— Картрайт? — Аккерман выгнул бровь дугой и посмотрел на девушку сверху вниз, вздёрнув подбородок. И, хоть в её глазах было откровенное презрение, Леви знал, что на душе у Юэлы гораздо больше чувств.
— Зачем, сэр? — тон её был громче, чем обычно.
— Зачем, Картрайт, что? — ехидно съязвил Аккерман, отделяя каждое слово, и делая ударение на последнее. — Зачем избил тебя прилюдно, унизив твою чрезмерную гордость, или принял тебя в свой отряд? Или же зачем я открыл тебе сейчас дверь? Поверь, я тоже задаю себе последний вопрос.
Он не мог позволить себе быть таким, и тем более выказывать раздражение. Но сейчас он не мог сдержать эту тираду. Её взгляд, так смело смотрящий в его глаза. Её дерзость. Её ненависть и обида.
Они выбешивали и его тоже, и из-за своей слабости он злился прежде всего на себя. Потому что, как бы его не раздражал человек, Леви всегда мог поставить его на место обычной фразой или колкостью. Или своим спокойствием выбесить его. Сейчас он понял, что сделать этого не сможет.
Потому что это гребаное спокойствие он потерял.
— Первое и второе. Третий вопрос продолжайте задавать себе сами, мне без разницы, — нагло спросила Картрайт, бесстрашно уставившись ему в глаза.
Леви сжал челюсть. Ему надо успокоиться. Как только Картрайт поймёт, что выводит его, ей ничего не будет стоит взять над ним верх. Он шумно вздохнул.
— Картрайт, я взял тебя в команду потому, что ты подходишь по всем параметрам, как я тебе уже говорил, и потому, что могу тебе доверять. Всё. Что ты там ещё себе понапридумывала, я не знаю.
— Вы никогда не принимали женщин в свои ряды, — грубо отозвалась Юэла.
Леви ругнулся про себя. Она действительно надумала себе какой-то подтекст его решению.
— Потому что до тебя ни одна женщина не была достойна этого, — к удивлению Леви, эти слова дались ему с трудом, несмотря на то, что были чистой правдой. Ему было отвратительно говорить об этом сейчас, хотя он признавал её силу.
В нём тоже просыпалось то подростковое желание унизить высокие качества другого человека из-за личной неприязни к нему.
— Вы сказали, что я слишком слаба физически для вашего отряда, сэр, — не отступала Юэла. Леви начал глубже, шумнее дышать. Ещё чуть-чуть, и его голос сорвётся на крик. Уже начал срываться. Он слышал, как он стал громче, но контролировать это не мог. Словно ни эмоции, ни голос ему не принадлежали. Картрайт же все понимает. Она не тупая. Чего она добивается?
Почему его это так выводит?
— Ну и что? Ты думаешь в моём отряде все идеальные? Коул не так ловок, как хотелось бы, а Ален не так умён. Роберт неуклюжий.
Юэла тоже сжала челюсть, и последние остатки сдержанности и терпения испарились. Все клокотало внутри. Вмиг она сделала надменное и наглое выражение лица и спокойно съязвила, забыв про запреты и правила:
— Один вы такой идеальный, — слово «сэр» она специально не добавила. Она была уверена, что ей за это влетит. Когда Леви отойдёт от шока, её сотрут в порошок.
Это заявление поставило Аккермана в тупик. Юэла, конечно, хотела этим его взбесить. А вместо этого открыла глаза на его недостаток. Снова…заставила вспомнить о забытых сомнениях.
А может быть вместо того, чтобы учить всех, как им жить дальше, он лучше взглянет на самого себя? Снова….
Юэла задела его гордость. Его убеждение в том, что он поступает правильно. Он такой же, как и она. Не лучше. Всю жизнь все боготворили его, восхищались, восхваляли его таланты, и даже Эрвин не мог указать ему на его явные недостатки. Потому что Аккерман — важнейший борец человечества.
Но он никогда не слушал их восхищений. То есть думал, что не слушал. На деле же, именно сейчас, он понял, как это было важно для него…казаться идеальным, когда внутри столько сомнений.
Тоже самое и с ней. Никто не мог вылить на неё ведро грязи, потому что для всех она была героем.
И эти два совершенства встречают друг друга и в один момент указывают на общую неидеальность. И оба вспоминают о своих переживаниях.
Два человека с одним и тем же недостатком, гордостью, преподают друг другу урок.
Наверное, она единственная, кто когда-нибудь скажет ему о том, что была лучшего мнения об его лидерских качествах…
Словно всё это время они верили в то, что хотя бы внешне прекрасны, пока не посмотрели в зеркало впервые в жизни. Ну разве не смешно.
Он думал, что более смирный, чем она. Нет. Он такой же. Он пытался искоренить в ней то, чего сам в себе не может.
Юэла испытательно смотрела на него. Прямо в глаза. Прямо в душу.
Единственный критерий, по которому он выше, это звание.
Осознание её правоты не усмирило его пыл. Наоборот.
— Почему тогда вы так жестоко обошлись со мной сегодня? — спросила Юэла.
— Ааа, — злорадно протянул Леви. Он не мог больше скрыть злого тона в голосе. — Уязвленная гордость, да?
Он понял, что хотел сказать ей это всё время. И сказал самой себе. Одно дело, когда ты сам в себе неуверен… другое дело, когда кто-то другой указывает на это.
— Я сделал это, чтобы испытать тебя и преподать тебе урок. Ты такой же человек, как и все, Картрайт, но ставишь себя выше других.
Его голос вкрадчиво, злобно отдавался в сознании девушки.
— Я не ставлю себя выше других…– прошипела она сквозь зубы.
— Не надо врать. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в это…– он тоже снизил свой голос до безумного шипения. — Мы слишком похожи с тобой, Картрайт, чтобы ты меня обманула.
Это заявление Юэла слышала не раз. Признавала это. Знала это. Одно время этот факт даже радовал её. А теперь…
А теперь, она слышала его голос, который выдавал его ярость и раздражение, так выводил её…и признание их сходства убивало её.
— Мы ничуть не похожи, — Юэла не хотела говорить этого. Ярость. Над ней взяла верх ярость. Как и над ним.
— Картрайт, знай. Тебя я в отряд взял не за красивые глазки, не из жалости к тебе и твоим потерям. Не думай, что жалость когда-то сыграет тебе на руку. Титанам плевать, кого ты там потеряла. Любовь всей своей жизни, или брата, или всех сразу. Пойми наконец, что всем насрать. Пойми наконец, что все пережили то же самое и не собираются взваливать на свои плечи твои проблемы. Ты не одна такая. Не требуй от других нянчиться с тобой. Не требуй умереть за тебя. Не повторяй своих прежних ошибок. Я не хочу, чтобы другие мои солдаты закончили так же, как твой отряд!
Леви знал, что он не имел права в таком тоне говорить о её прошлом. О её потерях. О её боли. С каждым словом в этой убийственной тираде его голос крепнул. Под конец он говорил чётко, тихо и зло. Он хотел ей досадить. Впервые он хотел кому-то сделать морально больно. И сделал. Ненависть испарилась из её глаз. Её смыло потоком ошеломления и сдерживаемых слёз. В глазах была обида.
Юэла отшатнулась от него.
«Что ты наделал, идиот…» поздно спохватился он.
Её дыхание участилось от едва сдерживаемых рыданий. Аккерман задел её за живое…
Она резко развернулась и резкими шагами ушла прочь.
Его гнев в один миг остыл. Он должен был быть рад, что поставил эту дерзкую девчонку на место…но вместо этого на душе было опустошение. Он просто глядел ей вслед, ненавидя себя ещё больше.
Откуда в нем столько злости?
Это была ярость на себя. Леви знал это прекрасно, и тем не менее выплеснул её на Юэлу.
Потому что она задела его гордость, задела за тот шрам неидеальности и сомнений из-за того, что он не такой, как Эрвин. Все ошибки и недостатки всплыли на поверхность. Он повторял эти же ошибки много раз.
Твою-то мать…
