В голове снова раздались эти крики. Аккерман медленно закрыл глаза и уткнулся лбом в колени.
«Кажется, я схожу с ума…», — подумал он.
— Не спишь? — кто-то положил руку на его плечо. Леви поднял голову и увидел очертание чьей-то головы со слегка взъерошенными волосами, чернеющее на фоне яркой луны.
— Коул, сейчас моё время дежурить, иди спать, — резко приказал Аккерман.
— Ты устал, Леви, — возразил Коул. — Сколько ночей уже не спишь?
— Я не хочу спать. Все равно не усну, — глухо отозвался мужчина. — Я привык.
— Понятно, — протянул Макклаген, присаживаясь рядом. — Я тоже.
— Можешь ответить…— медленно начал Леви, сам удивляясь своей растерянности. — Почему ты так преданно следуешь за мной, куда бы я не пошёл?
— Ты позвал нас за собой, поэтому и следую, — уклончиво отшутился Макклаген.
— Это же не из-за того случая с титаном? — спросил Леви.
— Ты на это надеешься? — удивился Макклаген.
— Это значит, что ты хочешь вернуть долг.
— Так и есть, — ответил Коул. — Это не единственная причина, конечно, но это одна из причин.
— Коул, — твёрдо начал Леви. — Не надо, пожалуйста.
Коул озадаченно покосился на командира. В эту ночь, когда никто не видел, истощённость всё-таки брала над ним долгожданный верх. Непоколебимый днём, но все больше и больше задумчивый по ночам, Аккерман, кажется, начинал уставать быть сильным.
— Я не могу не отдать долг. Не только за спасение жизни, но и за… весь мир.
Аккерман вздохнул:
— Я уже не знаю, смогу ли пережить потерю ещё и вас. Из-за меня погиб Марон. Мои люди… продолжают гибнуть. Я не хочу, чтобы они гибли за меня.
— Но, тем не менее, ты продолжаешь спасать нас, и мы чувствуем себя…должниками.
— Мы? — переспросил Аккерман.
— Ты знаешь, про кого я говорю. Она ненавидит себя за каждую смерть, с которой связана больше, чем остальные, — пояснил Коул. — Поэтому она так рассердилась на тебя, когда ты бросил там Марона. И ей больно от того, что она не может вернуть тебе всё то, что ты сделал для неё.
— Неужели ни ты, ни она не понимаете одной простой вещи, — усмехнулся Аккерман. — Спасая вас, я спасаю и самого себя. Вы возвращаете мне свой долг, даже не взяв его.
— Я понимаю, — ответил Макклаген. — Но это ничего не меняет. Если судьба поставит меня перед выбором между твоей жизнью и моей, то я отдам свою, только потому что твоя жизнь важнее. Не для меня — для человечества. Потому что ты нужен этому миру до тех пор, пока не умрёт самый последний человек Ты нужен больше чем я. И так сделает каждый.
— Чем больше я теряю, тем меньше меня волнует моя значимость для человечества, — совсем тихо проговорил Аккерман. Даже на разговоры уже не хотелось тратить последние силы…
— То есть, если Эрвин, а потом и весь твой отряд, включая меня, Юэлу, Арно, погибнет, чтобы спасти тебя, ты прекратишь сражаться?
— Да. Прекращу.
— Серьезно? — Коул выгнул одну бровь дугой. Голос стал ещё проникновеннее. — Значит ты сделаешь наши смерти лишёнными смысла. Бесполезными. Ты обесценишь их, когда сдашься. Конечно, не знаю, узнаем ли мы там о том, что ты так обошёлся с нашими жизнями, но…
— Зачем ты это сейчас говоришь? — бессильно оборвал его Леви, исподлобья взглянув на своего солдата. — Я не хочу больше видеть смерти дорогих мне людей. Тем более не хочу, чтобы причиной их смерти стал я. Хочешь вернуть долг — возвращай. Чем хочешь. Только не жизнью.
Коул испуганно взглянул на Аккермана. На последних словах он уже не шептал, а почти кричал, а в его голосе не слышалось ничего, кроме отчаяния. Коул понял, что задел Леви за самое больное.
Это было самым больным у всех командиров которые прошли через сотни потерь и лишений, стараясь не подавать даже виду, что им очень больно. Коул никогда не терял своих подопечных.
И сейчас, через эту боль, которая так долго кипела в жилах его командира, а теперь взорвалась, он ощутил это.
То же, что чувствовала и Картрайт, и Эрвин, и Ханджи, и Ловерен, и Брандон…все командиры.
— Ладно, прости, я… не понимаю, наверное. Мои люди не погибали.
— Это хорошо, — беспристрастно ответил Аккерман, а затем, почему-то, добавил: — А она понимает.
— Да, она понимает, — надломленно согласился Коул. — Но мне всегда казалось, что она одинаково сильно переживает за всех солдат. Каждый труп, который она видит, отдаётся у неё очень сильной болью. Она так и не научилась сужать круг людей, за которых надо бояться. Ей больно за всех, и это убивает её быстрее, чем нас.
— Да…наверное…— задумчиво протянул Леви.
— Может быть, ты ждёшь, что я скажу, что с ней всё будет в порядке…— начал Коул.
Леви поднял голову и взглянул в лицо своему солдату. Коул растолковал этот жест, как негласное согласие.
— Я надеюсь…
— И ничего лучше ты сказать не можешь? — Леви впервые почувствовал себя настолько слабым рядом с подчинёнными. Всю жизнь он убеждал себя, что должен быть сильнейшим на их фоне. Во всех смыслах. Иначе они тоже сдадутся. За все эти годы это убеждение намертво въелось ему под кожу, как клещ, и не отпускало. Но потом …
Потом они с Юэлой оказались на том холме, рядом с детским приютом Мэй. И там он наконец открыл свою слабость. Своё я.
Он почувствовал себя настоящим, обычным человеком, имеющим право на слабость.
Он имеет на это право.
Это не признак плохого воина, это человеческая природа.
— Она в безопасности, пока что. Но никто не знает, сможет ли Эрвин совершить то, что задумал. Если нет — за дело возьмутся наши. И Юэла тоже окажется там. В эпицентре…
Леви тяжело вздохнул и снова опустил голову на колени.
— Почему я стал невластен над всем этим? — спросил он. — Над своими личными чувствами.
— Ты встретил человека, в котором сосредоточил всю свою жизнь. Точнее… ещё одного человека… — пояснил Макклаген. — Если Эрвин для тебя — идол и надежда, то Юэла…
— Опора, — закончил за него Леви, а в голове промелькнуло улыбающееся лицо Роуз, произносящее то же слово.
— Да. Придёт момент, когда и ты уже будешь на грани, не сможешь сражаться. В тот момент даже она тебя не спасёт. Но пока что… ты живёшь и для неё тоже. Эрвин нужен нам, как солдатам. Но ведь наша жизнь не может быть привязана только к одному человеку. Разве не так?
— Я надеюсь что так, — выдохнул Леви.
***
— Ура!!! — один голос вскрикнули солдаты, от счастья подпрыгнув на месте и радостно обнявшись.
