. Между старыми деревьями, от одного к другому по кругу тянулись фонарики, подвешенные на толстую верёвку. Рядом с деревьями стояли столы. И всё свидетельствовало о теплом, счастливом празднике.

Юэле в этой обстановке дышалось до смешного легко. Она сразу прониклась этой атмосферой. Безмятежной и сладкой, как детская сказка.

Все собравшиеся встречали их с радушием, которого оба солдата давно не наблюдали со стороны других людей.

То ли потому, что Эмма и Эрвин умеют выбирать себе близких друзей, то ли потому, что никто не хотел портить себе и другим настроение в этот вечер.

Не было того гнетущего напряжения, не было подтекстов в речах собравшихся.

Не было ничего из того, что Картрайт и Аккерман так привыкли замечать по отношению к себе всё то время, пока были в разведотряде.

И может быть это отношение к ним затронуло какие-то дальние струны прошлой жизни в душе Юэлы, но для Леви эта атмосфера была новой.

Он не привык к этому.

Он привык к холоду, формальности в общении, к грубости, к блеклым тонам бегущей мимо непримечательной жизни.

Но здесь всё было так просто и тепло, что он потерялся в этом маленьком, ином мире.

Потерялся бы, если бы не она.

Юэла заметила этот настороженный взгляд, строго обводивший всех собравшихся вокруг.

Она увидела в нём защитную реакцию.

Он не знает, как вести себя в таком обществе.

И сейчас Юэла невольно провела параллели с бедным животным, забившимся в угол.

Картрайт остановилась возле него, пристально вглядываясь в его глаза. Но видя, что смягчить свою энергетику Аккерман не намерен, девушка медленно подошла к нему и тихо, сказала, стараясь не тревожить предпраздничную тишину:

— Расслабься, мы не на миссии. Ты пришел сюда ради своего друга, так будь приветливее.

Леви усмехнулся.

Картрайт действительно говорит, как командир. Дай ей волю и полномочия, она подчинит себе всю армию человечества. Или все человечество. Она без колебаний в голосе приказывает своему командиру. Без колебаний приняла на себя командование другими. Словно он разрешал ей это.

Но одергивать её он не хотел.

Или…

Или это был просто совет?

Совет, сказанный тоном, который был давно им забыт. Закопан в могилу вместе с его первыми друзьями. Которыми он не командовал, от которых не принимал приказы.

С которыми общался на равных.

От Брандона он получал так мало советов. Словно тот считал, что ему нечему учить нового командира старших войск.

Но Аккерман везде различал формальность. Либо приказ, либо солдатское согласие.

Однако голос Юэлы действовал успокаивающе, словно рукой снимая всё напряжение. Он повернулся к ней. В её глазах не читались ни строгость, ни властность. Она мягко улыбалась, смотря прямо в его серые, холодные глаза, преданно ожидая его реакции, какой бы она ни была.